Маковецкий Миха — "Героин (доза вторая)"

— И не то, и не то, — сообщил Ноготь.

— А что? — Олигарх явно начинал терять терпение, — Развей туман и закончим с этим.

— Начну с начала. Пришел Ахмед к Хомяку и говорит…

— Кто такой Ахмед?

— Да черт у них разберет, кто за что там отвечает. Бардак у них, чурки, одним словом. Ахмед этот все время при Саранче состоит. Вроде охранник, а вроде и иногда явно не в свои дела лезет.

— Ну ладно. Пришел Ахмед к Хомяку и говорит. Дальше что?

— Слушай, говорит, есть тут у тебя на твоем участке одна телочка, зовут Антонина…

— Ага, так значит, все-таки бабу не подели. И я должен думать, будет у меня с Саранчой из-за этого война или нет. Где Хомяк? Я его орган на половину укорочу, и всем сразу спокойнее станет.

— Олигарх, ты меня будешь слушать или нет? Никто там бабу не делил. Ну, так вот, Антонина. Говорит ему Ахмед, не обижайте эту Антонину, помягче с ней поступайте. Ну и руку на нее поднимать не надо. Обрати внимание, не сказал, «бабки с нее не берите». Просто вежливо попросил не молотить ее в случай чего. Эта Антонина держит ларек на вокзале. Оборот две копейки. Кстати, может ты помнишь, когда мы начинали, у нас бригадиром ходил Плетень.

— Помню, совершенно отвязанный. Отмолотил свою жену, которая только из роддома пришла, как котлету, причем просто так. За что и получил срок. Вот уж кого без слез к хозяину проводил.

— Вот Антонина и есть его жена.

— Дальше.

— Ларек у нее на вокзале, это участок Хомяка. Оборот у нее копеечный, но это не важно. Она как раз задержала выплаты за три недели и ее отмолотили. А Ахмед просил ее не бить.

— А что она ему?

— Ему она никто, она просто с Саранчой спит.

— Вот как? Саранча интеллигентно просит, чтоб его подругу не прессовали, после чего ее, за долг в две копейки, бьют ногами по голове. Да Саранча просто доктор Айболит после этого, он еще разбирается. Я бы Хомяка давно бы замочил на его месте.

— Хомяк не бил ее, уверен. В этом смысле он чокнутый, бабу ему за подло ударить, даже когда это для дела надо, я в этом уже убедился. А тут ее ногами по голове били. Нет, это не Хомяк.

— А я и не говорю, что Хомяк лично бил. Просто за этот ларек отвечал какой-то малолетка. Он ее и отмолотил. А Хомяк там бригадир, ситуацию должен контролировать.

— За ларек отвечал Лысый. Взрослый мужик, он не так давно от хозяина откинулся. Хомяк в тот же день его внимание обратил на всю деликатность ситуации. Саранчи подруга, не кого-нибудь. Не стал бы взрослый мужик такого делать. Это же самого себя подписать, не мог он этого не понимать.

— Не мог. Я с Лысым еще начинал, потом его посадили, потом он пришел, и я его к Хомяку приставил, человек осмотреться должен. Потом на что-то серьезное перебросить собираюсь. Не мог он такую глупость сделать. Стоп. Начнем все сначала. Где ее били?

— В подъезде ее дома.

— Чей это участок?

— Свастики.

— Ты с ним говорил?

— Говорил.

— Ну?

— Не трогали они ее. Работает она на вокзале, обслуживается по месту работы. С чего бы они на нее наехали? Да и Хомяк с них бы за это спросил.

— Ладно, с этого конца тупик. Как Саранча среагировал?

— На Хомяка наехал, но параллельно сам ищет.

— Свастике крупно повезло. Я бы и на него наехал. Ладно, если Саранча под влиянием эмоций сразу мочить не начал, то уже и не начнет. Мы ее не трогали, это ясно. Через какое-то время Саранча найдет тех, кто это сделал, пусть земля им будет пухом. Но это уже не наша тема. Забыли. Теперь о наболевшем. Что с пятью кило героина? Ноготь, на каком этапе вы сейчас находитесь?

— Мы быстро бегаем по кругу. Сейчас снова собираемся наехать на Аптекаря.

— Объяснись.

— Все перевернули, нигде этой суки нет. Аптекарь последний, кто ее видел.

— Спокойно, не дергайся. Аптека от нас не уйдет, она круглосуточно работает. Лучше скажи, куда она в принципе могла деться?

— Незамеченной уехать из Скова с товаром.

— Очень вероятно. В этом случае она должна где-то залечь. В Москве на максимальную глубину копают ее связи. Но мое глубокое внутренне чувство подсказывает мне, что в Скове. Она конченная наркоманка, ее уже ломало. Шприцов у нее не было. Ночь, дождь. Денег у нее тоже не было. Беспомощная больная девчонка. Не могла она из Скова выбраться.

— При ее то внешности деньги — это не проблема, можешь у Хомяка спросить.

— Где не спросишь, все говорят о ее необыкновенной красоте. Когда уже я на это чудо природы посмотрю? Ладно. Уехала из Скова, что еще могло быть?

— Менты ее могли взять.

— Тогда бы Капитан нас в известность поставил.

— Пожилой следователь может по-тихому ее где-то прятать. Ты же его знаешь. Не может он не понимать, что из ментуры нам информацию сливают. Причем не через одну дырочку.

— Эта версия мне кажется наиболее вероятной. И его норы мы можем искать десять лет. Но тут есть один нюанс. Во-первых, даже если она у пожилого следователя, официально он ее не засветил, а значит героин где-то возле нее. Что, согласитесь, вселяет надежду. Далее. Не пришла же она к нему прямо домой. Значит, есть какие-то менты, к которым она пришла, которые ее брали, перевозили. Их нужно найти. В этом направлении работаем. Что еще может быть?

— Ее прячет какое-то частное лицо.

— Или частное лицо ее красивое тело закопало в огороде, и героин присвоило себе. Тоже, кстати, может быть. Какие будут предложения.

— Вновь наехать на Аптекаря. Он последний ее видел.

— У меня такое чувство, что в детстве у тебя отобрали любимую пачку презервативов, и с тех пор ты не любишь аптекарей. Но наехать на него можно, хуже не будет. Считай, что от меня санкция получена. И Саранчу мне бы тоже хотелось поприжать, а то этот жучок нерусский малость обнаглел. Наезжает на моего бригадира и как будто так и надо. Любовь его вокзальную обидели, видите ли. Спасибо, что на дуэль не вызвал, аксакал. Кто раньше гектар хлопка уберет — тот и победил. Капитан там весь дом перевернет и это правильно, а то под лежачий камень вода не течет. Тем более из арыка. Но это я так, кстати.

А это еще за звонок в ночи? Мне нечего скрывать от товарищей по борьбе, пусть все слышат.

— Здравствуйте, господин Олигарх.

— День добрый.

— Это вас Володя беспокоит.

— Узнал, как не узнать.

— Господин Олигарх, до меня дошли слухи, что с последней партией товара произошло какое-то недоразумение, но в подробности я не посвящен, да и знать я их не должен. Это ваша епархия. Но мне бы хотелось знать ответ на один вопрос — в настоящее время товар находится у вас или нет?

— Володя, врать не буду. Во время транспортировки, в силу случайного стечения обстоятельств, произошла автомобильная авария, товар исчез. Мы ведем его поиски, но, вполне возможно, мы его так и не найдем.

— Господин Олигарх, я хочу быть понятым правильно. Я вполне удовлетворен нашим сотрудничеством и потому искренне удручен этим эпизодом. И я не на минуту не сомневаюсь, что все так и есть, как вы сказали. Но и вы должны войти в мое положение. Я всего лишь одно из передаточных звеньев. Скажу прямо, с меня спрашивают оплату товара и никого не интересует, что товар ушел в сторону. Каждый отвечает за свой участок и требует оплаты своей работы. Я понятно говорю?

— Все правильно. Товар ушел в сторону, будучи в зоне моей ответственности. В любом случае я должен за него заплатить.

— Я вам должен сказать больше, господин Олигарх. Кто-то, не знаю кто, но кто-то из Скова, дал нам сигнал следующего содержания. «Я готов с вами работать вместо Олигарха. Он получает товар и расплачивается после его реализации, я же готов работать в условиях стопроцентной предоплаты». Мое начальство ему ответило, что мы вполне удовлетворены сотрудничеством с господином Олигархом, а условия оплаты нас устраивают, так как никаких проблем получением денег не возникало. И вскоре после этого партия товара уходит в сторону. Вы понимаете, на какого рода размышления это наводит?

— Володя, в первую очередь я вам чрезвычайно признателен за вашу откровенность. Эта информация позволяет в дальнейшем действовать осмысленно. Ну а мысли о том, что ситуацию я не контролирую, и что кто-то из нашего города хочет и может замкнуть все на себя, они справедливы. Скажу больше, рассчитаться за пропавший товар я смогу, но не без напряжения. То, что я за него должен заплатить, тут вопросов нет. Деньги придут, может быть чуть позже, но придут. У меня к вам большая просьба. Давайте все отложим на неделю. Я буду работать с учетом полученной от вас информации.

— Господин Олигарх, я буду с вами откровенен. Мое мнение таково. Кто не работает, тот не ошибается. У вас все налажено и все работает. Как все это будет функционировать у другого человека — никто не знает. Может так случиться, что первый раз мы получим предоплату, а дальше все начнет буксовать. Я верю, что у вас произошел случайный прокол, и ваш долг нужно разбить на несколько платежей. Но у нас есть люди, которые придерживаются другого мнения. Но, ради Бога, не дергайтесь и спокойно работайте. Я вам перезвоню через неделю, как и договорились. До свидания.

— До свидания.

После окончания телефонной беседы в кабинете Олигарха повисло тягостное молчание, потом хозяин кабинета сказал:

— Ну, что скажешь, Ноготь?

— Да Саранча это, Саранча, ну некому больше!

— Да это и без тебя ясно. Я о другом думаю. Прав этот Володя, на все сто прав, бабульки платить надо.

— Володя — братан конкретный, тут вопросов нет. Вежливо говорит, но по сути. Мое мнение, что не хочет он на контакт с Саранчой идти, как пить дать, не хочет. В нашу сторону он склоняется. Обрати внимание, о счетчике речи нет, даже на платежи согласен разбить. Мое мнение такое. Я думаю, скромничает он, на тебя давит. В действительности сам все решает. Но все люди, все человеки. Разговор по телефону — это не разговор. Пригласить надо Володю. Солидно пригласить. Судя по тому, как он излагает, к выпивке он глух, но значит телочки. Нет человека, который к этому делу равнодушен.

— А то у него телок нет.

— Телка телке рознь. Если на нее человек западает, с ним все можно сделать. Тот же Саранча, ведь тихо сидел, как мышка, никого же не трогал. Ну, гнал черных в Европу, так нам то от этого не жарко и не холодно. Все равно нам этого дела не поднять, тут крепкие связи в Чуркестанах их нужны. Ну шашлычные открыл, арбузами торгует. Так со всех его точек нам же они и платили, ну не было же вопросов, вспомни. И вдруг его телку избили.

— Не мы, кстати.

— Не важно, не знал он этого вначале. И посмотри, как сразу рогом пошел, как пошел. На нашего бригадира наехал не вздохнув. А если бы в ты в ответ войной пошел?

— Из-за чего воевать то? Он же не дурак, тоже понимает.

— Саранча — братан конкретный, тут нет вопросов. Но это пока он головой думает. А когда яйцами, то понятия в сторону уходят, быковать начинает, как малолетка себя ведет. Ты не поверишь, подругу свою охранять братков поставил с автоматами.

— Не нагнетай.

— Да клянусь тебе! Автоматы такие короткие, под одеждой прятать удобно.

— «Узи» что ли? Мне тоже предлагали, да я денег пожалел. Просили дорого, да и с кем тут в Скове воевать? А эта падла не пожалела. К войне заранее готовился, момента благоприятного терпеливо ждал. Вот и дождался. Завалилась, наверное, твоя Василиса Прекрасная в какую-нибудь его чебуречную, ведь ломало тогда ее уже. Центр города, там этих ресторанов «Кумыс в навозе» через дом. А ее там на кровать положили, черные такого случая никогда не пропускают, и заодно в сумку посмотрели. Не то, чтобы поживиться, а просто из любопытства кишлачного. А в сумочке той пять кило героина, упакованного, со штампом «Кандагар». Ну, тут о кровати дело уже не идет, тут дело серьезное. Тут же доложили Саранче, и через пол часа деваха уже у него. Ну и что дальше? Рассказала она ему, конечно, все, что знала. Тут и иголки под ногти загонять не надо, просто показать ей шприц с героином. Как твое мнение, Ноготь?

— Иголки под коготки всегда загонять хорошо. Бывает, маникюр аккуратно смоешь…

— Кто о чем, а вшивый о бане. Знаем мы, что ты поэт этого дела, даже Хомяк на тебя жаловался.

— Это мне, мудаку, надо было на него пожаловаться. Если бы я ей тогда пару иголок под ногти загнал, может, она бы и не убежала.

— А может, по-тихому ментам записку еще бы в Москве бросила, что ее блатные как робота ведут. Я тебе прямо скажу, Ноготь, тут я на стороне Хомяка. Когда надо, так надо, тут вопросов нет. Но когда просто так, чтобы удовольствие получить… Случай, а как это у тебя такая тяга… Мне Хомяк рассказывал. Лежит на кровати полуголая баба, красоты редкой, температура у нее под сорок, перепугана она до смерти, согласна на все. Ну, трахнуть ее, ну, рассуждая чисто по-человечески, минет ей сделать предложить. Но чтобы с пальца маникюр смыть и под ноготь иголку засунуть? Это же болезнь, Ноготь, чистая отъеханность. Ты хоть это понимаешь?

— У тебя от этого лекарство есть? Серьезно, если лекарство есть, я приму. Думаешь, мне приятно осознавать, как такие, как Хомяк, на меня, как на лягушку смотрят, без нужды со мной рюмку не выпьют? Ну а если лекарства нет, то чего говорить без дела.

— Понял. Признаю, без нужды обидел боевого товарища.

— Слушай, Олигарх, у меня идея. Ты знаешь, чем эта телка, которая нам героин везла, по жизни занимается?

— Вы же вроде говорили, что она проститутка.

— Проститутка она проститутка, да не совсем.

— В смысле деньги она берет за платоническую любовь, а так она девственница?

— При чем тут девственница, ты всегда все опошлишь. Ее для дела нанимали…

— А я думал для любви.

— Ты фразу дашь кончить?

— Говори, говори, не обижайся. Сам знаешь, манера у меня такая. У тебя своя болезнь, у меня своя.

— Ее нанимали вот для чего. Есть, в натуре, стрелка. Серьезные люди встречаются, на серьезные темы говорят и в это время девочка стриптиз демонстрирует. Вроде бы неумело, начинающая, а, в действительности, мастерски. Гость и размякает, вопросы, не относящие к теме, задает. Гостеприимный хозяин посреди танца стриптизершу снимает со сцены и отправляет гостю в постель. А там она раскручивает его на ненужные разговоры, опять таки мастерски. Все, естественно, прослушивается. После чего переговоры продолжаются.

— Ну и как же она в финансовую дулю попала, если такая специалистка?

