ЯрославФинтов — Библиотека тысячи тайн

Это была чудесная ночь. Ярко красный диск луны заволакивали серо-зеленые облака. Прохладный ветерок навевал какие-то романтические настроения, но жизнь закоренелого холостяка кое-чему научила. Романтика просто умирала в течение нескольких часов. Я любил в такие ночи находиться на открытом воздухе. Вдыхая теплый приторно сладкий воздух, идущий от цветущей акации, и фантазируя, я чувствовал себя настоящим философом. Думаю, что ни Сократа, ни Платона никогда не посещали такие глубокие мысли как меня в эти лунные ночи. В свои 25 лет я придумал несколько очень занимательных теорий о том, что есть я, даже без ругательств типа: идиот. Я посмотрел на часы: 2часа 47 минут и 12, 13 14...

Девятый этаж. Узкий карниз... Здорово. Так не долго и поэтом стать... Хотя поэт это одно, а философ это совсем другая тема для размышлений. Поэт развит односторонне. Он созерцает красоту и пытается сплести рифму. Поэт поет о прекрасном и возвышенном даже когда идет война, и прекращает писать, только если что-то большое упадет на него или его дом. Поэт слеп или глух, а философ объясняет, что и почему нужно воспевать. Да... Какие чудесные деревья шелестят... И всё-таки я прирожденный романтик. Взрослый человек, а изучаю всё как 15 летний. Я молод душой. Ну и телом тоже...

Внезапный порыв ветра сорвал лист с ветки. Кружась и извиваясь, лист влетел в балкон и нарушил размеренный ход мысли.

Я взял этот лист и обнаружил, что это обычный зеленый лист, которому еще висеть бы на ветке, но ветер этого не знает. Да... Я прямо как этот лист. Я молод, красив, а чахну один и любой случайный порыв ветра и... Я всю жизнь висел на дереве, а при ветре упал. Если бы я знал, сколько и где мне придется лежать, то возможно бы попытался удержаться на дереве. Возможно, здесь важен не результат, а процесс. Да! Ведь это мгновение свободы чего-то да стоит. Возможно, эти доли секунды стоят даже больше чем всё время, которое ты висишь на дереве. Дерево вырастило этот лист, и он даже некоторое время прослужил ему, как мог, но вот пришло время. Лето прошло, хоть лист до сих пор еще зелен и полон сил, от его услуг отказывается то самое дерево. И история, начавшаяся так хорошо, оканчивается не самым гуманным образом. И вот он упал, и теперь жизнь прожита не зря. Почувствовать свободу должен каждый лист. А их тысячи на дереве. И деревьев тысячи. И опять приходишь к догме всех времен: «На Земле рожденный снова должен стать землей». Да, с истиной не поспоришь.

Но я скорее не философ, а мыслитель. Я пишу рассказы с философским подтекстом, но это на рынке большой популярностью не пользуется. Три года назад я пошел в издательство, но в результате получился еще один рассказ о серых людях созданных законами рынка. Я убеждал менеджера по развитию одного крупного издательства, что хоть кто-то да купит. Он согласился и обещал позвонить, когда прочтет пару моих рассказов. Так пришлось устроиться работать оператором в компанию электронных продаж. Яркое визуальное мышление очень помогает в этой работе — когда меня попросили трубу, которая красиво взрывается, то я сразу понял, что нужен фейерверк.

Все надо идти ложиться спать. Мне еще завтра на работу... То есть сегодня.

Внезапный звонок будильника унес меня из мира снов. Душ. Что еще сейчас надо моей душе? Ну, телу конечно тоже. Любовь к чистоте это, наверное, мой единственный недостаток — единственный в списке недостатков с которым я смирился. После прохладного душа настроение поднялось, и появился аппетит. Чашечка крепкого кофе это то, что нужно под номером два.

Я шел по оживленной улице. Множество недовольных лиц проходили мимо меня и, глядя на них, понимаешь, что у тебя ещё не всё так плохо. Мы в детстве веселые и счастливые, но потом в нашей жизни появляется привычка. Это самая опасная вещь в жизни. В один момент человек привыкает жить и становиться машиной. А кому совсем не повезло, становится роботом. Але-гоп. Вот и готова серая масса. Был человек личностью — в детстве, и стал именем нарицательным. И нам при этом говорят: «Вы должны знать как мало в нас различий». Вот оно массовое искусство...

«Да? Похоже, у меня сегодня удачный день», — подумал я, увидев единственного человека с которым можно было общаться на моей работе. Нет, я не затворник, я просто привык таким быть.

— Привет, — сказал я, еще не поняв, откуда ждать подвоха.

— Что привет?.. Что? Привет! Ромка, ты в курсе? — как всегда оригинально поздоровался Алекс или в миру Александр Пономарёв.

— Отвали.

— Тебя Раиса Михайловна ждет. И у нее сегодня плохое настроение.

— Ага... Как всегда. Или...

— Что или?

— Или может умереть лучше сразу? Так она скорее поверит, что нужно меня повысить и начать мне платить, наконец, настоящие деньги. Хотя бы 500 евразов (единая евроазиатская валюта).

— Э-э... Да. А то все подделки, да подделки.

— Ладно, спи... Ну, всё, пока. Еще увидимся. Надеюсь... — посомневался я и пошел навстречу надежде на повышение зарплаты.

— Ага. Надейся. И жди.

Я постучался в дверь с висящей на ней табличкой «Раиса Михайловна. Директор». И помимо всего еще и алчный, маленький и злой человек. А еще...

— Можно, Раиса Михайловна?

— Кто?.. А-а. Фоков Роман. Тебе уже все можно. Садись и рассказывай.

— Что рассказывать?

— Как ты дошел до этого? Тебя не волнует работа. Тебе не интересно?

— !??

