Иногда, причем все чаще и чаще, мне кажется что всего этого никогда небыло. Не именно со мной — а вообще ни с кем. Расказывать об этом некому — глупые и дурацкие сочуствия не нужны ни мне, ни слушателям — никому вообще. С появлением сетературного способа выговориться стало еще хуже. Потому что выговориться то не мешает никто. Способа такого нет да и все. Обычно это происходит по синей лавочке. Типа — а смотрите, хули, вы такого не видели и не увидите. Плохо одно — что выглядит это как будто я хвастаюсь. Это и есть основная причина бредовости подобных выговорений. Да и палка о двух концах — и молчать тошно, и скажешь — еще тошнее. Но самое тошное то, что если не скажешь — то его точно НЕБЫЛО. Неправильно это.
Я себя все чаще воспринимаю как дурачка-дауна, который остался в своих 19 годах. Скоро удвоюсь в возрасте — а там и остался. Глупое ощущение, не дай Бог никому.Ладно.
Африка — нищий, сказочно богатый континент, не нужный никому, в том числе местным жителям. Бурление выступлений, перестрелок, свержений, путчей, сотни лет вырезают тысячами таких же черных соседей, еще этот ползучий джихад сюда добрался. Естественно я давно не бываю в полнопрофильных операциях, но согласитесь, даже в самое братковское» время в Норильске подстреливали пять-шесть «деловых» в год и это широко все обсуждали. Здесь часто могут просто в уличной сваре пристрелить десяток и никому до этого нет дела, только изредка миротворцы и красный крест с журналистами влезают между этим безумием, с разной степенью удачливости для себя и без минимальных шансов что-то изменить.
Хочется поведать одну историю как мне стало не безразлично, все участники давно в стране вечной охоты и навредить им нельзя (Сашка, Сережку и Славяна не дотащил, каюсь, а Джонни и Дэниелу все всегда до фени).
Была пограничная деревенька с приветливыми и традиционно туповатыми жителями, селение спорное, но никаких безобразий на моей памяти не происходило. Мы часто навещали здешнюю полу-таверну, полу-бордель из-за приличной для здешних мест кухни и не противных баб (не ангелы, концы иногда в лейку завязывались и выть на здешнюю луну получалось лучше любой облезлой гиены). Сюда же наведывались местные банды величественно обзываемые в прессе партизанами, рисковые бизнесмены, что ковыряют здесь земли и вообще все, кто мог позволить себе провести вечер почти по-человечески. Передряг не случалось, даже если наемники и «правительственные» негры сидели рядом с «непримиримыми оппозиционерами». Все были довольны, жители по местным меркам богатели, благоденствие, какое тут вообще может быть, мы здесь вроде промежуточной опорной базы имели, что добавляло спокойства аборигенам.Погранцы здесь отсутствовали как класс, только в аэропорту что-то имелось, однако тот десяток человек естественно никаких контрольно-следовых полос не ваял. Никаких продуманных дозоров и секретов, все держалось на бессистемных попытках разъездами решить проблему, поэтому естественно через границу шастали все кому не лень, а контрабанды не было потому, что официально растаможенных товаров тоже не имелось. Нас наняли для грязноватой работенки барражирования по лесоболотным кущам, с целью гонять становящихся назойливыми партизано-банд, разорения их баз и какого-то подобия пограничных войск на отдельно взятом 20-мильном участке. То есть мои десять харь на одно лицо закрывали каждый 2 мили пеериметра, глубина зоны составляла тоже 10-15 миль. Причем плотность мин была примерно 1.7 мины на 1 кв.м. Аццкие кущи... Короче понятно, что граница Родины была с этой стороны на замке, другие участки закрыты еще надежнее — там и 6 миль на человека приходилось.
Мы как всегда неожиданно вынырнули из лесонасаждений. Моим объяснять насчет нешуметь-некурить-немусорить не нужно, не первый раз замужем, это безусловного противника мы разыскивали и гоняли по оберткам от жувачки и окуркам. Впереди нас ждал заслуженный выходной, а значит джин, специально припрятанный вместе с тоником и наиболее чистые простыни. Джин дерьмо, если исходник, перегнать нужно. Перегоняли, мастеря саморобные примитивные аппараты, работающие на сухом спирте. Выглядит как бред, щас вот пишу и сам себе не верю. Поверьте, даже чистая простыня может стать предметом роскоши, не говоря о возможности снять ботинки без опасности обнаружить там утром недовольное побудкой жывотное. Что в селе белые мы поняли еще на подходе — догорал бордель, что в нашем сознании приравнивалось к сносу Спасской башни или Бранденбургских ворот. Заховавшийся в кустах малец был допрошен, как впрочем, трое аборигенов, думавших, что отлично укрылись.