— Да ее специально в угол загнали. Она у одного работала, некто Аркадий. Этот Аркадий таких несколько держал. Называется это все агентство экстремального секса «Уникум». Одной там он за свои деньги операцию по увеличению груди сделал, ей лифчики шьют в специальном ателье при цирке на Цветном бульваре. У другой был рост два метра четыре сантиметра, баскетбольную карьеру она закончила, а дочку кормить надо. Ну и все в таком духе. Он им клиентуру подбирал, от наездов охранял, разные мелкие проблемы решал. Матери нашей даже квартиру помог купить, еще что-то. Она в быту девка, в общем, беспомощная. Но как руководитель творческого коллектива Аркадий себя не проявил. Трудовая дисциплина в «Уникуме» слабая была, но наша девица совсем его достала. Подсела на иглу, распустилась в конец, и однажды на договоренную встречу не явилась. Аркадию пришлось платить неустойку, да ему еще и в пятак дали. На резких братков нарвался. Он в бешенство пришел и решил ее наказать. У нее в этот момент подкожных накоплений вообще не было, одни долги, она квартиру матери купила. А он ей работы не давал, говорил клиентов нет, а у нее расходы, порошок денег стоит. Аркадий думал она образумиться, к нему на задних приползет, но она тем временем своему продавцу героина много задолжала. Тот, мелкий розничный торговец, сам из нее долг выбивать побоялся. У Аркадия работает пару братанов, так, ничего серьезного, от наездов подруг из «Уникума» охраняют. Но с мелкого торговца наркотой они стружку снять совершенно конкретно могли. И торговец ее долг нам продал. Ну а дальше по нашей обычной схеме.

— Да, история трогательная, Шарль Перро отдыхает. Но мысль твою я понял, ты хочешь девулю эту найти, иголки под ногти, без этого ты поссать не ходишь, и предложить ей поработать с Володей.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, без иголок, но сама идея верная.

— Алло, Хомяк? Слушай, Хомякушко, ты ту телку, что нам товар везла, ты с Ногтем с ней работал… «Как забыть» говоришь? Я вот что тебя хотел спросить, как она на твой вкус на внешность? Сказка? Ну, спасибо, ценю твое авторитетное мнение.

— Золушка? Как же не позвонить, о здоровье твоем бесценном беспокоюсь. Как у тебя с головой? Гудит поганая? Ты не волнуйся. Я лично перетер все с заведующим отделения. Так и сказал ему, совершенно конкретно, или, говорю, Золушку на ноги поставишь, или петухом сделаю. Землю есть обещал, докторюга дешевый. Ну, выздоравливай, выздоравливай. Да, забыл совсем, ты эту непутевую, на которой порошок ехал, помнишь? Чтоб словесный портрет дать, как ментам поганым? Помнишь, это хорошо. Ты мне вот что скажи, как по твоему мнению, авторитетному, ты же многих видела как дядя Вася, может на такую телку мужик запасть? По серьезному, так, чтоб мозги отключились, а яйца задумались? Да что ты говоришь. Три женских зоны прошла, а такой красоты не видела? Ну ладно, это я так к слову, ты главное на фрукты налегай, на фрукты. Ну, всего.

— Золушка — удивительная женщина. Была замечательным дядей Васей и станет чудесной матерью. Ладно, пускай надбровные дуги лечит.

Анатолия можно позвать к телефону? Толик, ну как столица нашей родины? Дышит полной грудью глубоко и взволнованно? Тогда я спокоен. Слушай, Толян, ты помнишь последнюю телку, которая под тобой роботом шла? Да, которой ты дал команду на последней станции перед Сковом с поезда соскочить. Брось, Толян, ты сделал все правильно. Это мы обговорили и забыли, я никогда к старому не возвращаюсь, ты же знаешь. Я у тебя другое хочу спросить. Телка та, она как, для постели годная? Так отпад или улет? Нет, если в руки ко мне попадет, значит только со мной ей спать, тут ты меня извини, братан.

Так, впечатление о ней у всех сложилось однозначное. На самом деле уникум. Но пять кили героина ей придется мне отработать. Только я тебе, Ноготь, сразу говорю, про иголки у нее под ногтями ты и не думай. Лучше на пальцы ей вообще не смотри, чтобы не переживать без дела.

— Ты все-таки хочешь ее под Володю подложить? Так мы же ее и не поймали еще.

— Мы и Володю еще не поймали.

— Как это?

— Ничего я о нем не знаю, не видел никогда. Раньше, тебя с нами еще не было, жили мы скромно, по-крестьянски, кормились с рэкета. Вдруг звонит у меня телефон. Здравствуйте, господин Олигарх. Меня зовут Володя. Вы меня не знаете, но я прошу вас уделить мне две минуты вашего драгоценного времени. Дело идет о серьезных деньгах. Да хоть и о не серьезных, отвечаю, случаю тебя, Володя. Там-то и там-то, говорит, находится сумочка. В ней героин, ровно пять кило. Вы его возьмите и, не спеша, раздайте страждущим. Вы мне за него должны, дальше сумму назвал. Через месяц я вам снова позвоню и скажу как деньги передать. Захотите и дальше такие сумочки получать, передадите деньги. Решите в дальнейшем сумочек таких не получать, оставьте себе доход от этих пяти кило на бедность. Желаю всех благ.

— Кладу трубку. Сумму, что он обозначил, для меня неподъемной была. Даже говорить не о чем. В то время мы и с торговцев порошком пенки снимали, но сами этим не занимались. Ну, сам думаю, посмотрим, что в сумочки лежит, чем я рискую в конце концов. Пусть это подстава ментовская, так пошлю кого, от кого и так избавляться пора. Пусть посидит, может на пользу пойдет. Послал одного, приносит сумочку, никакой ментовской подставы. В сумке пакеты по пятьсот грамм, всего десять штук. На пакетах клеймо стоит три сабли, или что-то в этом духе и надпись на арабском вроде, сверху, а снизу по-английски «Kandagar». Вскрываю пакет — там порошок какой-то. Это сейчас Челюсть с нами работает, а тогда он был свободный художник, работающий в жанре продажи наркотиков. Обратился я к нему и к еще двоим таким же. С каждым говорил в тайне от остальных, ясное дело. Смотри братан, говорю, по случаю перепал мне вот этот пакет. Вроде бы в нем героин. Мне он как бы и не к чему, а ты этим занимаешься. Возьми чуть-чуть, проверь что это. Если тебя это заинтересует, отстегнешь мне, сколько сам знаешь, и пакет заберешь. А на нет и суда нет. Двое из них пошли мне всякие сказки рассказывать, братьев Гримм вспомнили из далекого детства. Пришлось их Капитану сдать, он тогда и Капитаном еще не был, расти ему надо было, да и Сков тогда хорошо почистили от всякой уголовной нечисти. Даже в «Вечернем Скове» серия обличительных статей была.

— Сам писал?

— Да откуда мне, я только просматривал и добро давал. Ну да. А Челюсть мне тогда сказал, полкило я не потяну, не мой масштаб. Товара такого я раньше не видел, но потребитель о нем отзывается положительно. «Кандагар», говорят это вещь. Необычный, правда, «приход» какой-то странный, но если приспособиться, то очень даже ничего. Если сто грамм дашь, дальше сумму обозначает, в три раза большую, в пересчете на пять кило, чем Володя запросил, тогда говорит, возьму. Мне со ста граммами работать месяца три. А что дешево у тебя беру, так ты извини, мне и самому заработать надо, и тебе за заботу отстегнуть. Помню, взял я тогда Челюсть за холку и говорю. Смотри братан, на мне пять кило сидит в зад подгоняет. Я их должен сдать за месяц. Помоги, тряхни связями. Устроишь, подо мной работать будешь, весь Сков для тебя от конкурентов очищу. Тут Челюсть и запрыгал. В Эстонию ездил, в Питер, еще куда-то, цену сбрасывал. С трудом, но растолкал. Но и я свое слово сдержал. Всех торговцев наркотиками в Скове, которые не с Челюстью работали, в течение двух месяцев Капитан на нары посадил. Кто-то из них нам платил, кого-то Челюсть обозначил, кого-то Капитан сам нашел. Он, между прочим, если его с цепи спустить, никого не упустит. Примерно через месяц, чуть больше, звонит Володя.

— Здравствуйте, господин Олигарх.

— Здравствуйте, господин Володя.

— Каковы результаты нашего первого разговора?

— А каковы результаты? Я деньги приготовил, а вы все не звоните и не звоните. Я уже волноваться начал.

— Вы уж меня извините, закрутился, то одно, то другое. Вы уж положите, пожалуйста, деньги в Таллинне в банке… Тут он мне реквизиты счета дает.

Положил, жду. Через несколько дней снова звонок. Я, грешным делом, попытался определить, откуда звонят, бабки зарядил. Но бабки эти пропали. Звонили из Москвы, каждый раз из разных автоматов возле станций метро.

— Здравствуйте господин Олигарх.

— Здравствуйте, Володя.

— Деньги пришли, значит, вы настроены работать. Не так ли?

— Именно так.

— Тогда давайте обговорим некоторые технические детали, вы не против?

— Всем телом «за», давайте обговорим.

— Господин Олигарх, у нас к вам просьба. Вести товар в Сков для нас представляет некоторую сложность. Нам было бы удобнее, если бы ваши люди забирали у нас порошок в Москве. Этот вопрос можно решить?

— Не вижу никаких препятствий. Следующую партию товара наш человек получит в Москве. Дайте, пожалуйста, мне номер его мобильника.

— Даю номер своего мобильника.

— Нам бы хотелось, чтобы этот человек находился в Москве постоянно.

— Это решаемо.

— Заранее оговорюсь. Все партии будут по пять килограмм, не больше и не меньше.

— Мы примем это к сведению.

— Через месяц после получения товара вы будете получать реквизиты, на которые должны прийти деньги. Деньги туда должны поступить в течение двух дней, не считая выходных. Если вы не успели, деньги не переводите никуда и ждите следующего звонка.

— Не дурак, понял.

— До свидания.

— Даю Хомяку свой мобильник, в помощь даю Свастику, гоню обоих в столицу. И тут Челюсть раскрывает хлебало:

— Ты что Олигарх, совсем мозгами поехал? Куда я пять кило за месяц дену?

— Я же тебе весь Сков расчистил!

— Ерунда это, никто здесь столько не купит!

Садимся с Челюстью, спокойно, одни, чтобы не кто не дергал, вокруг одни телки, зову своих бухгалтеров, начинаем считать. Выясняется, что Челюсть прав. В Скове за месяц и десятая часть не уйдет. У Челюсти даже зубы от волнения стучат. Бабки то не мерянные, а снять нельзя. Вот если бы в Европу сбросить, говорит, там и не столько заглотят. Там люди богато живут, не то, что у нас. У нас же работать не могут, пьют поголовно, все развалено, украдено, разбазарено и пропито. Страну до ручки довели. Чем народ за героин платить будет?

— Заткнись, говорю, политику не примешивай, я настоящий патриот, за родину последнюю рубашку отдам. А сам вспоминаю, что у нас канал есть, через Эстонию в Германию. Мы телочек туда сплавляли, проституток. Они там работали, а мы тут за их семьями присматривали. Чтоб они там не бедокурили. Чтоб стимул к работе был. Я с эстонскими братками связался, с немецкими. Все люди серьезные, солидные, все поняли, вопрос в один миг решили. Цену мы уж очень соблазнительную предложили. Мне уже объяснили, что цена, которую Володя обозначил — это почти помощь гуманитарная. Таких цен не бывает. Ну и работа закипела. Российско-эстонская граница вполне прозрачная, если ее деньгами не забывать протирать, а тут Эстония в Общий Рынок вступила. В Эстонию товар забросил, а там до Атлантики вообще границ нет. Короче работа закипела. А в Москве мы давно работали. Там бригада наших работает. Мы долги покупаем, а потом из должников выбиваем. Братки из Скова утренним поездов подскочили, кому надо по мозгам настучали, вечерним поездом в Сков вернулись. Причем все время разные, у меня с этим строго, почти всех своих солдат через столицу пропустил, а бригадирах речи нет. Толик, он у нас там заказы принимает, по этому поводу говорит, что Москва всегда жила провинциалами. Так что в Москве мы люди не чужие, даже в коттеджном поселке Буйноголовка дом купили.

— Ты говоришь, с Володей только по телефону общаешься, самого не видел. А как же он нам героин передает?

— Так же, как от нас робот получает. Звонок по телефону: «Пойди туда, не оборачиваясь, возьми то», «Товар у вас, время пошло». Мы эту систему за образец взяли. Все равно мы долги так и так покупаем, ну так лучше иногда должника как робота использовать, чем долг из него выбивать. Очень удобно. Случай с этой куклой — это первый прокол у нас, раньше все как асы работало.

— А что сейчас случилось, почему они с поезда сошли?

— Сигнал пришел от Капитана, поезд шмонать будут на предмет наркоты.

— Значит кто-то сдал.

— Кто-то сдал, но непонятно кого. В поезде порошок ехал, без всякой связи с нами. Какой-то туркмен вез. Его и взяли.

— Все равно, подозрения остались. Остались подозрения. Поэтому следующую партию другие люди работать будут. Золушка спалилась — это понятно. Ее та красотка лично знает. Толик от дел отстранен. Он этого не знает, но скоро узнает. Посадить парня должны со дня на день, Капитан поспособствовал. Один должник наш побои в больнице снял и в ментуру пожаловался. Капитан лично за него заяву писал, мужик плоховато сейчас соображает. Но Толика мне не жалко. Но настучали мужику, договорились о возврате долга. Все рады, все смеются, но зачем же дочку его насиловать надо было? Покуражиться Толику захотелось, крутизну свою показать. Крутизну ты на зоне показывай, а на воле ласковым надо быть. Ценить ее, волю, надо. С уважением к ней относиться.

— А если Толик сдаст кого?

— А кого? С ним контактировали только ты и Хомяк. Вас он знает только по кличкам, даже не знает, в каком городе вы живете, думает, что где-то в Подмосковье. Ну, так ты с Хомяком тоже от этого дела отстранены. Люди, которые будут это дело работать, роботов будут по другой схеме искать. Толик в лагерь уйдет, команда по выбиванию долгов умерла. Московских Толик, скорее всего, сдаст, а сковских не найти. С ними Толик и не общался, все делалось через тебя и Хомяка, да и где вас искать? Ну, на всякий случай, как Толика возьмут, поедете в Таллинн, там с месячишку, другую поработайте. Там у меня свои заморочки есть, кое-кого на место поставить надо.

— А Золушка?

— А что Золушка? Дядя Вася ушел в предродовой отпуск. Она сохраняться будет, потом рожать. Деваха наша видела ее и по кличке знает, но криминала на Золушке нет. Что она сделала? В поезде ехала в одном купе. Ну и что? Какой она закон нарушила? А лишнего она не скажет. Ей искусственное прерывание беременности ни к чему.

Это еще кто звонит? Челюсть? Богатым будешь. Да нет, не новая партия порошка идет, просто говорили о тебе. Приятно, что ты, наконец, по делу звонишь, а то раньше все о звездах, да о звездах. Не может быть! Да знаю я Ахмеда, он при Саранче состоит. Упаковку нашего товара? Героин марки «Кандагар»? Быстро ко мне.

Если пик Коммунизма не идет к Магомету… Где-то у меня его телефон был. Вот, нашел.

Господин Саранча? Это вас Олигарх беспокоит. Слыхали про такого? Да ладно, не говорите так, я от лести таю. Я знаешь, что подумал, Саранча, встретиться нам надо, поговорить. Как твое мнение? Перестань, в мыслях у меня этого не было. Чего нам палить друг в друга, причины никакой нет. И за тебя я не опасаюсь, если хочешь, я к тебе приеду, чтобы все твои сомнения снялись, причем со своими стаканами. У тебя что налить в них найдется? Закуской удивишь? Ну, это легко проверить. Да прямо сейчас. У тебя дом на берегу озера… Понял, на крыше маяк, не перепутаешь. В крайнем случае, с мобилы позвоню. Или твои меня на повороте встретят. Где-то часа через два буду.

— Здравствуйте, господин Олигарх.

— Здравствуйте, Саранча.

— Челюсть.

— Очень приятно. Меня зовут Ахмед.

— Вы знаете, господин Олигарх, я вас представлял совсем по-другому.

— Как же, интересно?

— Я думал, вы гораздо старше. Сколько вам лет, если не секрет?

— 34. А вас я примерно так и представлял. Вежливый узбек лет сорока, небольшого роста, но крепенький.

— А как вы догадались?