— Молчать, — как всегда точно выразила свою мысль Раиса Михайловна. Я решила тебя уволить. Документы тебе пришлют по почте. Распишись в том бланке.

— А...

— Молчать.

Чудесно! Великолепно! Меня уволили. Надеюсь, это будет единственная «хорошая» новость на сегодня. Я вышел из кабинета своего бывшего начальника. Больше меня ничего не держало в этом месте, кроме Алекса. Нужно пойти в газетный магазин. Попробую найти что-нибудь похожее на работу.

Отдав продавцу пару монет, взяв газету, пошел. На медленном марше я направился в старый заросший парк. Люблю гулять в этом месте и стараюсь заходить раз в неделю, чтобы получить почву для размышлений. Здесь в вековых дубах живет вековая мудрость. Я присел на лавку. Резной рисунок очень красив и со временем становится не только более старым, но и... еще более старым.

Вакансии... Сторож — 100. Сантехник — 240. Расшифровщик текстов — 15000. Официант — 150... Стоп, — Расшифровщик текстов — 15000. Это, наверное, ошибка. Сейчас позвоню и скажу, как нехорошо ошибаться, тем более так.

— Алло. Это вам нужен расшифровщик текстов с зарплатой 15 тысяч? Да?! Да, я печатаю 900 символов, сокращать умею... Пишу красиво и быстро. Да. Куда подходить? А-а? Фоков Роман. Да, я подойду завтра к десяти часам. Дом номер 3? Какая улица? Да-да. До свидания.

Это какой-то кошмар. Я должен буду работать на известного писателя, о котором даже ничего не слышал. Ну, может он сделает и меня таким же известным. Нет, заведу знакомства с другими писателями и уйду от него... С 15 тысяч зарплаты?

Я шел в свою обитель. И лишь случайность, давшая мне уникальную возможность получать настоящие деньги, терзает меня. Я заслуживаю этих денег, и нет причин говорить о случае. Везет лишь сильнейшим. Для них... Для нас нет случайностей. Уже начал зазнаваться. Я стремился к этому всю жизнь и вот... Случайность — фрактальная закономерность. Как угодно можно назвать, лишь бы не быть просто зрителем, а хотя бы актером. Обед, ужин, но есть не хотелось. Хотелось лишь узнать, что именно нужно делать, чтобы получить 15 тысяч. Нет, узнать, как можно заработать столько денег, чтобы первому встречному платить 15 тысяч. Какое-то горько-сладкое предчувствие мучает меня. И это чувство рвется через край. И дремота усталости гонит мысли от моей головы. Книга моей жизни еще не дописана... Еще не дописана...

Я плыву в лодке. Течение крутит лодку так, что я еле держусь за борт. Камни. Я разобьюсь. Лодка чуть не переворачивается на одном из порогов. Что у меня в кармане? Лотерейный билет? Я никогда не играл в лотереи... Лодка перевернулась. Вода заливается в легкие! Я тону!!! Что за звук... Будильник. Восемь тридцать. Ух. Это был всего лишь сон. Тяжело дыша, я встал и пошел в ванну. Мне уже несколько месяцев снится один и тот же сон.

Я шел по «трущобам». Дома один больше другого. Кто-то живет на тридцати квадратных метрах в спальной зоне, а кто-то на нескольких гектарах в элитном районе в пригороде. У таких людей есть деньги, чтобы платить 15 тысяч. Нет деньги это не главное, главное то, что они мне могут дать. Я смогу открыть свою типографию и помогать молодым авторам...

— Фоков Роман? Я вас уже заждался. Проходите в дом, — проговорил странного вида человек, пристально смотря мне в глаза.

— Вы? — опешил я от неожиданности.

— Я господин Фоков.

— Да? Но, по-моему, я господин Фоков. А вы?

— Моен — это мой псевдоним. Проходите и позвольте провести небольшую экскурсию для знакомства.

Проходя по узкой мощенной камнем тропинке, я в сопровождении хозяина этого, как он сам признался, скромного замка удивлялся готической архитектуре и слегка заросшему саду, в котором среди зеленеющей травы рос можжевельник, и возвышались кипарисы. Сад был аккуратным и строго выстриженным. Моен, пытаясь проявить свою доброжелательность, рассказывал историю об этом скромном пристанище его великого тела.

— Кипарисы сорта Агроноси, выведенного специально для меня. Эти остренькие кончики просто прелесть, особенно в сочетании с темно-сине-зеленым цветом кроны. Агроноси это самый лучший сорт кипарисов. Этого же сорта и газонная трава, и можжевельниковые, и цветы. Их здесь более ста видов. Ничего страшного если не запомнил, я тебе еще и не раз надоем рассказами о предметах этого дома и...

— А может, вы мне еще что-нибудь расскажите... интересное.

— Да конечно. Вон в той части плитка марки «Де Люкс». Практически нестираема. На внешней стороне переплетения из пятидесяти восьмиконечных звезд. А внизу сетка из ромбов и поэтому плиточка плотно сидит. Ты никогда в жизни не видел такой плитки.

— В детстве, когда я был у бабушки в деревне, я видел...

— Да то же была плитка из обычного песка и бетона. А эта делается из глины со стеклопеском и полимерного загустителя и наполнителя.

Зайдя в зал, он проговорил:

— Присаживайся.

И так мы сидели в широких креслах оббитых толстой бычьей кожей. Горящий камин разносил тусклый свет и звук тресканья дров по всему залу. Шкура какого-то животного лежала у самых ног. Огромные лосиные рога висели над камином, и что-то мне подсказывало, что они являются трофеем, а не обычным сувениром, каких в магазинах десятки. Эта обстановка показалась мне примитивной и чрезмерно холодной. Несмотря на полыхающий огонь в камине в комнате было нежарко и не чувствовалось запаха дыма. А по отсутствию чистоты было понятно, что хозяин этого замка жил в одиночестве уже в течение, как минимум, десятка лет. Примитивно и не очень оригинально. Наверное, все люди в этом районе имеют такие же сады, такие же камины... Или эти самые сады имеют их.

