Dobry dziadzka — Машенька

Учительница вспомнила одного курсанта из школы милиции, который какое-то время настойчиво домогался ее в студенческие годы. «А мальчик в чем-то прав!», — подумалось ей. Она продолжила.

«Сделаться прямоходящим животным, одетым в пятнистый камуфляж меня совсем не прельщает. Да и вообще, я не смогу деградировать до такого состояния, потому что уже сейчас, в свои тринадцать лет я умнее на порядок любого «мухтара».

Что поделаешь, придется этому маленькому чудовищу ставить «трояк». Если бы не отец, эти рассуждения ему бы не сошли с рук. А так, все бесполезно, воспитательные меры, как показали предыдущие годы учебы, оказались напрасными.

Учительница еще не знала, что спустя какие-то два года он будет бесстыдно красноречиво описывать свое приобретение опыта половой жизни в сочинении на тему «Как я провел лето». Что оно будет зачитано вслух в учительской и уважаемой Зинаиде Федотовне — заслуженному учителю республики с сорокашестилетним служебным стажем придется вызывать «скорую помощь» и делать уколы.

Так, наконец, осталась только стопка тетрадей учеников четвертого класса. Есть надежда, что среди этих хоть уже таких выродков не найдется. Пришла пора узнать, кем же мечтают стать эти детки, когда подрастут. Ради объективности нужно заметить, что учительницу, о которой еще недавно можно было бы сказать молодую учительницу, но молодость так и промелькнула за этими тетрадками и незаметно куда-то исчезла, так вот теперь ее это мало интересовало. Не то, что в первые год-два работы. На десятом году работа опротивела.

Одна, другая тетрадка. Тот у нас будущий врач, этот — военный. Опять одни и те же граматические ошибки. До чего же тупые деточки! До чего же все опротивело!

Но что это?! Лицо учительницы внезапно даже передернулось.

— Что эта сучка тут нацарапала!? — она разозленно отшвырнула тетрадку маленькой Машеньки, спокойной и тихой девочки с последней парты, из тех учениц, кого называют “серыми”, — ну, сучка, ну дебилка!

Учительница не могла сдерживать свой гнев.

Машенькин отец, которого она никогда не видела, говорили сидит в тюрьме и если случается выходит оттуда, то только затем, чтобы вскоре сново там оказаться. Мать много пила водку и успела умереть от нее акурат за день до того, как суд должен был лишить ее родительских прав. Машеньку воспитывала бабка.

Вместе с бабушкой они жили не богато на ее пенсию. В этом она винила теперешнюю власть. В бабушкиной квартире было две вещи, которые она очень почитала: икона Божьей матери — заступницы с кругом вокруг головы и портрет лысого дядечки с бородкой клинышком. “Это, внученька, Ленин, — объясняла она про дядечку на портрете, — если бы его не убили жиды, сейчас бы все жили в счастье и радости”. Жидов она кстати тоже обвиняла вместе с властью в теперешней плохой жизни, потому как, по ее словам, они и забрали всю власть себе. Божьей матери бабушка каждый вечер молилась, прося для себя счастья и радости на том свете, когда умрет, а для Машеньки счастья и радости в жизни на этом свете.

— А почему жиды убили Ленина? — спрашивала маленькая Машенька.

— А что б отнять у нас, у русских людей, радость и счастье, — отвечала бабушка.

— Что б отнять и забрать себе? — продолжала допытываться Машенька.

Тут бабушка в свою очередь на минуту задумывалась, после раздумья неопределенно отвечала:

— Ну... , да, известно ж...

— А разве это можно, отнять у кого-то радость, что бы потом взять ее себе? — рассуждал умный ребенок, — у каждого ведь своя радость, а если у кого-то отнять, так ее тогда просто не будет и все. А у того, кто отнял, как она появиться, она же не переходит с одного на другого, у каждого своя?

Эти рассуждения начинали злить бабушку. Она раздраженно объясняла, очевидно опираясь на свой огромный жизненный опыт в этом вопросе:

— Для иного — одно что отнять у кого-то радость, уже за счастье! Большего не нужно!