— Вы понимаете, я начинал в качестве сутенера. Мне по роду профессии нужно было угадывать, кому какую телку подогнать. Спец был. Когда мне вашу Антонину описали: крупная, с пышными формами, спокойная, улыбается все время, светлые длинные волосы, я сразу вас представил. Тем более что знал о вашем узбекском происхождении. Кстати, а вы с чего в блатном мире начинали? Мне кажется, что о человеке много говорит тот факт, с какой статьи он впервые уголовный кодекс нарушил. По мере развития карьеры человеческая сущность затушевывается, а на начале все понятно.

— У меня начала блатной карьеры как таковой не было. Я по профессии химик-технолог. Меня первоначально пригласили как технического специалиста, а потом я сразу вес набрал, в уважаемые люди выбился. В 34, кстати, я свой путь на криминальной ниве только начинал.

— Бывает. С Челюстью случилось то же самое. Работал врачом-наркологом, а потом потихоньку начал героином приторговывать, благо с клиентами уже знаком был.

— И тогда же вы получили свою звонкую кличку. За выдвинутую вперед нижнюю челюсть или еще за что-то?

— Да нет. Еще в институте меня называли «Mandibula», в переводе с латинского это нижняя челюсть. С тех пор и пошло. Но что мы все о лирике, да о лирике? Ахмед сказал, что у вас героин есть, который вы бы толкнуть хотели. Можно взглянуть?

— Пожалуйста.

— Да, товар хороший. Настоящий «Кандагар», и упаковка родная, но почему порванная?

— Да случайно к нам попала. Сами то мы этим не занимаемся, вы знаете. Не выбрасывать же, вот и решили вам толкнуть.

— Скажите, Саранча, если не секрет конечно, как этот героин к вам попал?

— Да нет особого секрета. Однажды какая-то наркоманка забрела на одну из наших точек. Кафе «Мантышка», может знаете?

— Знаю, возле круглосуточно работающей аптеки.

— Да. Ее уже ломало в полный рост, Сослан, хозяин «Мантышки», даже Скорую хотел вызвать, да случайно в ее сумку заглянул, а там упаковка «Кандагара», марка известная. Он сразу Ахмеда и вызвал. Ахмед приехал, девушку вместе с товаром сюда привез. Здесь мы ей укол сделали, потому пакет и разорван. Она в себя пришла, душ приняла, и на наши вопросы отвечать начала.

— И что она вам сказала?

— Да ерунду всякую. Ее как робота вели, ничего она не знает. Ну, мы ее у себя подержали день. В принципе она нам не нужна. Но Ахмед к ней проникся, вечером в московский поезд посадил, Даже денег дал, я думаю. Признайся, Ахмед.

— Дал немного, и перед отъездом покормил в ресторане. В постели она мне все с лихвой отработала.

— А что телка стоящая, Ахмед? — задавая этот вопрос, Олигарх старался выглядеть равнодушным.

— Не ехал бы на ней героин, я бы ее здесь надолго оставил. А так с вами не хотелось войну начинать.

— То, что она нам товар везла, ты сразу понял, Саранча?

— Конечно, больше не кому.

— А почему мне не позвонил? По товарищески? Мы бы заплатили.

— В обиде я на вас был, Олигарх, крепкой. Честно сказать — еле сдержался. Еще чуть-чуть, и палить бы начали. Антонину мою обидели, все стрелки на Хомяка сходились.

— Давайте тогда все пять кило. Все возьмем, чего там за одним пакетом каждый раз ездить.

— Какие пять кило!? У нее всего пятьсот грамм было.

— У нее было десять таких пакетов, всего пять кило!

— Вот хитрая какая, — неожиданно воскликнул Ахмед, — я ее везу на вокзал, а сам как пьяный, я же в прямо в машине в последний раз ее трахнул. Такая сладкая! А она мне и говорит: «Слушай, узбек, ты со мной спал, а даже мне даже поесть не дал. Совести у тебя нет. Отвези меня хотя бы в туже «Мантышку». Мне до Москвы двенадцать часов ехать, а деньги вы у меня забрали». Мне неудобно стало. Денег у нее две копейки было мелкими купюрами, я ей просто отдать забыл. Отвез ее в «Мантышку», покормил ее. Она как поела, так чуть не заснула сразу. Потом в туалет выходила, перед самым отъездом. И только сейчас до меня дошло. Она девять пакетов в туалете спрятала, а с десятым уже к Сослану пошла. Видно, не так уж ее сильно тогда ломало. Пока вы ее искали, она у нас пересидела, вот красавица хитрющая. А перед отъездом она девять пакетов из туалета взяла. Я еще подумал, почему у нее сумка тяжелее стала? Но спрашивать не стал, подумал, ей Сослан с собой поесть дал, я же его сам об этом и попросил. А так она с четырьмя с половиной килограммами героина в Москву уехала, ищи ее там.

— Ничего, найдем, — скрипнул зубами Олигарх.

— Ты слышала мою беседу с Олигархом?

— Слышала.

— Страх перед ним прошел?

— Нет.

— Да почему нет, Тоня? Он же к твоему избиению абсолютно не причастен.

— Возлюбленная мною Саранча, ох, как мне не хотелось это тебе говорить, а чувствую, придется. Не надо на мне ничего расстегивать, а сядь и послушай меня внимательно. Олигарх был мой первый парень. Я тогда еще в девятом классе училась, а ему уже двадцать пять было. Он был уже взрослый здоровый парень, и тогда уже был бандитом. Главным у них тогда Лысый был. Он и старше их, и отсидел уже. Он же и группу рэкетиров собирал. Помощником Лысого был у них Плетень. Олигарх и Капитан, среди прочих, в молодых ходили. С Плетнем я у Олигарха на дне рождения познакомилась. Плетень Олигарху приказал в тот день ко мне не приближаться. Тот со мной встречаться сразу прекратил. Я в шоке была, он у меня первым был, я влюблена в него была. Плетень за мной приударять стал. Парень он был не плохой, но очень вспыльчивый, я тогда, дуреха, этому значения не придавала. Выскочила за него я очень быстро.

Капитан потом с ними общаться вроде перестал. Потом я узнала, что это Олигарх его уговорил в милицию работать пойти. Они с ним всегда друзьями оставались. А обиду на то, что Плетень меня у него забрал, Олигарх не забыл. Когда я в роддом ушла, Людочку рожать, Олигарх сумел убедить моего мужа в том, что я раньше проституткой работала, и после свадьбы от него ребенка нагуляла. Поставил под сомнение тот факт, что Люда его дочь. Ты надо мной смеешься за то, что у меня правый сосок немного отличается от левого.

— Я не смеюсь.

— Я понимаю. Ты это заметил, и Олигарх когда-то заметил. Он же моим парнем был. Вот он об этом и моему мужу, Плетню, в качества доказательства это и привел. Я с роддома пришла, а меня мой муж сразу по лицу ударил. Я упала, ударилась головой и сознание потеряла. А мой муж еще и ногой меня ударил, два ребра сломал. Как я сейчас понимаю, Капитан сделал все, чтобы Плетню максимум дали. Тогда же их всех посадили. И Лысого тоже. Лишь один Олигарх в стороне остался. Он потом над малолетками верховодить стал. Главарь рэкетиров. Всех остальных, с кем Олигарх начинал, при помощи Капитана тогда посадили. Расследование было громкое, с него стремительная карьера Капитана и началась. Потом все это затихло, и Олигарх ко мне интерес потерял. Когда Лысый из тюрьмы пришел, Олигарх его к себе взял. Это тешило самолюбие Олигарха. Когда-то Олигарх шестеркой у Лысого бегал, а сейчас все наоборот. Лысый Олигарха насквозь видит, да молчит. Что он сделать может? Когда мы с тобой стали вместе жить, секретом для Олигарха это конечно не было. И Олигарх, как всегда он делал, решил тебя посадить. Не понимал он тогда, насколько ты крут. К Свастике тогда обратились два придурка, которые захотели вступить в его бригаду. Свастика доложил Олигарху, и тот задумал комбинацию. Меня этим придуркам приказали избить и ограбить. Это было условием вступления в бригаду. Олигарх решил сделать так, чтобы ты решил, что меня избили по приказу Хомяка. Ты должен был убить Хомяка, а тебя бы Капитан посадил. Но ты хитрее оказался, свое расследование начал. Тогда тех, кто меня били, и посадили. Так, случайная шпана меня случайно избила.

— Тебе это Хомяк рассказал?

— Нет, Лысый, по поручению Хомяка.

— Почему, по твоему мнению, он это сделал?

— Потому, что если Олигарх сделал одну попутку убрать Хомяка, то он эту попытку повторит еще раз. Я тебя хочу предупредить Миша, не только Капитан, вся сковская милиция Олигархом куплена. Рано или поздно на тебя состряпают дело и обязательно посадят.

— Нельзя скупить всю милицию.

— Ты наивнее, чем я думала.

— Повторяю тебе, нельзя скупить всю милицию. Кого-то купил Олигарх, кого-то купил я, кого-то еще кто-то, кого-то никто не купил. Но даже купленный работник правоохранительных органов не всемогущ. Что-то он может сделать, что-то нет.

— Надуманные глупости! Олигарх держит в руках весь город, и вся милиция им куплена, весь Сков это знает. Это так же очевидно, как и то, что скоро я тебе буду носить в тюрьму передачи. Ну зачем ты такую домину построил? Да еще на холме на берегу озера, да еще на крыше маяк установил, чтобы всем в глаза светило. Чего ты выпендриваешься? Чтобы такую дуру как я поразить? Так я тебе не отказала и в однокомнатной квартире. Ты же вообще узбек, чурка нерусская. Тебя скромность должна украшать, а ты народ раздражаешь. Когда тебя посадят, весь Сков, кроме меня, будет радоваться. И какого милиционера ты купил, горе луковое. Кого-нибудь рядового в отставке за три арбуза? Сильно он тебе поможет! Здравствуйте, гражданин пожилой следователь. Милиции он поверил, Дон Кихот Ташкент… Ой!

— Антонина Федоровна, если вы меня смутились, то совершенно напрасно. Если Саранча вас не останавливает, то я то и подавно вам мешать не буду.        

— Вы меня не так поняли, я это не имела в виду вовсе. Я в милицию верю, она законность поддерживает, — Антонина бросила беспомощный взгляд на непроницаемую физиономию Саранчи и, набрав воздух, продолжила, — Да я вас никого не боюсь. На каком статусе в твоем доме живет та молоденькая красотка?

— Какая? — поинтересовался пожилой следователь.

— Ходит по дому одна девица. Смазливая такая, ничего не скажу, но страшно нахальная. Во все дырки лезет. Я так понимая, это бывшая пассия господина Саранчи. А я еще лучше, ты, по старинному мусульманскому обычаю, нас обеих крепко любить будешь? А что, я старшая жена, она любимая. Пускай, лишь бы субординацию соблюдала.

— Саранча, остановите ее. Она сейчас заплачет или в драку полезет.

— Полезу, полезу. Но меня можно головой об стенку стукнуть и ногой по ребрам. Разом больше, разом меньше, какая разница!

— Тоня, как тебе не стыдно. Перестань кричать, у нас гости.

— Гости у нас, как же, осмотреть гарем пришли. Жен по росту будешь ставить, или по старшинству? Ты тоже милиционеров купил, как Олигарх? — голос Антонины дрожал, и на глазах блестели слезы, — к тебе пожилой следователь пришел, ну так купи его, купи! Я хочу посмотреть, как у тебя это получится!

— Антонина Федоровна, да он уже попробовал. И у него получилось.

— Как получилось? Он вас купил, что ли? — спросила она, всхлипывая, — и сколько он вам заплатил?

— Мне трудно ответить вам на этот вопрос. Один из подарков, который Саранча сделал мне, это девушка, которая как вы считаете, является его любимой женой. В какую сумму вы ее оцениваете?

— А она его женой не была?

— До меня у нее, насколько я в этом понимаю, никаких мужей не было.

— Правда? — слезы с глаз Антонины мгновенно исчезли, — Вам повезло. Она девушка очень красивая, я даже позавидовала. Фигурка у нее такая… А что значит «подарил»?

— Саранча сказал ей что-то по-узбекски, после чего она начала со мной сожительствовать.

— А мой, по вашему мнению, с ней…

— Антонина, перестань, я прошу тебя.

— Замолчи, я тебя главней!

— Сама замолчи, беспредельщица, совсем меня под каблук засунула.

— А что значит «Миша вас купил»? Вы же…

— А ты думаешь, что старше Капитана никто не продается?

— И вы скажите, если его захотят посадить?

— Антонина, да Бог с тобой, я начальник его охраны, да кто же его посадит? А теперь ушки зажми пожалуйста. Мне твоему повелителю сказать что-то надо.

— Подождите, сначала я вам что-то скажу, — перебил его Саранча, после чего рассказал пожилому следователю то, что поведала ему Тоня относительно подоплеки ее избиения.

— Это хорошо, — констатировал пожилой следователь.

— Что хорошо, — переспросила Антонина, — что меня избили?

— Ты официальная подруга Саранчи. Тебя ударить, все равно, что в среде аристократов перчатку в лицо бросить. Свастика ответ держать должен. А хорошо то, что Олигарх эмоциям поддался, засуетился, глупости стал делать.

— Будем делать Свастике «Гитлер капут», — не стал спорить Саранча.

— Ты Олигарху историю о девушке, уехавшей с героином обратно в Москву, слил?

— С бульканьем. Заглотнул крючок до прямой кишки.

— Вот и славненько. Теперь он забегает, людей своих покажет. А тебе, друг мой Саранча, сейчас боевики нужны. Это я тебе начальник службы безопасности говорю.

— Да у меня же есть!

— Ахмед со товарищи не бойцы. Они могут точечную акцию осуществить, укусить ювелирно. А тебе нужны такие, которые будут целые районы города в своих руках держать. Или вокзал к примеру.

— Да я рэкетировать никого не собираюсь.

— В огне брода нет. Или ты хозяин в городе, или нет. Если ты не стираешь все, что связано с Олигархом, или, рано или поздно, тебя убьют. Не хочешь заниматься рэкетом, а куда ты денешься? Все равно должен делать вид, что занимаешься. Ты или живешь в этом городе, или не живешь? Саранча здесь своим должен стать. Люди должны поверить, что ты здесь надолго. И к Антонине должна относиться соответственно, она твоя официальная подруга на сегодняшний день.

— Скажи ясно. Что ты хочешь?

— Денег. Нужно найти людей и заплатить им.

— За что?

— За то, что они бригаду Свастики так замордуют, что те тюрьму ощутят как подарок судьбы.

— Я подумаю.

— Подумай. До утра. А сейчас мою куклу нерусскую зови. Делу время, а потехе… Да что мне тебе рассказывать. Я правильно говорю, Антонина Федоровна?

— Вы такой пост занимаете, а такой хам и мент продажный.

— Тоня, Тоня, хорошая ты баба, не зря тебя настоящие мужики любят. Не продажный мент или в земле лежит, или в тюрьме сидит. А вот кто может сделать так, чтобы и себя сохранить, и в тюрьму тех посадить тех, кто женщин в подъезде по голове бьет, тот ментяра настоящий. Это война. А на войне хамить приходится. Я пожилой следователь, наделен и правами и ресурсами, а Свастику с его бригадой третьи год посадить не могу. А находящий у тебя под каблуком Миша, если будет меня слушаться, всю бригаду эту в неделю посадит. Кого не порежет, конечно. Но и это я допустить резни не должен, так представляю закон и порядок в этом городе.

— И, защищая закон и порядок, сейчас ляжете в постель с не совершеннолетней девушкой, которую принудили с вами сожительствовать.

— Тут ты права. На что только не пойдешь, чтобы с честью выполнить свой профессиональный долг.

— Тоня, перестань. Она совершеннолетняя.

— Но ведь ты ее принудил! Девчонка несчастная. Она могла тебе сказать «нет»? Не могла.