— Не собираетесь ли вы рассказать мне, что это за кресла...

— Хм. Еще успею. Ну ладно, ближе к делу. Расскажите немного о себе.

— Я Фоков Роман. Мне 25 лет. Работал оператором в сфере Интернет-торговли.

— Вы хотите у меня работать?

— Да.

— Почему у меня?

— Меня все устраивает. И здесь я смогу реализовать свои способности и принести пользу.

— Ух. Вот это ты загнул... — проговорил Моен, слегка сдерживая смешок удовольствия. — Пятнадцать тысяч — вот это причина. Теперь твои вопросы.

— Кто вы? И зачем вам нужен расшифровщик текстов? — спросил я, обращая внимание на слово «текстов».

— Дело в том, что я знаю слишком много. Слишком много...

        Моен вздохнул и, взяв кочергу, он расколол тлевшее у края камина полено. Чудесные огненные жучки разлетелись, и медленно порхая, упали обратно.

— Я... У меня есть большая библиотека. Большая и древняя. Многие из книг написаны от руки. А сейчас век такой. Все на компьютере должно быть. Хотя ни один компьютер не заменит запах бумаги, кожаный переплет и сотни написанных от руки страниц в которых каждое слово имеет вес и смысл. Вот это и есть искусство! — присвистнув, воскликнул Моен.

Лицо Моена было приковывающим взгляд. Такие люди всегда имеют хороший дом и всегда богаты. То чего они добиваются в жизни, делает их такими. В таких людях есть загадка. К Моену нужно еще привыкнуть. Он постоянно шутит, но от этих шуток становится лишь не по себе. Этот человек многое повидал: я это понял, как только его увидел. А этот дом...

— Но если библиотека настолько большая, то я не смогу расшифровать эти тексты за всю жизнь.

— Ты будешь работать в библиотеке не один. Сейчас там уже работают Машенька и Сергей Петрович. Я думаю, вы сдружитесь и возможно у вас все получится... с Сергей Петровичем. Хы.

Мы шли в ту самую громадную библиотеку. Моен рассказывал о покрытии стен, полов и потолков этого замка. Он любил этот замок и с легкостью выдавал рекламные слоганы марок всего, что только есть в доме. Нет, эта любовь ко всему вместе настолько естественно смотрелась, насколько естественно и звучала.

— Чудесная вещица. Даже не могу представить, чтобы я еще мог купить кроме нее. Тебе нравится?

— Да очень.

— Всем нормальным людям нравится. Это не массовка у производителя есть более сотни видов. Я выбрал этот — Лазурный закат. Но если захочешь что-нибудь особенное, то тебе подойдет Малахитовый отблеск... Ах да чуть не забыл. Тебе есть, на кого оставить твою квартиру?

— Нет. А в чем дело?

— Тебе нужно будет жить прямо здесь. Комната у тебя будет замечательная.

Мы спустились по лестнице и вошли в оббитую металлическую дверь толщиной в полметра.

    — Машенька, Сергей Петрович. Это ваш новый коллега — Фоков Роман.

— Можно просто Рома, — уточнил я, чтобы разрядить атмосферу формальности.

— Очень приятно. Очень. Я прямо сейчас умру от радости, — повел усами Сергей Петрович и протянул мне руку.

— Приветик, — отозвалась Машенька звонким как ручеек голоском. — Нам тут было весело, а теперь станет еще веселей, — прозвенела Машенька и чуть взвизгнула.

— Не сомневаюсь, — почти шепотом сказал Моен. — Тебе всегда весело. Вы покажите Роме, что он должен делать, как и сколько. И через час всех жду на обед. Прошу как всегда не опаздывать. Как всегда прошу...

В ответ он получил быструю улыбку с искоркой и кивок головой.

Сергей Петрович представлял собой маленького, слегка неповоротливого мужчину лет сорока. Усы черного цвета подчеркивали, пробивающуюся сквозь темно-русые волосы, седину. По-видимому, он был очень вспыльчив и не слишком был рад появлению нового человека. Никому и в голову не приходило назвать Сергея Петровича просто по имени и ему самому, похоже, это очень нравилось. Машенька была веселой и имела приятный голосок, которым она могла привести в оживление любого, даже полностью выбившегося из сил, мужчину. На ее загадочные улыбки поддавался даже Сергей Петрович. Мне Машенька заигрывающе подмигивала каждый раз, когда наши глаза встречались, после чего она их быстро отводила. Я чувствовал на себе ее взгляд очень часто и всегда находил его на себе. Этакая игра в кошки-мышки. Но во время таких игр я нередко находил и взгляд Сергей Петровича скользящий по телу самой Машеньки. На эту девочку-мечту невозможно не обратить внимания. Одета она также легкомысленно, как и ведет себя: тоненькие облегающие джинсы синего цвета и розовый топик, как не странно тоже облегающий. На вид ей было лет семнадцать.

Библиотека была поистине огромна. Тысячи и тысячи книг. Четыре этажа набитых современной электроникой. Книги как рукописные, так и напечатанные, были написаны на каком-то языке, который я не знал, но понимал, что этот язык очень древний. Язык очень похож на русский, но это не он.

Как мне объяснили, моя работа состоит в том, что нужно перепечатывать книги с огромной скоростью и стараться не вникать в содержание. Ты как бы представляешь набор букв и печатаешь их. С такой скоростью запомнить что-либо очень сложно. До этого я печатал быстро, но скорости в пятьдесят тысяч знаков в минуту достигнуть не мог, да и не пытался. Попробовать не решился, но посмотрел, как это делает Машенька, и сразу почувствовал себя как-то жалко.

