Шёл 2035 год. Уже десять лет на Земле была эра Великого Оптимизма, эра, в которой не было, и быть не могло никаких горестей. Со всех сторон, по всем СМИ людям утверждали, что они живут в прекрасном, даже идеальном обществе с совершенными законами и порядками. С самого рождения в человеке воспитывались и поощрялись исключительно те качества, которые были полезны властям, то есть патриотизм, преданность и полное доверие государству. Все мрачные слова были запрещены, даже смерть именовалась «переходом в идеальное состояние» или просто «сном». Антиутопические книги и картины были сожжены, инакомыслящие истреблены под лозунгом «для блага цивилизации». Людям внушался исключительно оптимизм и полное доверие силам государства.
В этот солнечный (туманная погода была запрещена, как вызывающая у людей скуку и печаль, и малейшие облака разгонялись) летний день Джон Шэннон сидел в своём кабинете. Шэннон был психиатром на службе у государства. Первые три года эры Великого Оптимизма работы хватало: приходилось выполнять задания правительства, а теперь посетителей, как таковых, не было вообще. Лишь изредка требовалось излечить от депрессии какого-нибудь старичка, но и такие случаи происходили не чаще раза в неделю, поэтому Шэннон занимался изучением немецкого языка. Это была скорее блажь, ведь в мире говорили только на английском, но нужно же было как-то убить время, вот и некоторые люди учились совершенно ненужным теперь вещам... Словари и книги выпускались и сейчас, но время наложило на них свой отпечаток: если бы вы заглянули сейчас в тот словарь, в котором он что-то искал, вы бы не нашли таких слов как schlagen, Angst, Dunkelheit, Kummer — все они были запрещены. "Что бы значило это слово — sterben?» — думал он, листая белые страницы книги.
— Джон Шэннон? — раздался над его головой голос. Джон вздрогнул.
— Что случилось? — спросил он.
— Я полагаю, вы достаточно развлекаетесь? Сегодня чудная погода...
«Как всегда», — мысленно добавил Шэннон, но озвучивать это не стал.
— У меня есть для вас работа, — продолжил Санни, бывший, кстати, главврачом больницы.
— Какая? — поинтересовался Шэннон.
— Обнаружен один странный, — сказал Санни.
Под словом «странный» подразумевалось запрещённое понятие «пессимист».
— Ну и что он? В чём странность?
— Не реагирует на выступление президента. Не хлопает и не радуется.
— Хорошо, я разберусь, — сказал Шэннон.
— Хорошо. Макс, иди сюда! — позвал Санни своего сына. Санни-младший, пятнадцатилетний подросток, вошёл в кабинет, держа за руку мужчину средних лет. Шэннон с любопытством посмотрел на своего пациента. Лицо мужчины не выражало того восторга, которое было на лицах всех людей, на нём четко отпечатывалась скука и полное безразличие ко всему.
— Как вас зовут? — спросил Шэннон.
— Джастин Найтшед, — ответил он.
Слова shade и night были запрещены, вместо них использовались «второе я» и «время романтики». Санни поморщился и сказал:
— Шэннон, такая фамилия была у него в Время-о-котором-не-стоит-вспоминать (это была Третья Мировая война, уничтожившая половину всех стран мира). Сейчас его фамилия — Чирфул.
— Моя фамилия Найтшед, — сказал Джастин. — Чирфулом я не буду никогда!
— Ладно, — сказал Шэннон записывая «Джастин Чирфул» и доставая из ящика письменного стола листок с тестом Рошарха. — Что вы видите?
— Пятна, — равнодушно сказал Джастин.
Вообще-то этот тест Рошарха был устроен так, что в изображённом пятне можно было увидеть только радостное. Но вот чтобы не увидеть ничего...
— Может быть, вы всё-таки что-то здесь видите? — спросил Санни. — Ребёнка, обнажённую женщину...
— Я вижу пятна, — сказал Джастин таким тоном, каким первокласснику объясняют, что один плюс один равно два. — Обыкновенные цветные пятна.
— Нет, вы не можете не видеть...
— У вас как с интеллектом? Я уже два раза повторил вам: Я ВИЖУ ПЯТНА!
— Вы женаты? — спросил Шэннон.
— Ни одна женщина на меня не польстилась, — язвительно сказал Джастин.
— Так почему же вы не женитесь? — спросил Санни. — Брак — это источник радости...
— Зачем? Наплодить себе подобных, которые будут воспитываться в стиле "всё хорошо, всё чудесно»?
— Но ведь и так всё чудесно...
— Да??? Думаете, у меня в голове опилки? Я ведь вижу, что постоянно пропадают люди, и что вы объясняете это всякими своими детскими оправдании. Я вижу, что люди обмануты вашими ложными обещаниями, что вы врёте на всех углах, кричите о том, как совершенно наше общество и наше государство! Рано или поздно люди всё поймут, вы не сумеете обманывать их вечно. И вот тогда вся ваша липовая система развалится, как карточный домик!!!
— Вы... странный, — Санни едва не употребил запрещённое слово, но сдержался, так как знал, что за это будет.
— Я реалист! Не безудержный оптимист, какими вы делаете всех, а именно реалист! Я знаю, что вы просто насильно подвергнете меня эвтаназии, как, — он хихикнул, — «слишком странного человека» Но чего вы этим добьётесь? Я не один такой, нас много, и вы не сможете убить всех.
Взгляд его упал на книгу, которую читал Шэннон.
— А, вижу, вы читаете мою книгу. Вы все слова в ней понимаете? Можете не отвечать: я и так знаю, что не все. Ребята из цензуры в глаза немецких слов не видели, поэтому и пропустили книгу, — он принялся читать одну из строк. — "Alle Leute immer sterben» — «Все люди когда-нибудь умирают».
— Довольно! — громко сказал Санни, хватая Джастина за руку. — За запрещённые слова полагается сон. Идёмте!
— Эвтаназией вы ничего не добьётесь. Убийцы!
Дверь захлопнулась. Шэннон вздохнул, и кинул книгу в камин, оставшийся как украшение со старинных времён. Книга сгорела почти мгновенно. Нет уж, Шэннон не был мучеником по натуре, он хотел жить, а не умереть от укола со снотворным, как этот Джастин.
Конец.
Список употребляемых слов.
1) schlagen — бить.
2) Angst — страх.
3) Dunkelheit — тьма.
4) Kummer — боль.
5) sterben — умирать.
6) shade — тень.
7) night — ночь.
8)sunny — солнечный.
9)cheerful — радостный.
Если честно немного напоминает Эквилибриум! но я не критик просто скажу — читать интересно!