— Но я ее не принуждал, как ты это себе представляешь. Я за нее заплатил ее родителям. Она собою обеспечила сытое существование своим многочисленным братьям и сестрам. В ее понимании, я имею право приказывать ей. Выполнение моих приказаний ее не унижает.

— Но это дикость!

— Но она так воспитана. У нее свои ценности и других она не хочет. Пожилой следователь заставил ее ходить при людях с непокрытой головой. Она не возражала, но когда он ушел, с ней случилась истерика. Для нее обнажить голову, это все равно, что для тебя обнажить грудь. Представь себе, что я бы тебя заставил тебя гулять по Скову голой по пояс. Не нравиться? И ей не нравиться, когда ты в ее мораль лезешь. Оставь ее в покое. Для нее морально лечь в постель с пожилым следователем. И все. Никто никого не насиловал.

— Чушь это. Не верю. Я ее русскому языку выучу и все сама расспрошу.

— Но не сегодня. Сегодня все спать пойдут.

— А ты со Свастикой разберешься?

— Я согласен на ваше предложение, пожилой следователь. Детали обговорим завтра.

— Завтра так завтра. Ты правильный совет Саранче дала, Антонина.

— Да я совсем не имела это в виду!

— Пожилому следователю гип, гип, ура! Я так тут скучаю. Мой сатрап Пилюлькин, в ответ на мою беззаветную любовь, наградил меня телевизором, за что ему нижайший поклон. Но, все равно, я здесь одна сижу. Ну, Люся забежит пощебетать о наболевшем, девичьем. Ну, сам Пилюлькин, в поисках сексуальной феерии, обратит на меня свое пристальное внимание. А так сижу в подвале, несчастное дитя подземелья, скука страшная.

— А, по моему мнению, Елена Юрьевна, суровые условия содержания в подвале вам очень пошли на пользу. Вы прекрасно выглядите.

— Это просто Люся, наконец, купила мне косметику.

— И воздержание от героина благотворно действует, — добавил Аптекарь, — у нее даже мордочка округлилась, ты не находишь?

— Чуть-чуть. Вообще она у тебя в хорошем состоянии содержится, подвижная такая, улыбается все время. Ты ей витамины наверно в корм добавляешь? Правильно делаешь. А еще я тебе рекомендую ей тренажер купить, беговую дорожку. Пусть каждый день пять километров набегает, а то поправится. Опять таки повод наказать будет, если спортивную норму не выполнит. Я свою, ту, которая у Саранчи живет, я тебе о ней рассказывал, вчера прямо из рук красной смородиной кормил. Она ее первый раз в жизни попробовала, на югах же красная смородина не растет. Она так потешно носик морщила, но кушала. Красная смородина то кисленькая, а она привыкла, что фрукты должны быть сладкими.

— Пожилой следова-атель!? — протянула Лена, — Вы держите в заточении юную наложницу? В Скове, я смотрю, это является старинным народным обычаем, даже пилюлькины в заточении красавиц держат. И не надо меня шлепать по попе, тем более, немытыми руками. Скажите Аптекарю, что это дурная привычка. Вы же милиционер, в конце концов. Впрочем, от вас защиты не дождешься. Лучше рассказывайте все по порядку о вашей наложнице. Жуть как интересно.

— Елена Юрьевна, да нечего рассказывать, дело житейское, брюзжание стариковское, вам, наверное, не интересно будет.

— Не терзайте меня, это прерогатива Пилюлькина. Лучше скажите, только честно, она красивее меня? Сколько ей лет?

— Саранча говорит, что восемнадцать. Врет, конечно. Ей лет пятнадцать, максимум шестнадцать, если не четырнадцать. Я ей сейчас российское гражданство оформляю, паспорт. Саранча мне ее откуда-то из Афганистана в подарок привез, какие там документы. Назвал я ее «Тамара Копытова», так в паспорте и записал, а знаешь почему?

— Почему? — переспросил Аптекарь.

— Тамара Копытова моя первая любовь была. Я тогда перешел в седьмой класс. Вырос я на острове в рыболовецком колхозе на Чудском озере. На острове был рыболовецкий колхоз и турбаза. Летом турбаза функционировала как пионерский лагерь. В седьмом классе к нам пришла учиться новая девочка, ее мать устроилась работать на турбазе. Девочку звали Тамара Копытова. Она обладала необычной для меня внешностью. Во-первых, у нее были черные волосы. В нашем рыболовецком колхозе черных волос не было ни у кого. На севере люди созревают медленно, а она уже имела сформированную женскую фигуру и при этом была какой-то тоненькой и физически слабой. Уроки физкультуры у нас обычно состояли из лыжных гонок. В лучшем случае она приходила последней, а в худшем она не приходила вообще. В этом случае мы шли ее искать и находили сидящей где-нибудь под горкой. На горку она просто не могла залезть, у нее лыжи расползались. Она жила с матерью. У нас в классе говорили, что ее отец по национальности еврей и давно их бросил. Мать ее была из нашего колхоза, и когда-то уехала в Ленинград за счастьем.

Ее экзотическое происхождение еще больше распалило мое воображение. Трудности в учебе у нее были связаны не только с физкультурой. Девочкой она была начитанной, но, к примеру, таблица умножения была ее пониманию абсолютна недоступна. Мне, как самому лучшему ученику в классе, было поручено подтянуть ее по математике. Набравшись наглости, я, воспользовался этим обстоятельством, напросился к ней в гости. Свои попытки объяснить ей, что такое квадратный корень я бросил сразу. Она смотрела на меня виноватыми карими глазами и моих объяснений понять даже и не пыталась. После десяти минут моих глубокомысленных рассуждений о неразрывной связи квадрата гипотенузы с квадратами катетов она показала мне свою книжную полку, где стоял, среди прочего, трехтомник Александра Грина. Об этом писателе я услышал впервые. На обложке первого тома был изображен парусник. Я решил, что книга о пиратах, и изъял трехтомник с целью углубленного его изучения.

Она проучилась в нашей школе один год. Потом ее мать устроилась на работе где-то в другом месте, и они уехали. Весь этот год я гордо давал ей списывать все контрольные по математике, что сказалось на ее успеваемости самым благотворным образом. Должен признаться, что, к моему глубочайшему стыду, я не только так и не вернул ей трехтомник, но так ее ни разу и не поцеловал.

С тех пор прошло достаточно много лет. Недавно Саранча возил меня на этот остров. На месте бывшей турбазы он развернул перевалочный лагерь нелегальных эмигрантов в западную Европу. Воспользовавшись случаем, я, взяв за руку свою наложницу, посетил отчий дом. Наш дом давно заброшен, после смерти матери там никто не жил, да и вообще половина домов в моей родной деревне стоит брошенная. Рыболовецкий колхоз развалился и людям на острове нечем себя прокормить. Пока я, погруженный в воспоминания, сидел на лавочке, подарок Саранчи, будучи девушкой любопытной как сорока и ни минуты не способной сидеть на одном месте, зашла в дом. И вдруг я увидел в ее руках тот самый том Александра Грина с нарисованным на обложке парусником и тетрадку, в которое было увековечено написанное мной сочинение. Копию своего сочинения я ношу с собой, оно того заслуживает. Позволю себе полностью привести его содержание, сохранив авторскую стилистику и орфографию:

«Когда    родился    Владимир Ильич Ленин, никто не знал, что он будет

предводителем коммунистов, о котором помнят и в наши дни. Это был великий человек. Ленин учился в школе. Иногда к нему приставали парни. Кончалось это разборкой на школьном дворе. Ленин не любил драться, но приходилось защищаться или защищать своих друзей. Кроме школы Владимир Ильич ходил работать или на рыбалку, так как в те времена нужны были деньги чтобы хоть как то прокормиться. Прилавки в магазине были почти пусты. Хлеб и продукты давали по карточкам. И Владимир Ильич жил ни как богатый гражданин, а как и все люди, которые его окружали. Он бегал и раздавал листовки. Стоял на улице с огромной пачкой газет, подбегал к машинам, и продавал эти газеты. Hе знаю как Владимир Ильич стал лидиром. Hаверно он как-то проявил себя перед людьми. Когда он «взошел на трон», то начал вести всех людей в будущее коммунистов. Владимир Ильич Ленин старался сделать так, чтобы на прилавках было побольше еды, и чтобы было поменьше безработицы. Это ему, конечно, удалось, но не надолго. Посевы в деревнях не всегда давали хороший урожай. Иногда урожай просто гиб. Ленин очень любил детей. Hа парадах он брал ребенка и нес его на руках. Люди не возрожали, что ихнего ребенка берет предводитель. Когда началась Великая Октябырьская Революция, в стране началась паника. Владимир Ильич не мог удержать людей. Приходилось успокаивать их силой. Всех парней, старше шестнадцати лет, отправляли на войну. Hекоторые люди боялись и прятались. Через некоторое время их находили и приговаривали к расстрелу. Изза революции в стране началась голодовка. Хлеб практически не привозили. Воды нигде не было. Да если и привозили, то давали кусок хлеба, да половину кружки с водой. Hекоторые даже не могли дойти до машины с едой, так как, охваченные голодом, лежали на полу и ум(зачеркнуто)погибали. Владимиру Ильичу Ленину было тяжело смотреть на все происходящее. Он не мог давать людям больше еды лишь потому, что немцы подходили все ближе и ближе к деревням. Они сжигали посевы, силой отнимали продовольствие у стариков и женщин. Потом немцы расстреливали народ в деревне и сжигали ее. Ленин понимал, что немцы приближаются к Москве. Он посылал на войну все больше и больше людей, а сам сидел в охраняемом месте и ждал вестей. Hарод в стране взбунтовался и начал громить город. Ленин приказал солдатам успокоить людей. Солдаты не счадили ни детей, ни женщин. Когда все немного затихло, Владимир Ильич захотел узнать о новосях в Москве и Подмосковье. Он выехал на своей машине вместе с охраной. Hо он недолго ездил. Ему устроили засаду революционеры. Тогда-то Ленина поймали и посадили за решетку. За решеткой Ленин читал книги при свече. Hа полях, в книге, он писал молоком послания. Hо революционеры узнали о его планах и отобрали книги. После нескольких дней советские войска дошли до того места, где находился Владимир Ильич Ленин. Они окружили революционеров и взяли их в плен. Ленин был свободен. В последний раз Ленин направил все свои войска на немецкую армию. В этом бою советская армия окончательно разбила вражескую армию. Теперь Ленин был не враг народа, а друг. Стали привозить пищу, открыли новые заводы, стали появляться новые постройки. Однажды вечером, как обычно он это делает, Ленин хотел сесть в свою машину, а потом поехать домой. Только Владимир Ильич открыл дверь машины, как вдруг раздался выстрел. Пуля настигла Владимира Ильича Ленина и попала в левую сонную артерию. Ленин умер. Hа месте выстрела оказалась только старушка, которая дальше двух метров ничего не видит. Ее поймали и расстреляли. После смерти Ленина поставили памятники, посвященные ему. Самого Владимира Ильича Ленина похоронили на Красной площади в Мавзолее, где он лежит и сейчас».

— Хорошее сочинение. Искреннее и плитически грамотное.

— Вот вы паясничаете, Елена Юрьевна, а я ведь в сочинение всю душу вложил. У нас на острове ведь телевизоров не было, антенны сигнал не брали. Да что там телевизор, у нас частенько и электричества не было. К книгам у в нашем рыболовецком колхозе тоже доступа не было…

—… И тут вам в руки попадает томик Александра Грина, который вы с трудом, но прочитали.

— Интеллигенты книг не читают, они их перечитывают. Книгой я был потрясен. Перечитал я ее раз десять, а на полях почти каждой страницы делал комментарии и рисовал иллюстрации. Почти все листы книги были запачканы моими рисунками. Я рисовал какие-то башенки, пристани и еще что-то, что было навеяно книгой. И тут я твердо решил ввернуться в свои юношеские грезы. В моем расположении находится та самая рано созревшая женщина с черными волосами. И ее имя тоже будет Тамара Копытова. В российском паспорте я напишу, что ей двадцать семь лет. Не писать же восемнадцать, неудобно как-то, что люди скажут. На месте дома моих родителей я построю большой коттедж. Книгу с рисунками башенок я отдал лучшему сковскому архитектору, который посмотрел на рисунки и сказал, что понял мое настроение. Финансовую сторону проекта взял на себя Саранча. Он обещал на маяке на крыше и пристани для катера не экономить. Когда дом будет закончен, я перевезу туда свою новую Тамару Копытову. Тем более что и дом оформлен на нее. Я государственный служащий, и на мою зарплату этот сказочный дом на острове не построишь. Рано или поздно я уйду на пенсию и поселюсь в своем родном селе, где был рыболовецкий колхоз, и где пол села мои родственники. Моя Тамара Копытова, оставшись одна среди моих односельчан, быстро выучит русский язык. Я ей даже учительницу найму и сам буду следить за тем, как она делает домашние задания. Она у меня одаренная девочка, на лету все схватывает. Вчера даже меня в домино обыграла. А, кроме того, такой дом и пристань нужно построить и за всем этим хозяйством следить. Я уже говорил со своими школьными друзьями, они согласны у меня работать. Даже те, кто спился. Главное, это будут верные мне люди, один из них даже помнит ту, первую, Тамару Копытову. Саранча обещал закончить дворец моих грез месяцев за шесть-восемь.

— А если Тамара Копытова окончательно выучит русский язык и не захочет жить на острове?

— Елена Юрьевна, какие гадости вы говорите. Она, впрочем, как и вы, воплощенные в плоть и кровь юношеские грезы. Не ваше и не ее мнение никто спрашивать не собирается. Разве Аптекарь вам этого не объяснил?

— Он мне об этом не устоять напоминать каждый день. Кстати, вы наверняка пришли не только для того, чтобы поделиться вашими далеко идущими интимными планами?

— Да, мне бы хотелось побеседовать с вашим повелителем.

— А можно мне послушать? Мне скучно одной в подвале сидеть, прошу вас!

— Если будешь сидеть тихо, и не будешь называть меня Пилюлькиным — разрешу.

— Я буду сидеть тихо как белая мышка.

— Смотри у меня, — строго сказал Аптекарь, — иди и готовь кофе на три персоны. Мне и пожилому следователю по две ложки сахара, а себе без сахара. Ты наказана за вчерашнее.

— Нет, нет, — вдогонку ей сказал пожилой следователь, — с сахаром на три персоны. В нашей беседе будет участвовать и Сережа Гришин.

— Уходя, девушка, не заметно для Аптекаря, показала ему язык.

Когда кофе был готов, пожилой следователь, не говоря ни слова, взял чашку девушки и отхлебнул из нее. Кофе был не сладкий.

— Вам повезло с повелителем, Елена Юрьевна, причем крупно, — сказал пожилой следователь, ставя чашку на место.

— Почему вы так решили, милый пожилой следователь? — спросила девушка, аккуратно выливая свой кофе на пол.

— Почему вы вылили кофе на пол, Елена Юрьевна?

— Не важно. Я все равно здесь убираю. Так почему мне повезло с повелителем?

— Потому что он не попал под ваш каблук и потому, что вам хватает ума выполнять его указания. Сейчас мы начинаем войну с господином Олигархом. И на этой войне будут не только в тюрьму сажать, но и стрелять будут. К огромному моему сожалению. В этой войне вам отвелась роль пистолета, а Аптекарю, повелителю вашему, отведена роль Гаврилы Принципа, который из этого пистолета выстрелил. Вы знаете Леночка, что сделал Гаврила Принцип?

— Он убил императора Австро-Венгрии, и из-за этого началась первая мировая война.

— Ваша тело, Елена Юрьевна, лишено малейшего изъяна. Но ваша голова является украшением этого совершенного тела.

— Комплемент несколько громоздкий.

— Вы просто избалованны. Аптекарь, который лишил вас на сегодня сладкого, из-за вас же, Елена Юрьевна, жизнью рискует.

— Это я понимаю, но это его выбор. В любом случае я не собираюсь торговаться, наверно я этого стою.