Прошел час, и мы все втроем направились на обед. Хозяин дома сидел на стуле и изучал фолиант с деревянным переплетом. На обед у нас была курица с гранатом. В Моене скрыт гурман высшей пробы. Такие люди едят мало, но вкусно и со вкусом. Они знают весь вкус жизни и любят не только саму еду, но и трапезу.

— Пусть наш новенький расскажет о себе, — предложил Моен.

— Ага. И как он дошел до жизни такой, — изрек Сергей Петрович.

— Ну, началось все с того, что я родился. Самое интересное, что лишь позже понял куда попал...

— Давайте лучше скажем, что мы думаем о нем, — выдала Машенька, и с чувством выполненного долга погрузилась в поедание курицы.

— Я в ваши игры не играю, — заявил Сергей Петрович и, встав из-за стола, стремительно поспешил удалиться.

Наступили несколько секунд тяжелого молчания. Эти гнетущие секунды, а иногда минуты, часы и даже года, всегда что-то меняют. Чем длиннее эти нелегкие мгновения, повисшие в воздухе, подобные вознесенному над головой топору, тем больше они могут натворить. В секунды Моен не повел даже глазом, в то время как Машенька лишь на мгновение отвлеклась от поглощения гранатовых зернышек, чтобы улыбнуться и вновь продолжила. В этот момент меня, в который раз уже, посетила мысль: «Что-то здесь не так».

— Он не очень-то рад моему появлению, — прервал молчание я.

— Да. Он человек замкнутый и самодовольный. Писателям это свойственно, особенно неудавшимся, — провещал Удавшийся писатель.

— И что же он писал?

— Детективы, конечно же. Ну, кто сейчас не строчит детективы?! Только ленивый. Детективы чёркают люди воинственные и с фантазией, а вот фантазии у него и не хватило. Я как-нибудь дам вам почитать его творения.

Маша решила вмешаться в эти рассуждения. — Да? А чего не хватило мне, чтобы стать писательницей?

— Ты писала женские романы. Чтобы написать женский роман уметь писать не обязательно, обязательно иметь опыт диких отношений с мужчинами, а иногда и с женщинами. А этого у тебя и нет...

— А я ведь тоже писал, — решил заметить я, — и даже носил свои работы в издательства, но...

— Но в ответ получил молчание, — вставил Моен и установил свой взгляд на мне.

Им — известным писателям, наверное, очень приятно поучать коллег неудачников. Хорошо, что не стал говорить о стилистических и символических особенностях произведений. Как-то получилось, что у одного известного писателя работают три неизвестных. Это уже все границы случайности переходит.

— Рома. Я бы хотел заказать тебе одно произведение и если справишься, то получишь больше, чем хотел бы получить, — в этот момент Маша слегка закашлялась. — В каком жанре ты пишешь?

— Философские рассказы.

— Ха. То, что нужно. Если справишься...

Опять то же молчание. Как коварны эти взгляды, но каждый коварен по-своему. Маша смотрит так любопытно. О, как коварно смотреть с таким любопытством на меня. Мои мечты могут сбыться так неожиданно и...

— Моен, а кто будет решать, справился я или нет? — озвучил я внезапно всплывшую мысль.

— А это правильный вопрос. Есть трое, кроме меня. Мы называем себя ОБЛЛиДЭДом.

— ?!?

— Общество Бес... Общество Баламутов, Любящих Литературу и Делающих Это Даром, — продекламировал Хозяин с улыбкой, становящейся с каждым произнесенным словом все шире.

— Любящих даром? Любить можно и не бесплатно?

— У них и спросишь. Они придут сегодня в гости на ужин. И вам уже пора идти работать...

Мне выдали ноутбук, чтобы удобней было работать. Но мысль о написании своей собственной книги не давали мне покоя. Несколько часов я учился печатать, как мне это показали, но ничего не получалось. Да и мысли то были заняты совсем другим. Что писать? Никаких интересных идей меня не посещало с того времени как... Перед глазами предстали памятные минуты счастья. Какое великолепие скрыто даже в самом слове счастья.

Я стою над покровом снега и льда. Именно здесь рождается большая река — в этом леднике. Я слышу, как поет ветер и высота. Хочется кричать и петь. Кричать и петь... Чавканья альпинистов за спиной. Им не привыкать быть здесь. Сделали фотографии на склоне, на вершине и на завтраке и все! Но этот глас вершин незабываем для меня и без фотографий. Я шел сюда по грязи, снегу и камням, чтобы услышать музыку гор. Но вот уже нас зовут на ужин. Свет начал меркнуть. Как быстро бежит время за глупыми делами.

И вот мы сидим за столом. Моен привез из ресторана почти праздничный ужин. Стол ломился от всевозможных амврозий. Похоже, что это у него всегда это получается. В еде он был большой гурман.

— Итак, меня зовут Павел Ярахтин. Заметьте моя фамилия на букву «Я», но это не значит что я самый последний в ОБЛЛиДЭДе. Вам уже расшифровали эту аббревиатуру?

— Паша хватит. Я Куфарев Ярослав.

— Анатолий Рятов. Прошу любить и не сразу... Если уважаемый Моен созвал заседание ОБЛЛиДЭДа, то значит, есть что-нибудь новое.

— Да. Это Фоков Роман. Он причина нашего внеочередного сбора. Он пишет книгу состоящую из философских рассказов и просит дать ему пару советов о том, как нужно писать.

— О! Это тема, которую изучали практически все философы в мире, — начал свой рассказ Непоследний человек из этой четверки. — Книга должна быть смесью адских слов и фантастических судеб. Писать нужно мягко, патетично, элитарно, искусно, как лучезарные мудрецы, погрузившиеся в катарсис. Искусство должно быть понятным массе и книга это тоже массовка. Оно должно звучать плоско, прямолинейно, просто, шаблонно, патриотично, с показным восторгом. Но если в книге нет страсти, желчности, пронзительности, вызова, насмешливости, горечи, эпатажа с ядоизвергающей мощью, то этой книге суждено быть безвестной.