Учительница нервно забросила в сумку сигареты, зажигалку. “Завтра же буду требовать, чтобы эту дебилку перевели в школу для умственно отсталых!”. Закрыла клас. Пора домой, хотя можно и торопиться. Все равно никто не ждет.

Внизу ударила дверь, так, что даже зазвинело стекло. Ниже этажом по лестнице застучали ноги быстро сбегающих учеников. Послышался звук сильного плевка вдогонку, через перила.

— Пидор вонючий!

— Сам пидор! Отсоси!

Хулиганы выбежали из здания школы. Кто это был, учительница не успела заметить. “Дебилы! Хамы и дебилы!”, — злилась она про себя.

Через неделю маленькую Машеньку “разбирали” на педагогическом совете. Как водиться, “разбирали” что в прямом, что в переносном смысле. Даже пригласили детского психолога. Очень уж нетерпелось препарировать детскую душу, как следует. Выявить, а что если действительно ребенок болен? К чему тогда проблемы. Тем более девочка из неблагополучной семьи, отец в тюрьме, мать была алгоголичка, опять же дурная наследственность. Вдруг что натворит? А в классе почти половина учеников — дети руководителей и начальников различных уровней. Так вышло, что рядом престижный жилой район построили, “дворянское гнездо”, как в народе говорят. Лучше подстраховаться, предотвратить, предупредить, что бы потом чего не вышло, чтобы не повредило репутации школы. А для таких детей как она, с особенностями, есть и школы специальные.

— Так ты говоришь, Машенька, твоя бабушка это делает? — испытывающе глядя поверх очков который раз допытывалась женщина-психолог, по одному виду которой каждому взрослому было понятно, что у нее самой большие неразрешимые проблемы и вероятно поэтому она и стала психологом.

— Да, — сново объясняла Машенька, — бабушку тогда зовут, находят через соседей или знакомых, потому что сами не умеют как следует.

— А ты когда-нибудь видела, как она это делает? Бабушка берет тебя вместе с собой? Ты ей помогаешь? — продолжался допрос с пристрастием.

— Нет, не берет, — простодушно отвечала девочка, — Она говорит, что я еще маленькая и испугаюсь. Покойники бывает страшно выглядят, особенно когда человек не праведной смертью умер. Но я не боюсь, я уже мертвых сколько раз видела: и маму в гробу, и у соседей когда баба Полина умерла, и во втором подъезде в прошлом году...

— Ну хорошо, понятно. А вот ответь, почему ты, Машенька, считаешь, что твоя учительница умрет, тебе хочется это себе представлять?

Лицо учительницы при этих словах неприязненно скривилось.

— Все люди умирают, — искренне удивилась Машенька вопросу непонятливой тетки, — Елена Васильевна же старше меня, поэтому, когда она умрет, я еще буду живая.

— Хорошо, это понятно. Так вот объясни, почему ты написала в сочинении, что будешь обмывать свою умершую учительницу, ты мечтаешь увидеть ее неживую и голую, и прикасаться к ней?

При этом вопросе все женщины-педагоги (состав совета был исключительно женским, потому что учитель физкультуры заболел) напряженно уставились на маленькую ученицу в ожидании ответа, в ожидании момента истины, приготовившись всем видом продемонстрировать отвращение и негодование, чтобы это было видно окружающим, и в то же время с затоенным желанием услышать нечто такое, что действительно очень ждала услышать надежно спрятанная где-то в глубине каждой из них часть натуры. Будто смотрели порнофильм, вслух возмущаясь разврату, а глазами так и пожирали сцену извращения. Известная поборница пуританской морали заслуженная Зинаида Федотовна даже начала незаметно для себя облизывать губы.

Похоже, что они хотели, чтобы маленькая девочка оказалась некрофилкой — лесбиянкой, и сама это подтвердила, того не понимая. Чтобы оказалась в их глазах настоящей некрофилкой — лесбиянкой, еще не осознавшей этого в себе и поэтому, значит, самой настоящей, натуральной, такой от рождения.