— Аптекарь, ты ее бить не пробовал?

— Не могу руку поднять, жалко.

— Попробуйте ногой.

— А, это вы, Сереженька, вы очень кстати.

— Господин Аптекарь, вы хотели со мной поговорить?

— И очень серьезно Сереженька.

— А эти люди нам не помещают?

— Ну что вы, Сереженька! Лене я разрешаю разговаривать только с теми, кого я сам привел. Она умная, а главное послушная девочка, никаких глупостей она не скажет и не сделает. А этого человека вы можете не опасаться. Ему я верю больше, чем себе. Давайте с вами, Сереженька, условимся. Мы говорим с вами с глазу на глаз.

— Если вы так хотите…

— Сереженька, я хочу перейти прямо к делу. Ваша должность — инструктор рукопашного боя спецназа. Официально она называется по-другому, но, по сути, я прав. У меня к вам вопрос — сможете ли вы собрать группу людей, которая сможет раздавить бригаду рэкетиров в одном из районов нашего города и занять их место?

— Смогу.

— Сколько времени это у вас займет?

— Один вечер.

— Однако. Что вам для этого нужно?

— Первое — ясная постановка боевой задачи. Деньги?

— Вовсе нет. Самоцель — отправка членов бригады рэкетиров возглавляемой господином Свастикой в тюрьму. Во главе с господином Свастикой. Другое дело, что в массах вы должны ощущение, что просто пришла другая бригада, которая просто стремиться заработать.

— Понятно. Как я понимаю, нас будут финансировать? Люди бесплатно работать не будут.

— Люди будут работать за хорошие деньги. Эти деньги получите вы, и будете распределять их по своему усмотрению.

— Передо мной стоит задача посадить бригаду Свастики. У меня будет непосредственный выход на милицию или через вас, господин Аптекарь?

— Зачем же нам разводить бюрократию? — вмешался в беседу пожилой следователь, — вы, Сергей… Простите, отчество запамятовал?

— Васильевич.

— Так вот, Сергей Васильевич, я не коим образом не собираюсь вмешиваться в вашу работу под руководством господина Аптекаря. Повторяю, не коим образом. Но если по ходу дела возникнут вопросы непосредственно связанные с деятельностью правоохранительных органов, то вы не стесняйтесь, звоните вот по этому телефончику.

— А вы к этим органам имеете какое-то отношение?

— Когда достают удостоверения, музы замолкают, — сказал пожилой следователь, показывая Гришину удостоверение.

— Ничего себе, товарищ…

— Называйте меня просто «пожилой следователь». Кстати, Аптекарь говорил мне, что товарищи по оружию за глаза называют вас «Шпала». Это правда?

— Да, в Чечне это было даже поим позывным.

— Значит, в Скове вы будете «Шпалой» по жизни.

— Здравствуй, Золушка. Это сколько же лет прошло?

— Ушла я в детскую зону, мне семнадцати не было, а вышла три года назад — было двадцать девять. Вот и считай.

— Да, годы летят. Ты хоть к нему на могилу хоть ходила?

— Нет. Не помню я уже его, если честно. Ничего не помню, что до лагеря было.

— Про лагерь не спрашиваю. А что было после лагеря?

— На воле я себе неуверенно чувствую, понятия ухватить не могу. Помню, на работу вышла, на ткацкую фабрику. Там одна сказала мне, что я… Не важно, что сказала. Я ее за палец взяла. Просто объясниться хотела. А вдруг вижу, не слышит она меня, дрожит вся, глаза круглые, губы трясутся. А я же только предупредить хотела, по-хорошему. Через полчаса ко мне один из начальства подходит, в очках. Голова на тонкой шее болтается.

— Я женщин не бью, говорит. Я даже не сразу поняла, что он меня имеет в виду, привыкла, что я дядя Вася. Я сейчас Оленьку везу делать рентген, говорит. Если у нее что-то с пальцем, мы пишем заявление в милицию. Так и знайте. Я прямо оторопела. Я и не собиралась ломать ей палец, просто обозначила, чтобы разговор начать. Ну, сделали они рентген, ничего там, конечно, не было. Я же свою силу соизмеряю. Да и не за что ей было палец ломать. А остальные потом подошли ко мне и говорят, мол, мы входим в твое положение, но ты и нас пойми. Мы с тобой работать не хотим. Мы тебе денег собрали, уходи отсюда. Не уйдешь по-хорошему, уйдешь по-плохому. Плюнула я на них, пошла к Олигарху. Уже два с половиной года при нем. Последнее время роботов сопровождала, на которых героин ехал. Не для протокола говорю, сам понимаешь.

— Не первый день погоны ношу, как не понять.

— Работенка, вроде, не пыльная, но на воле я все равно чувствую себя не в своей тарелке. В зоне я уважаемый человек была, дядей Васей величали, а на воле я не пришей п… рукав. Да и мать нудится все время: «Внука хочу, внука хочу». Единственная я у нее, а она у меня уже старая. Завела я себе одного кобелька пушистого, все деньги на него тратила, а он меня в больнице и не навестил не разу. Ну и черт с ним, одно приятно воспоминание от него осталось, это как я ему, однажды, по пьяному делу, ключицу сломала. Забеременела я от него, спасибо. Больше он мне не нужен.

— Врач сказал, тебя завтра выписывают, что делать будешь?

— И не знаю даже. С одной стороны кроме как к Олигарху мне и идти не куда. А с другой стороны он ко мне интереса не проявляет. Засветилась ты, говорит. Пересиди, может, тебе что-то другое подберу. А как я могу пересидеть? На что жить буду? Да и кто меня на работу возьмет, все из себя такую блатную и беременную. Сам знаешь, как с работой в Скове хорошо. Да и голова у меня все время болит, просто раскалывается. Какая из меня теперь работница.

— Работница, Золушка, из тебя отличная может получиться, и работа у меня для тебя есть.

— Я работы не боюсь, только учти, пожилой следователь. Ты, говорят, при больших чинах, но на твою защиту я не надеюсь. Мне ребенка родить надо, не могу я сейчас рисковать в зону пойти.

— Да за кого ты меня держишь, Золушка? Ты что думаешь, я тебе криминал предложить хочу?

— А на кой черт я тебе тогда нужна?

— Ты понимаешь, мадонна ты моя лагерная, нужен мне твой накопленный по крупицам жизненный опыт и силушка твоя былинная. Завел я себе на старости лет мягкую игрушку по имени Тамара. И строю я для нее, и для себя конечно, скромный шалашик в три этажа с пристанью на острове.

— В родном рыболовецком колхозе «Вобла Ильича»? Ты же родом оттуда, если я не путаю.

— Не путаешь. Ну, так вот. Шалашик строиться только начал. А пока я домик соседний рядом со стройкой снял и мягкую игрушку свою собираюсь туда поселить. Но она у меня совсем беспомощная, по-русски говорить не умеет, снега никогда не видела.

— Господи, ты что, из Африки негритянку выписал? А это правда, что у негритянок губы одинаковы по размеру, что там, что там?

— Ну, это ты чересчур, хотя мысль сама по себе богатая. Я тебя в том доме хочу поселить. Остров все-таки. Зима скоро. Присмотришь за ней, русскому языку поучишь. Она хоть и не негритянка, но по-русски не говорит. Защитишь ее, если надо, от плохих людей, хотя они до острова вряд ли доберутся. Обложено там плотно со всех сторон. Разве что я иногда приеду. Тогда мы с тобой спокойно побеседуем о знакомом нашем общем, господине Олигархе.

— А какой мне интерес о нем с тобой разговаривать?

— Есть у нас с тобой интерес общий, Золушка ты моя, сорок третий размер валенок. Олигарх мне служебное расследование устроил, чуть я на старости лет в милицейскую зону не угодил. А тебя он не отдел отстранил. Засветилась ты во всей красе. Сейчас вокруг девушки той, на которой героин ехал, много пыли поднялось. Всех кто с ней связан был каким-то боком Олигарх убрать просто обязан, что бы следы к нему самому не привели. В нашей конторе та девица, признательные показания дает. И ты в этом списке первая, она тебя видела.

— А в чем меня обвинить можно?

— Формально ни в чем. Но дело ковыряют в Москве, в особом департаменте по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Там к делу могут подойти и не формально. Потому Олигарху живой тебя видеть совсем и не к чему. А на острове ты под моей защитой. И в моем родном селе, где мне каждый второй родственник. А еще каждый второй работает на строительстве моего коттеджа. А в Скове тебе от больницы далеко не уйти, так что мать твоя будет одна старость коротать.

— Лет твоей Тамаре то хоть сколько?

— Да девчонка она совсем.

— И пушку дашь?

— Пистолет тебе не надо, а ружья там в каждом доме, на отшибе люди живут, мало ли. И у тебя будет. Только не ружье, а карабин. Больше пяти выстрелов в бою все равно не делается, максимум — перезарядишь. Ну и пару собак мне подарили, настоящие среднеазиатские овчарки, сука и кобель, на сторону им бегать ни к чему. От чужого они кусок мяса не возьмут, и вообще, на охрану они натасканные, матерые. Только с ними построже надо. Но здесь я на тебя надеюсь.

— Это как у охраны в лагере?

— У охраны в лагере восточно-европейские овчарки. Один среднеазиат таких свору разбросает.

— И когда ты меня на остров отвезешь, к своей мягкой игрушке?

— Да вот сейчас и поедем. Из больницы убежать — не из зоны, охраны нет.

— А куда делась, говорить никому не надо?

— А зачем такое тебе говорить? Ты же сама себе не враг.

— Здравствуй, Хомяк.

— Зачем пришел?

— Ты мне не хами, ты лучше себе брюки сзади побереги. Я тебя по возрасту старше, да и если бы я к тебе сегодня не пришел, ты бы ко мне завтра сам по-пластунски приполз, как в дивизии ВДВ учили. Отцов командиров еще не забыл?

— Помню.

— Это хорошо, что помнишь. А пришел я к тебе по делу. Сдается мне, что тебя вербовать тебя уже пора. Созрел на грядке воле вокзала, гражданин Хомяков, даже перезрел чуток.

— Объяснись.

— Не пойму я тебя, Хомяк. Толи ты меня, пожилого следователя, за дурака держишь, толи сам прикидываешься. Ты подругу, на которой героин ехал, помнишь?

— Помню.

— И она тебя помнит. Благодарная она тебе очень, что ты тогда Ногтю не разрешил ее пытать. Больная она тогда была, слабая. Пытал бы ее Ноготь, пока она бы и не остыла. Ты же его знаешь.

— Олигарх меня с Ногтем посылает ее в Москву искать. Она туда с четырьмя с половиной килограммами героина уехала. Хорошо, что хоть Ногтю пальцем ее трогать запретил, а то бы я не выдержал, размазал бы гада по полу прозрачным слоем. Такая девка красивая. А откуда ты знаешь, как оно было? Ты что, с ней разговаривал?

— Не я. Девушку эту с героином искать не надо, ее уже нашли. Сейчас с нее снимают показания в Москве, в особом департаменте по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Девулька признательные показания дает, и про доброе к себе отношение со стороны Хомяка рассказала. Отдельно попросила тебя не губить. А Ногтем полы пачкать без надобности, он в любом случае не жилец. Олигарх не дурак, рано или поздно он поймет, что барышня у нас в конторе и поет высоким голосом. Потому как если она у нас петь не будет, на ней эти четыре с половиной кило героина повиснут. Меньше десяти лет тут никак не получиться. А если окажет содействие следствию в деле раскрытия банды торговцев наркотиками, то ее можно вообще из дела вывести. Посылочку знакомые в Сков передали, что в ней — ведать не ведаю. Зачем мне ее смотреть, ни через границу ведь везу. Пожалейте, дяденьки! А что? Я бы пожалел. Такую красоту в женскую зону дядям Васям на растерзание? Если она мне помогла Олигарха на нары отправить, то я бы отпустил бы ее на все четыре стороны. И они отпустят.

— И что она поет?

— Да всякое. Всего кто мне расскажет? Только догадываться могу по косвенным уликам. Вот приказали мне в разработку взять граждан Ногтя, Хомяка и Золушку. С Ногтем мне говорить не о чем. Зверюга он, посажу суку, или не я пожилой следователь. А к гражданину Хомяку подход у меня диалектический. С одной стороны данный товарищ руководит бригадой рэкетиров. Но, с другой стороны, учитывая его активное участие в обезвреживании преступной группировки торговцев наркотиками и рэкетиров под руководством Олигарха, а так же некой организации, поставляющей героин ОПГ Олигарха, считаю возможным воздержаться от отправки данного гражданина в места лишения свободы.

— А с этой ОПГ как я тебе помогу? Ну, вопрос с Олигархом я считаю закрытым. Всех, кто засветился с той девушкой, зовут ее, кстати, Елена Юрьевна…

— Лена, я помню.

— Всех, кого эта Лена видела, или о котором хотя бы слышала, Олигарх постарается убрать, так или иначе. Не зря Олигарх на тебя хотел Саранчу натравить, хотя фактически подругу Саранчи били люди Свастики. Но это так, кстати.

— То же самое мне Лысый говорил.

— Лысый, кстати, далеко не дурак. Когда-то Олигарх у него в шестерках бегал. Это ты правильно поступил, что Лысому поручил ситуацию с подругой Саранчи разрулить. Даже я это не сразу понял.

— Стареешь.

— Чувствую. Но сейчас я себе молодую подругу завел, совсем девчонка, в домино с ней играю. Говорят, это омолаживает.

— Домино-то? Точно омолаживает. Кстати, говорят, что Золушка скрылась из больницы в неизвестном направлении. Твоя работа?

— Хомяк, Соколик, да Золушка стоит у Олигарха на первом месте на ликвидацию. Она же с той девушкой вместе в машине ехала, ясное дело, что ее хорошо запомнили, да и найти ее нет проблемы никакой. Так что с ней мне спешить надо было. Это с тобой можно подождать. Девушка вас видела, ну да иди вас вычисли. Кто знает, что вы из Скова? Вас в Москве и Подмосковье ищут. Московские товарищи считают, что вы из реутовской группировки возглавляемой Толиком. Не собираюсь их переубеждать. Да и слушать меня московские товарищи не будут, гонору в них много. И представить им невозможно, что сковские товарищи могут руководить московскими, против всяких правил это.

— Ну, так в Москве мне искать нечего, только видимость делать?

— Нет, милый. Пока ваши поиски в Москве не закончатся или ее обнаружением или вашим арестом, у нас в Скове все будут тихо сидеть, и ждать, чем все кончится. В столице ты для Олигарха будешь девушку искать, а для меня ты выходы на поставщиков героина в Сков ищи, землю рой. Иначе они тут быстро нового Олигарха найдут. Даже если я Олигарха и компанию за решетку отправлю, все равно кто-то на свободе останется. Когда-то команду Лысого мы почти всю взяли, только мелочь всякая на свободе осталась, Олигарх там, еще пару человек. Новую организацию они за пол года сделали. Но тогда они только рэкетом занимались, а сейчас наркотой торгуют. Если в город будет героин идти — они еще быстрее сорганизуются.

— Если меня с Ногтем в Москве в полную силу ищут, зачем же меня Олигарх туда посылает? Я ведь многих знаю, Олигарху нехорошо будет, если я в ментовке петь начну. Густым басом.