— Как всегда не соглашусь, — зазвучал второй участник, назвавшийся Ярославом. — Вы слишком увлекаетесь массовостью. Писатель для людей и лицедей, и колдун, и властитель души и ума. Писатель это судьба и талант. Ни одно гениальное произведение не основано на ненависти и презрении. Двигаться вдаль, вширь и есть первейшая цель для любой книги. Именно поэтому нужно писать беспощадно к времени, кризисно, смертельно, с упоением. Такую литературу поймут. Поймут, но не сейчас. До нее нужно дорасти. Писать, нужно смотря в вечность, сложно и без оглядки, изнемогая от сложности, извергая всю душу и мозг на страницы. Нельзя быть пленником собственником собственных слов. И никакой жажды славы...

— Красиво, красиво! Но как всегда расплывчато и непонятно, — загнусавил третий гость. — Чтобы написать хорошую книгу нужно придерживаться строгой логики написания, соблюдать стилистические особенности персонажей, избавляться от авторской речи, подчинять персонажей главной теме написанного и, наверное, самое главное — писать как можно компактней. Никому не нужно просто пресное наполнение текста. Но если говорить о психологических особенностях читателя, то писатель должен четко понимать, для кого сочиняет, понимать особенности психики людей такого возраста и никогда не давать читателю разочароваться. Нельзя отходить от норм языка, никогда нельзя защищать несправедливость, пропагандировать жестокость, насилие и агрессию. Вся книга должна идти от завязки к кульминации и затем до развязки. Если пишешь статично, то никаких поучений и красок, только сама статика — то есть больше существительных и прилагательных. Ну, если работа динамична, то автор не должен забывать о насыщенности текста глаголами, причастиями и междометиями, — увидев, что его хотят перебить, Анатолий приостановился.

— Нет, все иначе, — заговорил Ярослав. — Не искусство из жизни, а жизнь из искусства. Каково искусство — такова и жизнь... Не должен сочинитель подчинять свое сочинение правилам. Все должно быть подчинено цели. Настоящая книга как звезда светит тускло потому что высоко. Писатель с печалью в глазах и сердце, чувствует на себе тысячи глаз читателей, которые доросли до этого чистого света высоты. Цель может оправдать средства и никогда наоборот. Любая книга должна быть выше порога критики, тогда она сможет расти. Критик, прочитав книгу должен побояться критиковать ее. Писатель это стрелок и он должен попасть в мишень. Книга это стремление к идеалу, мечте, грезам. Чем полифоничнее искусство, тем труднее превратить народ в послушную ватагу. Писатель истощает свой дух над письменами, их смысл не должен быть утерян.

— Писать лучше всего, не вынося приговоров, не навязывая вкусов и привкусов, признавая свои заблуждения. Уметь удивляться, ликовать, колебаться, печалиться и страдать. Мыслителю всё дозволено, кроме одного — звать за собой, указывать путь. Все раздробить, измозолить, испепелить, ископать и испить, обнажить все срезы, отказаться от абсолютной правильности и глобальности. Важно сохранить трезвость, самообладание, спокойствие, беспристрастность. Только так и не иначе. Писать надо лишь тогда, когда не можешь терпеть, когда трескается голова и струятся слезы...

В таком русле разговор продолжался до поздней ночи, и все разошлись на фразе Моена: «Вот. И если все это делать, то ничего не получится».

Я лежу на операционном столе, и вдруг мне кто-то говорит «Это всего лишь сон». Вокруг меня ходят люди в халатах. Их больше десятка. Они что-то делают со мной. Один из них надевает мне на лицо маску, и я засыпаю, несмотря на то, что это и так был всего лишь сон. По телу расплывается тепло, и я вижу сон во сне. Я падаю куда-то вниз, но вдруг начинаю крутиться. Меня выталкивает в первый сон. Эти люди еще здесь. Опять та же маска... Заче-ем...

Я проснулся. За окном пели птицы. Я пробудился от пения птиц. Сон! Я лихорадочно начал осматривать себя в поисках следов оставленных сном, но ничего не найдя успокоился. Это был всего лишь сон. Завтрак. Оказалось, что Моен большой любитель кофе. Он знает все рецепты, которые я только смог вспомнить. Даже кофе Ориент не ускользнул от него.

Что-то переменилось. За пять минут я освоил технику печати с этих символов. Они действительно обходят слова, а из картинок получаются нажатия на клавиатуре. И лишь эти нажатия составляют слова. Образы намного быстрей слов. Все намного быстрей. Работа отнимала все силы. Я чувствовал, что если все пойдет с той же скоростью, то вечером не дойду до кровати, хотя физической усталости не было.

Я работал в библиотеке в одиночестве: Машенька приболела, а Сергей Петрович постоянно выходил.

Но вот я взял одну книгу в руки и, открыв ее, посередине начал читать этот не связный текст. Предо мной предстали картинки, музыка. Тысячи магов в черных робах рождали грозы и молнии. В удивлении я закрыл книгу, и все исчезло. Когда я вновь открыл книгу, ничего не произошло. Но как только я начал читать строчку за строчкой тысячи пехотинцев с копьями прошли в атаку. Град стрел...

Что-то здесь не так. Нужно пройтись по чудесному саду и подумать что со мной. Я вышел из двери и пошел по тропинке ведущей к саду кипарисов. Они всегда выстрижены и аккуратны. Как только у Моена хватает времени, чтобы писать книги и ухаживать за садом? Но, подходя к кипарисовой площадке, я услышал, как кто-то ссорится. Подойдя, ближе я понял, что это Моен и Сергей. Я решил не мешать и спрятался за ближайшим кипарисом. Нет, я не любил подслушивать чужие разговоры — мне просто было интересно.