Машенька удивлялась в свою очередь, неужели тетка на самом деле такая глупая или прикидывается? Неужели она не понимает, что одетого в одежду человека не обмоешь?

Повисшая в воздухе тяжелая пауза начинала давить чувством стыда на собравшихся педагогов за свои недавние мысли. Чем больше она продолжалась, тем сильней. Теперь уже каждая из стыда перед собой мысленно открещивалась от психолога, спровоцировавшей такой ход мыслей, хотя буквально только что все, кажется, были с нею единодушны во мнениях.

Увидав, что объект исследований не находит, что ответить, и чтобы трудный ребенок не «замкнулся в себе», недоделанная «коллега» Фрейда спросила снова:

— Поясни нам, Машенька, пожалуйста, почему ты себе хочешь выбрать такую необычную работу в будущем? Вот другие дети — кто хочет трудиться на заводе, кто быть инженером, кто водителем автобуса, кто милиционером. Неужели ты не собираешься учиться после школы дальше, приобретать профессию?

— Мне нравиться работа моей бабушки. Люди ее ценят за это, уважают. За то, что она обмывает умерших, ей дают деньги, всегда угощают чем-нибудь вкусным. И умершие, бабушка говорит, ей благодарны, что она в дорогу их готовит, на том свете они ее Богу и ангелам хвалят.

— Вот! Я говорила, я говорила! — не выдержала Зинаида Федотовна, — Что не нужно пускать в государственное учебное заведение попов! И кто меня послушал? У нас церковь отделена от государства. Однако понимаете ли сейчас это что ли модно стало! Теперь полюбуйтесь, результат: мало, что дома царит религиозное мракобесие, так…

— К вам, уважаемая Зинаида Федотовна, всегда прислушиваются, но подождите, подождите. Это мы обсудим как-нибудь в другой раз, — успокоили ее, так как знали, что если не успокоить сразу, заслуженная учительница потом не скоро успокоится.

А Машенька тем временем продолжала объяснять взроослым тетям:

— Мне очень нравится учительница Елена Васильевна, поэтому, я бы обмыла ее даром, совсем бы не брала денег с ее родственников. Она же учила меня в школе.

Елене Васильевне Машенька однако совсем не нравилась, особенно в эту минуту. Она разнервничавшись, соответственно своей привычке, швырнула тетрадку на стол и выбежала прочь из учительской, обругав ее “конченой дебилкой”. По ее поведению и по тому, что оказалась на этом педсовете, Машенька поняла, что учительница ее ненавидит. И за что? Именно за искренне высказанную симптаию к ней. Теперь она враг, она устроила это все и все эти люди собрались тут и расспрашивают ее, чтобы сделать ей что-то плохое, от них так и исходят флюиды опасности, она очень хорошо и отчетливо ощущает угрозу. Машеньке сделалось досадно. Она вспомнила слова бабушки, которую вынудили пока ожидать в коридоре своей очереди на допрос: “Для них отнять у кого-то радость, уже счастье! Большего не нужно!”. Осознав, что это и есть именно такой случай, она начала по детски сильно и искренне ненавидеть учительницу. В ответ. За предательство. За убийство радости.

Психолог продолжила разговор:

— Но понимаешь, Машенька, то что делает твоя бабушка, это же не работа, это так, так, как бы сказать...

— А у вас, тетя, что за работа? Какая от вас людям польза, живым или мертвым? — неожиданно спросила Машенька, прервав ее и расплакалась, ей стало обидно за бабушку, — Вы даже не знете, что чтобы обмыть, человека сначала нужно раздеть!

Прошли годы. Учительница Елена Васильевна умерла. Она так никогда не вышла замуж, у нее не было детей. Машенька выросла и стала Машей. Она жила долго и счастливо. У нее всегда все получалось. После заседания того педсовета и перевода ее в спецшколу она вскоре простила Елене Васильевне и болезненную враждебность, и предательство, и убийство радости, ибо жизнь бесконца одаривала ее все новыми и новыми радостями.

Когда пришло время, как и обещала, она пришла и обмыла свою бывшую учительницу перед погребением, не взяв денег.

Каждый сам создает свою судьбу.