— Это я знаю, что вас ищут, а Олигарх этого пока не знает точно, но уже догадывается. И искать в Москве вы эту подружку будете, пока мы вас не возьмем, тут сомнений особых нет. Мое мнение — Олигарх хвост отбрасывает. Тех, кто с Еленой Юрьевной каким-то боком общался, всех Капитан скоро возьмет. Твой шанс единственный — найти тех, кто героин в Сков для Олигарха поставляет и к ним прибиться. Это Золушку я спрятать могу, а тебя нет. Золушка к телу доступа не имела, фактически никого и ничего она не знает, искать ее никто особенно не будет. Ты же фигура слишком заметная. Бригадир как никак, непосредственно под Олигархом ходишь, знаешь много. Если ты на дно ляжешь, тебя всерьез искать будут. Не удастся мне тебя надежно спрятать. Что же касается твоего пения в нашей конторе, то в тот момент, когда тебя возьмут, Олигарх сам где-нибудь в Испании на дно ляжет. Команда его обречена, и он это понимает так же, как и я. Просто ему нужно время, чтобы все дела закончить, деньги тихо вывести и по счетам разбросать, то да сё. Вот за этот промежуток времени ты должен помочь мне Олигарха взять. А я за это глаза закрою на то, как ты в другую команду перекинешься. Больше могу сказать. Я перед московскими товарищами могу стрелки в сторону перевести, слить им информацию, что ты за рубежом залег, еще что-то. Тут подумать надо спокойно. И мой тебе совет. В Москве остановить на хате, о которой Олигарх не знает. Скажешь, что у телки живешь. Олигарх адрес спрашивать не будет, чтобы ты не насторожился. Тебя же по мобильнику можно найти. И проверяйся, когда на назначенные встречи идешь. В этом случае ты достаточно долго по Москве бегать сможешь. И в Сков тебе только в одном случае возвращаться можно — если спешишь на собственные похороны. Вы когда в Москву уезжаете?

— Завтра утренним поездом.

— Значит, ночь сегодня не поспишь, расскажешь мне аккуратненько все, что знаешь об организованной преступной группировке Олигарха. В поезде отоспишься.

— Явился, наконец. Долго же я тебя ждал.

— Ничего, ты у нас терпеливый. Списки давай.

— О каких списках речь?

— Не кокетничай, Лысый. Ты же на Олигарха и всех братков с первого дня архив собирать начал. Или я не прав? Если не прав, то я пойду, мне с тобой разговаривать в этом случае не о чем.

— Остынь. Есть списки. Отдам я им тебе. Для кого же я их составлял, если не для тебя. Только что я буду иметь с этого?

— Так ты же это тоже просчитал. Олигарх с его командой садится. Ты, с оставшимися на воле, начинаешь все с начала. Схема известная, когда-то с тобой ее сам Олигарх сработал.

— Это правильно. На ошибках учатся. Олигарх все это провернул, потому что все руками Капитана сделал. Потому-то я твоего прихода и ждал. Но лично ты меня крышевать не будешь, это понятно. Тогда кто?

— Твою голову что, мозги вместе с волосами покинули? Кто может быть?

— Да кроме Саранчи больше некому.

— Так чего спрашиваешь?

— Ладно, разговор закончен, давай так посидим, старое вспомним.

— Это смотря что нальешь.

— Плесну что-нибудь, садись.

— Слушай, Лысый, я спросить тебя хотел. То, что идею избить подругу Саранчи Олигарху ты подал, это я сразу понял. Уж очень не терпелось тебе события ускорить, Саранчу с Олигархом столкнуть. Тут ума большого не надо. Меня интересует другое. Как ты вообще на эту комбинацию решился. Я ведь это уголовное дело недавно внимательно перечитал. Ты же Антонину тогда вместе с Плетнем насиловал. Стоило ей не просто заикнуться, просто пискнуть тихонько, и Саранча бы с тобой такое сделал, что отсутствующие волосы у тебя бы на голове встали. Саранча же узбек, мусульманин, братан в законе. Как же ты решился?

— Перед Антониной на мне вины нет. Меня Плетень тогда вместе собой взял. Он же ненормальный, Плетень. Он ее избивать начал, если бы я его не остановил, он бы ее добил. Он же невменяемый, начинает бить, в раж входит, и остановиться уже не может. Я ему предложил трахнуть ее, чтобы как-то избиение прекратить. Пока я с ней на полу возился, Плетень немного в себя пришел, успокоился. Потом он ее и трогать не стал, плюнул просто и мы ушли. Когда я из лагеря вернулся я сам к Антонине пришел. Никакого Саранчи тогда и в помине не было, в любом случае не могла она ничего мне сделать. Она мне сказала тогда, что сразу все поняла, еще на полу. Я ведь фактически ее и не насиловал, больше защищал от того, чтобы Плетень ее ногами не бил. Она потом даже меня у себя спать оставила. Мне же после тюрьмы некуда было идти, ты же знаешь.

— Знаю.

— А потом меня к себе Олигарх взял. Лестно ему было, шестеркой у меня бегал, а сейчас у него служу.

— Ну уж и служишь.

— Хожу под ним, к словам не придирайся. А потом, когда меня в бригаду к Хомяку направили, я ей помог ларек на моем участке открыть. Она ведь баба безалаберная, и дочку одна тянула. Я к Хомяку подошел, объяснил по-хорошему. Он ей время дал раскрутиться. Я от нее и мелкую шпану отгонял. Когда к ней первый раз Саранча подошел, я и ему хотел по лбу дать. Он же тогда дурака валял, мол «бэдный узбэк, дыня продаю». А Тонька мне еще кулак показала, мол, не мешай, я этого чучмека на деньги раскручу. Она такая хулиганистая с детства была, потому к нам еще школьницей прибилась. Ее первым мужчиной знаешь кто был?

— Как не знать, Олигарх.

— Но она для него так была, одна из многих. У него же никогда настоящей подруги не было, тоже урод своего рода.

— А у тебя-то как с подругой? Есть кто-нибудь?

— Да нет, в общем. Не берет никто. Может им прическа моя не нравиться?

— А Антонину бы взял, если согласилась бы?

— Да я из-за нее в Сков после лагеря и вернулся. У меня же тут никого не осталось. Да что говорить теперь.

— Из-за Саранчи?

— Нет. Она со мной жить не сама не стала, с самого начала к себе не подпустила. Не было тогда никакого Саранчи. Никого у нее тогда не было.

— За это ты ее под мордобой подвел?

— Нет, просто она мне однажды сказала, что запретила Саранче приставлять к себе охрану. Хвасталась, как он на нее запал. Не мог же я не воспользоваться таким случаем.

— Она знала, что ты на нее стрелки перевел?

— Нет, наверное. Я, по крайней мере, об этом ей не говорил.

— Еще бы! А на деньги она, кстати, Саранчу раскрутила?

— Да как тебе сказать. Саранча же вначале из себя торговца дынями строил, у которого в Самарканде семья осталась. Но расколола она его быстро, он с акцентом говорить забывал. Пока ясно не стало, что она жить с ним станет, он на деньги до смешного жадный был. Ну а как к ней спать каждую ночь приходить стал, так вопрос о деньгах сам собой отпал. Она сразу поняла, что хозяйка над ним, но денег у него не брала, в ларьке продолжала работать. Он злился, но ничего сделать не мог. А после больницы он в себя пришел и ее к себе в дом забрал. Да и она сама ситуацию поняла, страшно ей стало, перестала капризничать.

— Понятно. Да, а где же списки?

— Что, уходишь уже?

— Поеду я. У меня жена молодая.

— Наслышан, молодец, так и надо. Вот она, папочка заветная. Бери, пользуйся. Здесь много чего написано.

— Не волнуйся, ничего не упустим.

— Ну что, Хомяк, выспался?

— Мог бы еще спать. До Москвы почти четыре часа ехать.

— Сдуй щеки, Хомяк, и слушай меня внимательно.

— Что ты так возбудился, Ноготь? Или пока я спал, тебе чей-то коготок приснился?

— Эх, если бы не нужда, разве я стал бы с таким поленом как ты разговаривать. Говорю тебе, слушай меня внимательно. Это тебе для здоровья исключительно полезно будет.

— Ладно, уговорил. Давай, раскрывай подноготную.

— Подробности опускаю, чтобы ты снова не заснул.

— Правильно. Валяй самую сукровицу.

— Списал нас Олигарх, списал без права на апелляцию.

— Это почему ты так решил. И кого это «нас»?

— «Нас» — это всех нас, кроме Челюсти и еще нескольких. Но тебя и меня он зачеркнул особо жирной чертой. Девулька, которую мы искать едем, может быть в ментовке уже давно арию поет: «О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить». А ведь она наши лица заполнила. Не могла не заполнить, она же от страха чуть коньки не отбросила, я же ей иголки под ногти обещал загнать.

— Я бы тебя прибил тогда, если загнал бы.

— Я это сразу понял, между прочим. Ты же, как красивую бабу увидишь, так мозгами сразу отъезжаешь, а еще меня ненормальным называешь.

— А нормальный мужик при виде красивой бабы и должен мозгами отъезжать, все остальное — ненормальность. А уж испытывать потребность ее покалечить… Ну ты меня извини, братан.

— Ладно, оставим актуальные вопросы психиатрии в покое. Поговорим о более насущном. Девчонка нас запомнила, сомнения в этом нет. А потому, если она в ментуре, нас уже ищут. Но это все ерунда. Эта кукла в полной уверенности, что мы живем в Москве, и кроме кличек о нас ничего не знает. Дело в другом. Олигарх решил всех в Скове сдать и правильно сделает. Объясню почему. Мы работаем на рэкете. Ту сумму, которую Олигарх получает с этого промысла, не идет не в какое сравнение с тем, что дает героин. Причем речь идет о том героине, который идет на Запад, а не том, который остается в Скове. Ты помнишь, как прыгал Челюсть, когда ему нужно было пять кило порошка растолкать?

— Помню.

— А почему? А потому, что в Скове рынок узкий, много все равно не заплатят. Процентов восемьдесят героина уходит в Эстонию и дальше со всеми остановками. Сейчас же граница между Эстонией не охраняется и никто никого не обыскивает. Оттуда и приходят основные деньги. Сейчас все остальное, кроме переправки героина, для Олигарха не интересно. Будет — будет, не будет — не будет. Лишь бы его самого это не затронуло. Поэтому он нас сдаст не задумываясь, плевать ему и на нас, и на то, что мы споем ментам. Он острый период в Эстонии пересидит, у него уже эстонский паспорт на другое имя есть.

— Но не так то мы ему и не нужны. Мы же ему очередную партию порошка привести должны.

— Это партия уйдет через два дня. А дальше? Дальше нас заменить не представляет никакой проблемы, ты хоть это понимаешь?

— Ладно, играть с тобой больше смысла нет. То, что Олигарх нас сдать собрался, я уже давно понял. Тут ты прав. Ты мне другое скажи. Что ты предлагаешь? Делать нам что? Только конкретно.

— Мы должны вычислить канал поставки героина Олигарху.

— И что?

— Если мы хотя бы еще одну партию перехватим, а лучше две и больше, то Олигарх утонет в долгах.

— А мы?

— А мы? А мы этот героин возьмем и растаем в пространстве и во времени. И будем потихоньку продавать порошок по розничным ценам. Если у каждого будет по пять кило, представляешь, сколько это по розничным ценам где-нибудь в Мюнхене? Даже если больше ничем не заниматься? Или под Магаданом в лагере трудиться ударно, как твое мнение?

— Мудр ты Ноготь. Болен психически, но мудр. Значит, эта партия к Олигарху не пойдет?

— Не пойдет, конечно, хватит его баловать. Но главная задача в другом — выйти на поставщиков.

— А телочку искать не будем?

— Будем обязательно. Пять кило — очередная партия, у девочки этой еще четыре с половиной. За это времени она потратила, может быть, пол грамма, может меньше. А после этого посмотрим, что мы с поставщиков снимем. Или мы не рэкетиры?

— Уломал ты меня, охальник. Завтра начнем бомбить связи этой куколки. Дитя она, дурочка. Где-нибудь у своей подружки сидит, максимум день поисков. Я ее, пожалуй, с собой возьму. Девочка нуждается в опоре на надежное мужское плечо, как считаешь?

— Нравится — бери. Все права имеешь.

— Ты мне лучше скажи, как мы на поставщиков героина выйдем?

— Уверенно и спокойно. Ты помнишь, как они нам товар передают?

— Звонят и говорят, куда придти. Когда мы приходили — товар уже был на месте.

— Вот именно. Схема самая что ни есть примитивная. Объясню почему. Пять килограмм героина без присмотра никто не оставит не на минуту, это ясно как день. Кто-то из них провожает товар, пока он не попадет к нам в руки. Вспомни, как мы робота ведем, и Толик роботом командует, и Золушка в одном купе с ним едет. У них все то же самое. Пока мы сумку с товаром в руки не взяли, кто-то из них рядом с сумкой находиться, чтобы гарантировать товар от всяких неожиданностей.

— Ну?

— Баранки гну. Наше дело этого человека найти. Они нам команду по телефону дают, после чего мы на другой конец Москвы едем. А сейчас один из нас на пол часа раньше приедет и проследит, кто все время возле сумки с героином крутится, а после того, как ты возьмешь сумку в руки, я подожду, чтобы их братан на хату отправился, ну а дальше уже дело техники.

— А если ты его не вычислишь?

— Тогда ты мне иголки под ногти загонишь! Не могу я не вычислить, нет тут ничего сложного, Хомяк.

— Значит мирно их звонка ждем?

— Наоборот, крутимся как вошь на гребешке. Нам до звонка от них с девочкой встретиться нужно. Во-первых, чтобы у тебя яйца не болели, а во-вторых, порошок изъять. Такой хорошей девочке от такого количества героина могут быть одни только неприятности. Ты согласен со мной?

— Конечно. Ноготь, дружище, мы должны защитить ребенка от гнусных посягательств. Тем более что уже к Москве подъезжаем.

— Ты помнишь, где она работала?

— Как же, агентство экстремального секса «Уникум». Разве такое можно забыть?

— Совершенно верно, агентство экстремального секса «Уникум» под художественным руководством господина Аркадия. Старокукоцкий переулок, номер дома забыл. Но мы найдем. Ты, Хомяк, свою бригаду с вещами в Буйноголовку отправь, пусть ребята отдохнут с дороги, а мы сразу бросимся в «Уникум». Пусть Аркадий поможет нашу мадонну с героином найти.

— Здравствуйте, Аркадий.

— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте. Вас мне послало само проведение. Нет — то знак судьбы! Это рок, который услышал мои молитвы!

— Так вы еще и перед сном молитесь?

— Да откуда? Я даже не знаю, есть ли вообще в Москве синагога. И тем более перед сном. Да и какой сейчас у меня может быть сон? Так, полузабытье, полное ночных кошмаров.

— Что так плохо? Не уж то совсем перевелись в столице нашей родины поклонники сексуальных крайностей, и «Уником» захирел в отсутствии спроса?

— Нет, нет, и еще раз нет! Пусть погибну я, но на мое место придут другие. «Уником» — это не просто место эротического отдохновения, нет. «Уником» — это целый пласт столичной культуры, это непрерывность традиции, это новый взгляд на самое интимное, наконец!

— Кончайте триндеть оба. Аркадий, вы можете рассказать без аллегорий, что случилось?

— Хомяк, не вежливо вмешиваться в беседу интеллигентных людей. Чему тебя только в дивизии ВДВ учили. Не обращайте на него внимания, Аркадий. Его хотели наградить медалью толи за взятие Грозного, толи за его оборону, но, хорошенько все взвесив, выперли из армии вообще. После этого он стал такой несдержанный. Так что, вы говорите, встало на пути нового взгляда на самое интимное?

— Мама всегда мне говорила: «Аркадий, большой спорт и крепкое здоровье несовместимы. Запомни это». Моя мама знает, что говорит, она по профессии акушер-гинеколог, но сейчас на пенсии. Я представлял вас своей маме?

— Пока нет, но мы в нетерпении.

— А вы мне поможете? Прошу вас! Вы же не хотите оставить мою маму безутешной?

— Разумеется. Ведь это наш священный долг перед целым пластом столичной культуры. А вас что, поставили на счетчик?

— Вот именно! Именно меня и именно на счетчик! Ну зачем я занялся большим спортом? Я же погубил «Уникум»! Тайсон недоделанный.

— Аркадий, голубчик, вы что, приняли участие в соревнованиях по боксу?

— И до вас это уже дошло? Впрочем, что же здесь удивительного. Да, я победил в абсолютной весовой категории техническим нокаутом в пятом раунде. Идиот, зачем мне все это было нужно!