— ...меня нельзя убить, я же бессмертный.

— И что с того. Оружие для тебя так же опасно.

— Я могу тебя прикончить сразу, а могу и после этой милашки... Ты же ради нее стараешься?

— Ты не посмеешь! Я больше ничего делать не буду для тебя, — Сергей толкнул Моена так, что тот упал и прокричал «Фарманит». Тысячи бабочек голубого цвета окружили Моена и, похоже, начали обжигать. Но эти бабочки быстро рассеялись. Подняв руку, Моен крикнул «Слеппоос-с-тяг» — раздался хлопок, и вспышка света озарила меня. В этот момент у меня в глазах потемнело, и на миг я ослеп. Я покачнулся, но в этот момент зрение вернулось, и я увидел лежащего на траве Сергея Петровича со стонами, почерневшими от ожогов руками, держащегося за лицо. Над ним стоял Моен, положив руки на пояс.

— Теперь понимаешь. Ты что думал — выучишь пару заклинаний и сможешь мне угрожать...

В этот момент мое любопытство начало перерастать в страх, и я постарался тихо покинуть поле брани. Я бежал и решил убежать из этого места. Я подбежал к воротам, но они были закрыты. Я перепрыгнул через забор и побежал, но в этот момент мою голову разразила ужасная боль и, упав на дорогу, потерял сознание.

Я лежал в кровати. Постепенно сознание возвращалось ко мне, и вдруг я уразумел, что кто-то сидит в кресле и смотрит в окно. Это Моен. Я оделся и сел в соседнее кресло.

— Ты все слышал, — с какой-то непонятной мне ноткой произнес Моен.

— Кто вы такой?

— Ты пропустил завтрак... — Моен посмотрел на меня. — Э-эх. Я один из оставшихся бессмертных после войны.

— Какой войны? — удивился я и почувствовал, как я начал нервно ерзать в кресле от непонятного волнения.

— Второй. Но это вообще-то уже не важно, — с какой-то внутренней болью сказал Моен.

— Стоп, стоп. То есть, как понимать, бессмертный? А Машенька знает? И где Сергей Петрович?

— Вот так и понимать — Умру, если убьют, — с улыбкой проговорил и без того мрачный Хозяин. Но после этого смешка стало ясно, что он не шутит, по крайней мере, от его улыбки только стало немного не по себе. — Я стал бессметным, когда познакомился с одним пророком в первом веке нашей эры. Он был моим учителем, и он научил меня вечной жизни духа. Рецепт оказался прост, но цена была выше, чем я мог представить. Он забрал мой дух, а вернее умертвил. И нас таких было очень много — бессмертных, но уже не живых.

Машенька обо всем знает, как и Сергей Петрович. Он решил уволиться, но обещал наведываться к Машеньке. Я его не стал держать, на такой работе такому человеку трудно работать.

— А болезни?

— Болит, но терпит.

— Что терпит?

— Ни что, а кто... Терплю я. Есть одна болезнь, которую породили бессмертные. И теперь эта болезнь стала эпидемией.

— СПИД?

— Да. Ты очень догадливый. Этим ты меня и привлек.

— Ага. А еще птичий грипп и сибирская язва... Ну, допустим, я вам поверил. А что тогда вы хотите от меня?

— Чувство юмора это твое положительное качество, а вот отсутствие такта нет. К тому же нельзя бессмертных обвинять в создании боевых болезней.

— А зачем вы заказали мне эту книгу? Зачем мне посещать вашу библиотеку?

— Ну, допустим, хочу поделиться некоторыми мыслями. Тебя в свою библиотеку я пускаю, потому что в ней собрано практически всё, что, раскрыли философы всего мира. Многие хотели бы побывать в такой библиотеке, а у меня есть такая.

— Зачем вам это нужно?

— Твои мысли мне понравились. У тебя есть развитое воображение, прекрасная память. Когда ты представляешь клубнику, то ты не только видишь ее, но и чувствуешь запах и прикосновение маленьких волосков, и вкус ее сока стекающего по губам. Ты просто очень хорош.

— Я сейчас покраснею от лести — сказал я и действительно начал краснеть с непривычки.

— Ты никогда не задумывался о том, какого это — быть бессмертным?

— Нет.

— Ты и представить себе этого не можешь, но со временем сможешь. Одно и тоже я вижу день за днем, а вернее век за веком... Те же лица, те же стены. Именно поэтому все бессмертные любят хорошие вещи. Это хоть как-то скрашивает пребывание без права на смерть. Если кто-то скажет, что это просто, то он мой враг на веки... На век...

Наступили несколько секунд молчания. Взгляд Моена был холоден и, ловя этот взгляд, я почувствовал электрический разряд, пробежавший по нервам спины. Воздух накалялся. Становилось жарко.

— А почему вы так доверяете мне? — погружался в сомнения я.

— Ну, просто, я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты и мечтать не мог о таком подарке. Но я хочу посвятить тебя в тайны этой планеты, — Моен смотрел на меня. В его глазах я не заметил ни доли сомнения.

— Зачем вам это?

— Мне очень интересно, что из этого получится. Ну, так ты согласен? — Моен протянул мне свою руку. — По рукам?

— По рукам. — Не долго думая, пробормотал я.

— Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

Зайдя в библиотеку, я вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, стоящим у Колосса. Библиотека действительно огромна, если ее можно назвать библиотекой, скорее архив всего написанного со времен Невского. Пять подвальных этажей площадью полтора квадратных километра.