Без них ясно, что побывали тут гастролеры, без стыда и совести: платить естественно не стали, ну так хрен со сним — бывает часто, мочить-то зачем? Хозяина, половину семьи, девок — трахай, они для этого живут, но мочить не смей. Половина домов ограблена, хотя брать кроме тряпок и курева тут нечего, на улицах трупы, одному кишки выпустили, он видать по следам в пыли метров десять с волочащимися прополз. Я патологоанатому полгода помогал, мне противно, а остальным каково? Сложно меня разозлить, но тут коса нашла на яйца, а яйца иногда каменными бывают, у моих ребят тоже. Было этих юродивых двадцать один, а нас десять, ну да прорвемся, так порешили. Догнали когда к вечерне звонили, солнце здесь выключается резко, поэтому немного шли параллельно, а как ночлег нелюди стали готовить, так рядышком расселись, стали храпа ждать. Они как все ублюдки долго угомониться не могли, все бродили и гоготали, потом, судя по запашине пожрали, поддали немного, поссали и залегли. Двоих выставили, один глазастый вроде, второй почти сразу уснул. Ненавижу вот такие ночные рубки внутри расположений, два раза не по своей воле ходил, а теперь сам ребят тащу. Но здесь естественно не дело чести, какая у нас честь, но никто не ворчал. Глушаки и ночные глаза дополнили нас бесшумностью и зрячестью, благо всю эту полезную амуницию мы в деревеньке прихватили, само собой всегда таскать штурмовку сдохнешь.
Спокойно, как на прогулке мы подошли со стороны спящего часового, подколол его Сашко вообще без звука. Валявшихся у догорающего костра негров мы перекололи без проблем, у второго костра было какое-то шевеление, но там Курт, а значит порядок. Я вышел как раз на троих белых ублюдков, ведущих этих отморозков, приложив со Славяном их прикладами. Видать часовой увидел нас в отблеске костра или что-то услышал, поэтому страховавший Сашок подстрелил его и все бросились к палаткам, где оставались еще человек шестеро. Их тихо покоцали, как чапаевцы в одном исподнем сверкая белками негры лезли со всех сторон, бестолково озираясь в поисках неминуемого.
После проверки мы вернулись к белым, связав их как следует и полив водой. В разгоравшемся от подброшенных дров костре, ребята смотрелись не так браво, тем более их впечатляющие арсеналы, заказанные по всяким лоховским каталогам мы положили далеко от них. Чмырье, когда уже дойдет им, что ихние МКи — это всего лишь списанные наши. А списанные по одной причине — потому что — дерьмо. Ну да ладно. Толком установить кто они такие не удалось, жетонов и документов не нашлось, а татуировки принадлежность тоже не выдали, впрочем какая разница. Глядя их главному в глаза, Митяй его же ножом разрезал куртку с футболкой, отчего он задышал чаще и пытался отползти. Он поначалу пытался крепиться, но потом заорал, как орут все мудаки, почуявшие неминуемость конца, ибо такие думают, что бессмертны. Митяй начал бить, совсем без размаха, но размах ему не нужен был. Скрипели кости и выворачивались суставы, летели кровавые сопли, и, наверное зубы, но ребята держали крепко, пасажир не ужержался и упал, Митяй уперся коленом в шею, вжимая его голову в тлеющие угли костра, скорее всего этим же пасажиром разведенного. Курт и Васько проделывали на свой манер что-то похожее с двумя помощниками этого полупрожаренного куска мяса, метущегося под сапогом, отчего фронтальную партию дополнили два бэк-вокала. Мы не звери, поэтому вскоре пристрелили эту падаль и поскидывали в речку, вместе с оружием и припасами. В деревне мы пили затем все утро и день и еще ночь, муторно было.
Не к тому, чтоб покаяться или крутизну показать — срать на все, мне с этим жить, не первый год такое говно наблюдаю, бывало и покруче. Другое меня подвигло поведать — случается там такое и никому дела нет. Н-и-к-о-м-у. А что мы сделали — так просто поступили как животные, хотя, что мы еще могли сделать.
Мы ж мир творили. А мир, очевидно, творится по-разному.
Зе энд.