— Аркадий, вы себя хорошо чувствуйте? Подумайте хорошенько и вспомните, в соревнованиях по какому виду спорта вы приняли участие перед тем, как вас поставили на счетчик. Только не нервничайте. Наверное, это были шахматы, я почти уверен. Нет? Ну, тогда настольный теннис. Ну конечно! Именно в супер тяжелой весовой категории у вас были реальные шансы на победу. В финале ваш противник не смог нагнуться и поднять с пола шарик, после чего вам засчитали техническую победу.

— Ноготь, ты почему в спортивные комментаторы не пошел? Там бы тебе цены не было. Аркадий, не обращайте на него внимания, он садист по натуре. Итак, вы победили в абсолютной весовой категории техническим нокаутом в пятом раунде. Несомненно, это была яркая, добытая в честном бою победа. И к каким же драматическим событиям это привело? Расскажите подробнее, быть может мы вам поможем.

— Вы добрый, отзывчивый человек, господин Хомяк. Я обязательно расскажу об этом своей маме. А поставили меня на счетчик вот почему. Я все с начало расскажу, можно?

— Если только это не коим образом не задевает честь и достоинство вашей вышедшей на заслуженный отдых мамочки. Скажите, Аркадий, только честно. А по вечерам она не скучает без гинекологического кресла?

— Ноготь, мать твою! С твоим гинекологическим креслом мы никогда до сути не дойдем. Аркадий, прошу вас, доложите обстановку. Строго и по существу, как в армии. Вы в армии служили?

— Так точно, не служил. Был комиссован в связи с многочисленными неизлечимыми заболеваниями. Но строго и по существу доложить обстановку могу. Как вы знаете, руководимое мною учреждение оказывает высококачественные сексуальные услуги штучного характера. Каждая сотрудница «Уникума» неповторима в своем роде. У нас есть девушка ростом более двух метров. У другой нашей сотрудницы в каждую грудь влито по бидону силикона. Вы себе представить не можете…

— Мы себе уже представили. Дальше.

— Далее. У меня работает девушка, у которой на руке шесть пальцев. Казалось бы мелочь, ерунда. Но вы должны видеть, как…

— Обязательно взглянем. Дальше.

— Недавно к нам поступила сотрудница. 1 метр, 49 сантиметров…

— В обхвате?

— Ноготь заткнись, дальше.

— Вы напрасно иронизируете. Каждая девушка по-своему действительно уникальна. Взять, к примеру, Офелию. Какое будущее ее ждало в глухом дагестанском районом центре? В «Уникуме» же ее дарование расцвело ярким цветом.

— Она что, меняет окраску при изменении освещения? Или писает кипятком на счет «четыре»?

— Вот вы, господин Ноготь, все время шутите, а Офелия у нас настоящая мазохистка. Она даже в психиатрической больнице лечилась, слава Богу, безуспешно. Настоящий талант ничем не испортишь.

— Что!? Что значит «настоящая мазохистка»!?

— Она испытывает оргазм в тех случаях, когда ей причиняют боль. Правда мне приходится следить, чтобы клиенты ее не покалечили, но…

— Да я их сам покалечу! Блин, я даже вспотел весь. Да я ее, голубушку, на руках носить буду, пылинки с нее сдувать. Где моя Офелия? Аркадий, блин, я твой должник на веки. В натуре, блин.

— Она педагог по образованию, но чуточку полновата…

— Да хоть с шестью пальцами, совершенно конкретно! Ты пойми, братан, мне скоро тридцатник, я так истосковался…

— Заткнись, Ноготь. Аркадий, я хочу обрисовать вам нашу ситуацию. Мой друг Ноготь, при всей его крутизне, в сущности, хороший добрый парень. Не жадный, толковый, в драке за друга на нож пойдет. Клянусь. Но мать природа его чуточку обидела. Он садист. Кайф ловит, только когда кому-то больно делает. Мы в Москву приехали по делу. Мы — это Ноготь, я, и состоящие под моим началом братаны, бригада моя. Чтобы у вас создалось ясное представление о том, что мы собой представляем, я расскажу вам следующую историю. В свое время в Чечне сковский ОМОН попал в засаду. Погибла большая часть. В том бою я с ними случайно оказался, меня прикомандировали к ним для поддержания связи и организации боевого взаимодействия. После того, что я сказал открытым текстом по рации в том бою своим командирам, меня судили судом офицерской чести и из армии попросили.

Подмога не пришла вовремя, так как все вертолеты были задействованы на обслуживании делегации Европарламента, которая прибыла выяснить положение с правами человека в мусульманской республике Ичкерия. Почти все, кто остался жив и не был покалечен — это моя бригада. Занимаемся мы рэкетом и всем тем, где нужна грубая сила. Половина заработка у нас идет себе, половина — тем, кто покалечен и семьям погибших. Как вы понимаете, в бою права человека мы не соблюдаем и на помощь с прилетевших вертолетов не надеемся. В силу ряда обстоятельств туда, откуда мы приехали, мы уже не вернемся. Мы собираемся пустить корни в Москве. В конце концов, это столица нашей родины, за которую мы кровь проливали. У меня к вам, Аркадий, такое предложение. Вы передаете Ногтю, не на временное пользование, а насовсем, педагога-мазохистку. Он ее не покалечит, уверяю вас, тут вы имеете дело не просто с садистом, а мастером своего дела. Далее. Как я понимаю, в Москве вы знаете, что к чему и кто почем. Продумайте форму нашего будущего плодотворного для обеих сторон сотрудничества. Мне оно кажется вполне возможным.

— Девушку-мазохистку пускай берет, не жалко. Все равно «Уникуму» осталось жить до вечера. Да и мне, скорее всего, тоже. Ситуация здесь такова. В Москве в последнее время вошел в моду женский бокс. Правила там такие. Это настоящий боксерский поединок, с судьями, с рингом, все как положено. Там работает тотализатор, и организаторы боев гарантируют, что покупных боев там нет. Кстати, это правда. Я проверил, денег не пожалел. Там все по-честному. Единственное, чем правила московской ассоциации женского бокса отличаются от общепринятых, это то, что там нет весовых категорий. А так все как обычном боксе. Деньги крутятся там астрономические. Об этих соревнованиях я, конечно, знал, но думал, что к моему бизнесу это не имеет никакого отношения. А у меня свой сайт в интернете есть. Я там приглашаю обращаться ко мне всем, кто является чем-то уникальным в сексуальном плане. Обычно обращаются со всякими глупостями, но иногда пишут серьезные люди. И вот как-то приходит мне письмо из Польши. Так мол и так, пан Аркадий. Был я мужчиной, но сделал себе операцию по перемене пола и сейчас я девица чистой воды. Не могла бы я у вас поработать сезон-другой? Отчего же, отвечаю, приезжайте, попробуйте себя, жду с нетерпением.

Приезжает. Девица девицей, блондинка, глазки хлопают, грудь высокая, ножки длинные, по-русски еле-еле. Мой сайт его знакомый нашел, он же и письмо по электронной почте прислал. Начал работать. Спроса особого не было, но это естественно, по началу ни у кого нет. Тут важно репутацию хорошую создать, это время берет. Вот однажды Ядвига, Ядвигой его звали, мне и говорит: «Пан Аркадий, я тут афишу видела, там женщины боксируют, может я не поняла чего?»

— Все правильно, — говорю, — это бои московской ассоциации женского бокса. Сейчас это у нас большой популярностью пользуется. А ты что, хочешь с женщиной-боксером познакомиться? Аттракцион «Лесбиянки на ринге»?

— Ну, что вы, пан Аркадий. Это чисто спортивный интерес. Я ведь до того, как сделать операцию по перемене пола сделать, был боксером полусреднего веса, в профессиональных боях вступал. Потом серьезную травму глаза получил, пришлось бросить ринг, чтобы не ослепнуть. Потом свою истинную сексуальную вспомнил, сделал из нее профессию. Но к боксу сантименты остались, у меня же вся молодость на ринге прошла. А сейчас афишу увидел, нахлынуло.

А я ведь человек очень чувствительный, это у меня от мамы передалось.

— Ядвига, — говорю, — я тебя на завтрашние бои приглашаю, я с их организаторами знаком, в первом ряду сидеть будем.

Ядвига даже зарделась от удовольствия. В руководстве московской ассоциации женского бокса у меня действительно знакомые были, когда-то известные спортсмены, которые весь юг Москвы рэкетируют. Я им позвонил и говорю, ребята, тут у меня подружка новая, хочет ваши бои посмотреть. Можете почетное место организовать, к рингу поближе? Выпендриться хочу.

— Да плати деньги, говорят, и приходи. Местами обеспечим, нет вопросов.

Приходим. Дерутся огромные мужеподобные тетки, килограмм за сто каждая. Как по мне, такого зрелища и бесплатно не надо, но народу набилось море, все кричат, ставки делают. В общем, грамотно все поставлено. Вышли мы в буфет, спрашиваю Ядвигу: «Как тебе?»

— Да боксом тут и не пахнет, — отвечает, — набрали каких-то коров, объяснили на словах правила и выпустили на ринг.

— А судейство как? — спрашиваю.

— Судейство настоящее, — отвечает, — все как положено. Но боксеров там нет.

— Кончай выпендриваться, — говорю, — это в тебе польский гонор играет. Ты бы на ринг с одной из них вышла?

— Ни одна из этих коров против меня не устоит и одного раунда, — пожимая плечами говорит Ядвига.

— Но они же все гораздо здоровее тебя?

— Пан Аркадий ничего не понимает в боксе.

— А если я тебе устрою схватки, не боишься?

— А за первое место мне хорошо заплатят?

— Я тебе замечательно заплачу и не за первое место.

— Была бы пану Аркадию очень благодарна.

— А как же твой глаз?

— Глаз могут повредить в боксе, а здесь бокса нет.

Подхожу к организаторам. Братаны, говорю, у меня девушка есть, хочет в боях поучаствовать. Это возможно?

— У нас правила такие, — отвечают, — Все строго как в боксе, кроме весовых категорий. Есть четвертьфинал, полуфинал и финал. Хочешь участвовать — плати тысячу евро. Прошла в полуфинал, получи пять тысяч. Прошла в финал — десять тысяч. Победила в финале — получила двадцать пять. На майке можешь писать любую рекламу, твое право. Финалисты в следующих соревнованиях освобождаются от вступительного взноса. Поймаем на купленном бое, кончаем обеих, уже было два прецедента. Найдем кастет в перчатке или что-то в этом духе — покалечим. Мы не шутим, ты нас знаешь. Соревнования идут с шести часов вечера и до утра. Сам боксер играть на тотализаторе право не имеет. Если решишь прислать кого, звонить до среды включительно. С четверга мы проводим жеребьевку и решаем все организационные моменты. В жеребьевке личное участие боксеров обязательно. Бои по субботам. Вот, собственно, и все. Если вопросов нет, то привет семье.

— Пошил я Ядвиге костюмчик у известного модельера, фамилию называть не буду, на слуху. Юбочка коротенькая, на попе реклама «Уникума», маячка просвечивающаяся, лифчик кружевной. На маячке написано «Уникум» спереди и сзади, на плечах светлые волнистые локоны, носочки с кружевами, на боксерских ботинках, оказывается, такие тоже есть, профессиональный художник нарисовал сердечки, проткнутые стрелой.

— В шесть часов в зале зрителей почти нет, народ собирает к полуфиналу. Но как Ядвигу увидели, все чуть не попадали, звонить по мобильникам начали, знакомых звать, пока ее не кончили. Там все бабы как быки размалеваны, у одной на спине реклама собачьих боев, у другой реклама элитного жилья. Все бабы огромные как экскаваторы, у кого-то нос сломан, у кого-то ухо надкусано. Начинается бой. Против Ядвиги в четверть финале выходит что-то толстое и бесформенное. На спине реклама каких-то автомобилей. Грузовик дан почти в натуральную величину. Ставки принимают один к ста! Такого в истории московской ассоциации женского бокса вообще никогда не было. Выходит Ядвига, рукопожатие, Ядвига морщится от боли, кокетливо откинув голову. Немногочисленные зрители стонут от хохота. Один из судей от смеха плачет, сам видел.

Начинается бой. Реклама грузовиков бросается вперед и падает в глубоком нокауте. Ядвига жеманно делает публике глубокие реверансы. Свет прожектора делает майку окончательно прозрачной и подчеркивает величину и форму грудей. Никто не хлопает, потому что все говорят по мобильнику. К началу полуфиналов в зале не только некуда упасть яблоку, огрызку некуда упасть. Рекламу автомобилей с пристрастием допрашивают на предмет купленности боя, но к нам не пристают — впереди следующий бой. Зрители в факте того, что бой куплен, и не сомневаются. Организаторы подделывают результаты жеребьевки, и против Ядвиги выходит старый известный боец. Такая женщина коня на скаку не остановит. Лошадь упадет и обкакается при первом на нее взгляде. Удар гонга. Соперница, размахивая пудовыми кулаками, несколько раз пробегает мимо уворачивающейся Ядвиги со скоростью летящего у нас паровоза, после чего останавливается отдышаться. В это время Ядвига без всякой спешки бьет ее в живот и в челюсть, после чего, не глядя на поверженную соперницу, замирает в глубоком реверансе. Что интересно, что единственный, кто сделал ставку на Ядвигу на тотализаторе, был я.

В финальном поединке стадвадцатикилограммовая соперница Ядвиги весь первый раунд бегала по рингу с изменившимся лицом. У нее был настоящий тренер, который порекомендовал ей больше двигаться, и она поняла его слишком буквально. После окончания раунда она рухнула в своем углу на табуретку. Из ее могучей груди вырывалось шумное дыхание, и ее тренер энергично махал полотенцем перед ее лицом. В это время Ядвига, сидя в левом углу ринга, поправила юбочку, кокетливо закинула ногу за ногу, и начала красить губы. Потом она потребовала заколку, так как у нее растрепалась прическа. Заколки у меня не оказалось. На глазах у всего зала она закатила мне по этому поводу совершенно безобразную сцену, которую прервал удар гонга. Раздраженная пропажей заколки, Ядвига быстро подошла к своей сопернице, и, без ненужного жеманства, сильно ударила ее в нижнюю челюсть. Несчастный мужеподобный гигант, у которого и так голова кружилась от трехминутной бессмысленной беготни, отлетел на канаты, откуда медленно съехал на пол. Судья, путаясь в цифрах, досчитал до десяти и поднял Ядвиге руку. При этом Ядвига чмокнула его в щеку, оставив там следы губной помады.

Сказать, что аудитория при этом рыдала, это не сказать ничего. Зрители лежали друг на друге, не в силах от смеха поднять голову. В первом ряду, у какого толстого красномордого мужчины, смех перешел в рвоту. Кому-то сдала дурно, у кого-то поднялось давление. Короче говоря, это был триумф.

Но, как говорится «Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал». Вечером ко мне пришло несколько человек. Это были руководители московской ассоциации женского бокса, они же руководители всемогущей ясеневской группировки.

— Вот что, Аркадий, — сказали они, — мы с тебя решили получить миллион евро.

— Почему? Я что, покупной бой организовал?

— Да Господь с тобой! Если бы это случилось, мы бы тебя кончили без всяких разговоров.

— Так в чем же дело?