Подойдя к первой полке, я взял первую попавшуюся книгу. Это была книга, написанная по-русски и от руки, в коричневом кожаном переплете с выжженной надписью «Нескончаемое бытие». Из нее следовало, что бессмертные — люди, живущие на земле с самых давних времен, и что бессмертные — это люди старые как сам человек. В период рассвета их число на Земле достигало двух миллионов, но войны сделали свое дело. Ещё сто лет назад их было около девятисот тысяч. Но в данный момент, по заверению Моена, их осталось не более сорока тысяч. Как бы это странно не звучало, но, судя по поименному перечислению всех чистокровных бессмертных в конце этой книги, в последнее время смертность среди бессмертных не имеющих в крови примесей сметных была очень высока. И во время войны они были практически уничтожены. Над ними ставили какие-то эксперименты по выживаемости и физиологическим особенностям. Оказалась, судя по кратким выводам, особенностей и не оказалось, кроме особых клеток в крови похожих на эритроциты и примеси кровей смертных у нежизнеспособных бессмертных. Эти клетки похожие на эритроциты переносили информацию об организме и заставляли его соответствовать этой информации. Считается, что в один момент все молекулы ДНК у бессмертных перестали меняться. Да и еще эти мобильные переносчики. Кровь стала совсем не кровью. Это был тот самый умерщвленный дух... Моен ушел в свой кабинет, где он по-видимому занимался своими книгами.

В этот момент меня посетила мысль по поводу написания злополучной книги для Моена. Стоп! Так ведь он хочет, чтобы я написал для него книгу, а вся слава достанется ему!.. О чем я только думаю? Какая слава?

Я зашел в кабинет Моена:

— А что это за примеси в крови бессмертных крови смертных?

— Интересная книжица, не так ли?

— Ага, — пробурчал я, всем видам показывая, что хочу получить ответ.

— Это... — Моен опустил взгляд. — Ты слишком торопишь события. Всему свое время, даже смерти. Уж про это то я знаю очень много. Ты должен был сначала узнать, как небольшая кучка людей стала бессмертными, но ты пошел не туда. Тебе интересно не то, как мы появились, а то чем мы отличаемся от вас.

— Моен, скажите, что является самым сложным в жизни бессмертного?

— В начале своего пути я думал, что это просто. Можно посвятить себя искусству, музыке, литературе. Но вскоре оказалось, что талантов у меня просто нет. Да и талант это функция, стремящаяся к увяданию, и потому является развивающейся. За несколько веков я научился играть на многих инструментах, но виртуозом не стал и постепенно бросил играть. Я не могу выразить свои чувства в музыке, я не смог себя выразить и в красках, и выражать то оказалось нечего. За те годы, что я живу, мой вклад в науку равен минус одному, в лучшем случае нулю. Я нарисовал тысячи рисунков, но ни одного шедевра не вышло. Прочитав миллионы книг, я стал угадывать, чем они закончатся. Книги я пишу периодами. Но и в этом случае приходится давать на редактирование этой тройке Балбесов. Они делают мои книги читаемыми: насыщают красками, редактируют сюжет, выстраивают все в правильном порядке. Единственное увлечение, которое я начал и не забросил — магия.

— Магия? — нет, это было не удивление, а скорее что-то большее. Моен, чья жизнь, или вернее невозможность смерти, фантастична, наконец, заговорил о магии.

— Да, именно. Телепатия, телекинез и много других красивых слов. Я твои мысли «слушал» и они мне очень даже понравились. Некоторая часть моих магических сил уходит на лечение самых обычных болезней. Но все же я себя развлекаю чтением мыслей. Без этого я бы тебя не нашел, не смог бы узнать, что тебя уволили, что у тебя не осталось друзей, что ты один и одинок. Я бы не смог заказать это объявление в одном единственном экземпляре газеты.

— В данный момент, вы тоже читаете мои мысли?

— Нет. Это совсем не обязательно, — ответил Моен с выразительной улыбкой, растекшейся по его лицу, которая быстро исчезла, превратившись в обычную гримасу.— Не зачем.

— Ну ладно. Ответ понятен. А чего вы не любите?

— Не люблю отвечать на глупые вопросы. Я устал давать глупые ответы на вопрос: «Зачем живем?» и подобные. Если для кого-то есть цель в жизни, то пусть он с ней живет и умирает. Человек подобен камню. А жизнь похожа на огромный океан. Человек попадает в жизнь как камень и оставляет круги на водной глади. Каждый свои круги и по-своему. Они остаются некоторое время, но вскоре затихают, и остается лишь неподвижная гладь воды. Круги исчезают, но камни то остаются лежать на дне. И лишь через время, когда океан высыхает, то камни все еще лежат, а океан бушует в другом месте. Вот так я думаю. Другого ответа я не вижу. И еще хочу предупредить. Нельзя ни при каких обстоятельствах читать книгу с кожаным черным переплетом. Мы направились в библиотеку, спустились на пятый подземный этаж и прошли в самый дальний конец библиотеки, — Моен прошел вдоль одной из полок и жестом попросил меня подойти к нему.— Вот эту книгу нельзя читать.

За стеклом, толщиной с пол метра, влитым в стене, на пьедестале под некоторым углом лежала эта самая громадная книга с черным переплетом. Теперь я понимаю, почему ее нельзя читать. Это просто физически невозможно. К тому же на ней виднелась красная восковая печать.

— От чего же такое ограничение? — с улыбкой проговорил я. Я бы с удовольствием прочитал бы ее, если бы стеклышко не мешало.

— Я знаю и поэтому просто не хочу, чтобы кто-нибудь знал ее содержание. Даже примерное. — На лице Моена появилось что-то повелевающее, но не было ни единого намека, что это шутка. — Не хочу.

— Книга с кожаным черным переплетом? Мне подобная книга помнится с детства. Лет с 10. И с того момента у меня появилась страсть к философии.

— Ха, — откровенно усмехнулся Моен. — И что же это была за книга?

— Собрание сочинений Достоевского, — с не скрываемым смешком проговорил я.

— Ну, тогда будем считать, что это и есть Достоевский...

Моен пригласил меня на обед.

— Ну а теперь перейдем непосредственно к делу. У тебя есть идеи, но их нужно еще и оживить. Мне нужна книга написанная именно тобой. В этой библиотеке сотни тысяч книг. Эти книги уникальны. Ты должен будешь написать книгу не похожую ни на одну из этих книг. У тебя есть две недели времени. Я думаю, ты справишься...

— А что я за это получу? Мне может не интересно заниматься этим даром.

— Ты получишь в случае успеха не только известность среди бессмертных, но и осознание своей важности, и ощущение престижа, и даже знания, которые сможешь унести за пазухой.

— Эти книги, наверное, очень дорогие, что вы мне их предлагаете?

— Что? Тебе книги? Эти книги бесценны. А ты... А ты должен написать свою. Она должна стать украшением этой скромной библиотеки. И хватит со мной на вы.

Я копался в библиотеке и пытался найти книгу по теме будущей книги. Тему мне навеял тот разговор с тройкой Балбесов. Бес... Бессмертных! По спине пробежал холодный ток. И они тоже? Значит это правда. Моен случайно проговорился тогда в первый мой день. Рассказ о массовости искусства. Книги все разные. Ни одной похожей. Ни одной. Но та книга, что за стеклом... В ней что-то должно быть интересное. Возможно, в ней скрыта тайна магии или бессмертия, и умерщвленный дух. Но как-то все это наиграно и глупо.

Шел день восьмой. «И лишь многое может убить лучшее... Плохо понимает сейчас народ великое и предает забвению... Лишь история может исправить любую несправедливость. Может, но исправлять не спешит... Легче отдать дань уважения известному чем великому... Массовая культура это и есть, то что известно всем, но этих всех можно считать никем... На одного популярного писателя приходится до тысячи никому ненужных и никому неизвестных писателей... » — книга становилась все больше и постепенно приобретала очертания. С каждым днем я чувствовал все большее давление Моена. Я зашел в его кабинет, чтобы посоветоваться по очередному вопросу книги.

— Как раз вовремя.

Моен приподнялся на цыпочки и с верхней полки достал тетрадочку толщиной с платяной шкаф и, держа ее двумя руками, дал мне. Эта книга весила килограмм двадцать. — Здесь записаны твои предшественники и где написанные ими книги. Всего четырнадцать тысяч с лишним человек. Я присел на корточки и раскрыл книжку, которая уже вызвала дрожь в руке от усталости. «Всеволод Добровский. 19 лет (1948). Книга: Мир творчества бессмертных. Автор анализирует возможность массового творчества. Проводит всесторонний анализ проблемы творчества, и то каким образом происходит этот процесс. Краткое описание: Творческий акт направлен на творение и преобразование и этот процесс происходит по средствам усилий физической сферы, и без всякого участия эмоциональной сферы. Другими словами люди не способны переводить эмоциональный опыт в слова из-за специфичности нервной системы. Это процесс, одним словом назван застоем». Моен стоял надомной и всеми мускулами лица говорил «ну спроси что-нибудь, а то, как-то тихо»:

— Спасибо. Это как раз то, что мне было необходимо на моей стадии.

В огромной коллекции книг я нашел и историю самого Моена, написанную им самим. Теперь ясно, почему бессмертным быть трудно. Моен в течение своей жизни потерял 17 жен. Их жизни просто промчались так быстро, что сам Моен не успел запомнить даже лица некоторых из жен. Скорее всего, цифра 17 тоже не точна. Он мог просто забыть количество. Но на последние триста лет приходилась одна жена. Но если он знает секрет бессмертия, то почему не поделился им хотя бы с одной из своих жен? Или жены уже нет или он поделился своим секретом.

— Приветик! — набросилась на меня Машенька, подкравшись из-за спины.

— Приве... Нет! Этого не может быть. Ведь это не правда.

Это была ночь десятого дня. Я проснулся из-за сильной головной боли. Ах эта боль... Она мучила меня уже несколько дней. Я встал и взяв свой ноутбук направился в библиотеку. Ночь ведь тоже хорошее время для написания книги. Ночью никто не сможет помешать, а уровень шума намного ниже, чем днем. Ночью обостряется слух.

Я шел по темной лестнице и вошел в темную библиотеку. Включил свет. Я в который раз решил полюбоваться огромной книгой, стоявшей за огромным стеклом. Что это за синее свечение? Стекла нет!

Я открыл книгу. Вдруг зажегся свет. Но за время, проведенное здесь, я уже начинал вместо удивления испытывать досаду. Человек десять подбежали ко мне. Камеры, вспышки, микрофоны. У меня берут интервью. Это всего лишь шоу? Вот до какой низости дошли эти акулы...

Я сидел в кресле и смотрел шоу со своим участием. Магия оказалась спецэффектами, сон с операцией тоже трюк. Повсюду реклама фирмы Агроноси, плитки, мебели и всего, что только рассказывал мне Моен. Хотя оказалось, что никакого Моена вообще не существует. Я дописываю свою вторую книгу. Так закончилась эта история, в которой я в любом случае оставался победителем. Передо мной извинились за использование излучений и выплатили скромную компенсацию, на которую можно жить всю жизнь.

В кресле сидел Моен и читал книгу новоявленного писателя Фокова Романа. «Какие эти смертные все же недоверчивые стали. Такие сцены разыгрывать ради продолжения жизни. Сорок лет я у него забрал. А у него самого оставил три. Книги всегда были переносчиками души... Вот уже двадцать один век для меня продолжают жизнь писатели. Но с каждым разом становится все сложней найти такого человека... Какая хорошая идея использовать шоу для продолжения жизни». В этот момент в комнату вошла Машенька и села на колено к Моену.

— Спасибо тебе. Вот уже триста лет ты мне помогаешь. Вместе намного легче.