— Ты понимаешь, в чем дело, Аркадий. У нас остался тяжелый осадок от последних боев. Но не потому, что ты тотализатор снял, не потому. Из-за этого мы бы слова тебе не сказали. И снимать в этом случае с тебя деньги было бы беспределом. А мы живем по понятиям, ты же знаешь. Дело совсем в другом. Насмехался ты над нами, Аркадий, гонор свой еврейский сдержать не смог. А титульную нацию уважать надо. Ну, чего ты вытаращился? Не понимаешь? Я тебе подробнее объясню. Если бы ты просто нашел боксершу, которая всех бы побила, тут вопросов нет. Но ты же спектакль устроил, с наложением тонального крема на ринге. На всю московскую ассоциацию женского бокса обильно покакал. Ты не поверишь, я домой по Рублевскому шоссе еду, мимо Крылатского проезжаю, вдруг вижу, на меня дети пальцем показывают. Их мамаши улыбку прячут. Да за такое миллион евро снять — это бесплатно практически. В натуре. Не могу спокойно говорить об этом, ком к горлу подкатывает. Не могу, пойду я. А ты уж, Аркадий раны мои не береди, сумку с деньгами, или там пакет, ты уже сам реши, принуждать тебя не буду, принеси мне к следующим боям. Как полуфинальные бои начнутся — я тебя жду. Ты уж меня не подведи, голубчик, поспей во время. У меня там серьезные гости обычно приходят, мы потом пиво пойдем пить, а потом финальные бои. Сам понимаешь, не до тебя тогда будет.

Такое вот дело. Сегодня суббота, но сегодня я туда не пойду. В этот день евреи не работают, да и миллион евро для меня явно неподъемная сумма. Я даже искать и не пытался.

— Наверное мы вам поможем, Аркадий. Как твое мнение, Ноготь?

— Аркадий, а она действительно мазохистка?

— Понятно. Спасибо Ноготь.

— Хомяк, лучше я вам порекомендую хорошего психиатра. Вы представляете, о ком идет речь?

— Скажите, Аркадий, а где происходит эти ваши девичьи схватки и потуги?

— Спорткомплекс на Фрунзенской, а…

— А эти двое похожих на поэтов бритых юношей в красном джипе с символами московской ассоциации женского бокса …

— А кто же еще? Скажите, а вы действительно…

— Аркадий, я вам советую провести сегодняшний вечер в родном «Уникуме». Мы вам обязательно позвоним.

23 часов 00 минут того же дня. Телефонный звонок в кабинете владельца «Уникума».

— Аркадий?

— Исаакович.

— Что!?

— Зовут меня Аркадий Исаакович.

— Вы смотрели последний выпуск новостей?

— Нет. У нас в «Уникуме» по вечерам много работы, особенно по субботам.

— Я йогурт.

— Что!?

— Моя кличка Йогурт. Это вам о чем-нибудь говорит?

— Я бы не хотел показаться не вежливым…

— Я единственный бригадир ясеневских, который остался в живых после бойни во время финального боя. Покойный Череп страшно обозлился на тебя за боксершу в кружевах, которая всех побила и еще губы красила в перерыве между раундами. Сегодня он всех пригласил, чтобы видели, как ты в зубах миллион евро принесешь. Причем хвостиком махая. Все и пришли, только меня почечная колика скрутила.

— Желая вам, господин Йогурт, скорейшего и полного выздоровления.

— Что!? Да я в порядке. Камень уже выссал. Слава Богу, теперь уже не болит. Я бы с вами хотел встретиться. Вам меня опасаться нечего. Там всех положили, в том числе и Генерала. Кто такой Генерал, вы знаете?

— Нет.

— Нет, так нет. Это я к тому, что будет с теперь ясеневским — никто не знает. Так что с вас, собственно, спрашивать некому. Так что и опасаться вам нечего.

— Вы уверены, что до беседы с вами я чего-то опасался?

— Так я могу приехать?

— Конечно, Йогурт, конечно. Буду рад нашему знакомству.

— Сейчас я поднимусь, мы тут у дверей твоей лавочки стоим.

— Ты действительно «Уникум». Значит, ты ничего не знаешь? Тогда я тебе расскажу. У нас на боях строго. Было, мать твою! Зрителей охрана всегда проверяла на входе на предмет оружия. Правительственная ложа, где самые братаны сидели, защищена пуленепробиваемым стеклом и охраняется особо. Так что эти козлы сделали! Приходят двое, у обоих за спиной рюкзаки. С рюкзаками у нас вообще не пускают. Охрана им говорит, что у вас ребята в рюкзаках? Давайте глянем. А они отвечают, рюкзаки открывать мы не будем. Нас сам Череп ждет, что в рюкзаках лежит, он знает. Охрана звонит своему начальству. Начальство звонит Черепу. А тот, пидар, уже поддатый был, не терпелось ему покрасоваться, все головка ясеневских уже там сидела. Ну, все! Даже Генерала пригласил, черт бы его побрал. Приводят этих двоих с рюкзаками. Сами же в правительственную ложу их провели! Ладно, отвлекся я. Заводят их, значит, а они и говорят: «Кто здесь Череп?». Там все чуть со стульев попадали, кто же Черепа не знает, у него даже по телевизору интервью брали.

— Я, Череп, я, — говорит, а сам ржет. — Не волнуйтесь братаны, расстегивайте рюкзаки.

Они спокойно так рюкзаки с плеча поснимали, какие-то свертки достали, и вдруг палить вовсе стороны начали. Там у них какие-то автоматы короткие были в газеты завернутые. Никто и предположить не мог! Всех за сразу и покосили, никто и дернуться не успел. Только телка одна была. Сам Череп ее привел. Обычно туда с телками никто не приходил. В стороне она стояла, сразу не завалили ее, а добивать потом не стали. Чего им телка молодая, явно она не при делах. Пожалели ее, один из них так и сказал: «Девчонку еще не одну не убил, даже в Чечне. Начинать не хочу». Потом они из правительственной ложи по-тихому вышли и среди зрителей растворились. У них в зале свои люди были. Быстро их спрятали и переодели. Так и ушли. Да и не искал их никто особенно. Все начальство уже неживое было, организовать их поиск некому было. Ну да ладно, Аркадий, заговорились мы с тобой. Ты нам адресочек братанов тех дай, мы с ними поговорить хотим. А не дашь — придется за всех ясеневских ответить, прямо сейчас. Ты нас понял?

— Хочешь говорить — говори. А Аркадия нашего пугать не надо. Он у нас смелый, мы его даже медалью «За мужество при совершении полового акта» наградить собираемся. Правда, Хомяк?

— Сейчас лично ему на пиджак награду прицеплю, только автомат разряжу.

— Спокойно, братаны, спокойно. Опустите автоматы, расслабьтесь. Мы просто стрелку забить хотели. Аркадий ваш нам как зайцу триппер нужен.

— Поговорить так поговорить. Говорить мы любим. Только учти, Йогурт. Сегодня в «Уникуме» санитарный день, посетителей не принимают. В зале стриптиз твои братаны смотрят, и моя бригада на них поглядывает. И во всех трех джипах мы шоферам твоим лапки связали, ты уж извини нас, братан. Это чтобы беседа наша плавно протекала. Ничего личного.

— Примерно что-то такое я и предполагал. Ну что же, давайте знакомиться. Я, как вы метко заметили, Йогурт. Единственный оставшийся в живых бригадир ясеневских. Ты, как я понял, Хомяк. Друга твоего как звать-величать?

— Ноготь я, в натуре.

— Хм. Хомяк и Ноготь, Ноготь и Хомяк. Братаны вы, конечно, резкие, но не знаю я вас. Значит не московские вы. Из каких краев бригада? Как обществу представить вас?

— С сегодняшнего дня мы московские. Или не прописались?

— Как не прописались, прописались, конечно, слов нет. Еще вопрос, вы по понятиям живете или как?

— Какие понятия! Если мы сидеть будем, так почти все на милицейской зоне.

— Вот как? А что это у вас за автоматы, братаны, вроде не ментовские?

— Это израильские «Узи». Так себе автомат, плохой, можно сказать. Кучность при стрельбе не плохая, прицельная линия короткая, целиться неудобно. Воевать бы им я не стал. Другое дело бандитские разборки. Короткий он, прячется легко, хоть под одеждой, хоть в рюкзаке, хоть где, да и скорострельность приличная. Ствол то короткий, и греется медленно. Так что курок нажал и води по сторонам. В тесноте правительственной ложи пользоваться им самое милое дело, ты заметил?

— Обратил внимание. А сам ты, Хомяк, вряд ли мент. Спецназ какой-нибудь?

— Есть такое дело.

— Почему ясеневских положили?

— Аркадий пожаловался. Обидели парня. Череп правила обозначил, а потом сам же за их выполнение на счетчик поставил.

— А говорите, что не по понятиям живете.

— Это случайное совпадение.

— А что, Аркадий с вами расплатился? Вы для него серьезно поработали.

— Расплатится, время есть. Мы ему только сумму обозначили, а во времени не ограничили.

— Понял. Значит, при вас состоять будет Аркаша-Уникум. Теперь его так звать-величать. Через вас он конкретным братаном стал, самому Черепу обиды не простил.

— Уникум так Уникум. Нас он представлять будет. Через него нас найти можно, если кому-то понадобимся.

— Понял. Все понял. Последний вопрос, не по делу, для души. Можно?

— Спрашивай.

— Не боитесь, ребята? Ясеневские — это фирма солидная. Была, по крайней мере.

— Слышишь, Ноготь. Сам йогурт, а автоматов не боится.

— Не бери в голову, Хомяк. Не понимает он. Свежий. А может, по жизни диетический.

— А Ноготь то наш, из блатных. Птицу видно по сранью в полете. Угадал?

— Угадал, Йогурт, угадал. Как в минеральную воду глядел.

— Что-то вы сегодня без настроения, братаны, пойду я, пожалуй.

— Иди Йогурт, иди. Кто спрашивать о нас будет, говори, мол, чеченские мы, русские беженцы с Гудермеса. Пока в Москве по углам скитаемся, но уже в столице прочно прописались и принимаем заказы. Работаем быстро и качественно, но берем дорого. Найти нас можно через Уникума.

— А Уникум — это кто?

— Ты это, Аркадий, ты, окрестили тебя так поверх обрезания. А вы, значит, русские беженцы из Гудермеса будете? Понятно теперь, откуда манеры. Черных, значит, не любите и дел с ними не ведете?

— Да почему же? У Ногтя даже подруга с Дагестана, боюсь, братан скоро в ислам окончательно перейдет.

— Ты это брось, Хомяк, обрезать себе делать я никому не позволю.

— Понял. Кто спрашивать будет, передам. А может и сам когда обращусь, тут же не угадаешь, как жизнь повернется. Русские беженцы, ядрена вошь, кто подумать мог! Всегда только палестинские были, а теперь вона как. Ну, пойду я, братаны, пойду. Богатая стрелка у нас получилась, урожайная. Познакомились, перетерли многое.

— Йогурт, конечно, хам прокисший, но в одном он прав. Я ваши услуги оплатить должен. Ерунда конечно, я при вас теперь состою, но затягивать этот вопрос не к чему. Что сами то думаете?

— Видите ли, Аркадий. Мы несчастные беженцы, только что с паровоза. Нам и голову приклонить негде. Помогите чем можете, а мы вашей маме, акушер-гинекологу, за это будем рассказывать о вас только хорошее.

— Ну что я могу вам предложить? Есть у меня скромный домик, мне он совсем не нужен. Когда-то у меня было легкое увлечение яхтами. И уломали меня друзья яхтсмены тогда коттедж прямо возле яхт-клуба построить. Коттедж большой, солидный, для себя возводил, и место не плохое, водохранилище рядом. Одно плохо, от Москвы почти сто пятьдесят километров, каждый день не наездишься. Пробки все время на дороге, проще на электричке добраться, но это тоже больше двух часов. Не бываю я там почти, без надобности мне этот коттедж, тем более что и к яхтам я охладел. Держу одного, сторожит он там, за порядком следит. Да, в последнее время, поддавать он крепко начал, однажды чуть пожар не устроил. Гнать его собирался, да все руки не доходили. Может вы там поживете? Ключи я вам сразу дам, а документы на коттедж переоформим в рабочем порядке. На тебя, Ноготь, или как скажете.

— На Хомяка оформляй. Он бригадир, его народ знает, так понятней будет. Я человек в этой бригаде чужой как бы.

— Да брось ты, Ноготь!

— Помолчи, Хомяк, я дело говорю. Коттедж твой будет, тебе по должности положено. С Буйноголовки нам по любому нужно сваливать. После получения партии героина для Олигарха мы по любому оттуда исчезнуть должны. Порошок мы себе оставим, а на коттедже Олигарха мы после этого оставаться не можем, сам понимаешь. Вариант Аркадий предложил рабочий, сейчас он ключи дал, завтра переберемся. Наши чемоданы, с коттеджа Олигарха пара сувениров на добрую память, делов всего ничего. Кто знает про твой коттедж, Аркадий?

— Да никто не знает. Я свои координаты всегда тщательно скрываю, так для здоровья полезней. И там яхтсмены знают, что я где-то в шоу-бизнесе работают, ничего больше. Коттедж на дочку записан, а дочка уже взрослая, с моей первой женой в США живет. Перезваниваюсь я с ними раз в сто лет, их почтового адреса и у меня нет. Только деньги иногда им на счет сбрасываю, так связь со своим ребенком и поддерживаю. Но доверенность на право продажи коттеджа у меня есть.

— Вот и хорошо, там нас никто не найдет. А то, что от Москвы далеко, так это не страшно. При нашей работе нам в Москве светиться лишний раз ни к чему. А если надо в Москве вопрос решить, то мы и оттуда достанем. Правильно я излагаю, Хомяк?

— Да вроде правильно.

— Правильно, правильно. Аркадий, давай ключи и объясни, как проехать. И своему сторожу позвонить не забудь, а то ведь Хомяк может сгоряча и пол литру отобрать. Он же у нас не по понятиям живет. Сторожу скажешь, чтобы нас не раздражал. К обеду встретил и выметался, а то, не ровен час, трезвенником сделаю. С навеки выпученными глазами. У меня это запросто, Хомяк подтвердит.

— Хомяк, подъем!

— В чем дело, что в магазин телок без лифчиков завезли?

— Хомяк, тебе бы потенцию немного сбить, тебе бы цены не было. Ты бы узнал, что существует театр, книги, Интернет, художественная гимнастика…

— Ноготь, не ковыряй мне в… Ты зачем меня разбудил?

— Позвонили, наконец. Едем героин получать.

— Всем построиться. Повторяю последний раз. Поступил сигнал — я должен явиться на станцию метро «Смоленская». Значит передача товара произойдет где-то на старом Арбате. Там толкается много народу, можно подойти незамеченным практически вплотную. Поэтому действуем следующим образом: весь личный состав разсосредотачивается на всем протяжении Арбата. Стоять в группах людей, возле торговых точек, рассматривать картины, лизать мороженное или что-то в этом роде. На открытом пространстве не торчать, внимания к себе не привлекать. После того, как я проследовал мимо, варежку не разевать, и следить за каждым, кто проследует за мной. Ключевой момент — определить того, кто передаст мне героин. После того, как он вычислен, в операцию включается группа Ногтя. Боевая задача — отследить объект, собрать о нем всю информацию. Учтите — второй такой возможности у нас не будет. Объект уйдет — вся операция сорвана. Вопросы есть? Поехали.

— Алло. Посмотри на право. Что видишь?

— Волосатый парень играет на гитаре. Вокруг него десятка два зрителей.

— Все верно, теперь повернись налево. Что видишь?

— Ювелирный магазин.

— Что написано на вывеске в окне магазина?

— «В нашем магазине продаются подлинные яйца Фаберже». Ни х… себе! А-а, понял. Фаберже — это птица такая.

— Национальным достоянием торгуют, суки. Повернись на 180 градусов. Возле тебя стоит гитара в чехле.

— Вижу.

— Взял гитару и прямо по курсу полный вперед.

— Ноготь, ну что?

— Ведем голубчика. Порошок у тебя?

— Пять кило, как одна рюмка.

— Я люблю тебя, Хомячок. Клянусь маникюром обожаемой мной мазохистки, куколки моей. Аварки оказывается — не женщины, огонь. А я, в натуре, и не знал, что такой народ существует, аварцы. Прикидываешь?

— Ноготь, ни слова о большой любви! Ты на работе, а не в «Уникуме».

— Расслабься, Хомячок. Объект не проверятся, ведет нас за собой как розыскная собака. Только поводка не хватает. К конуре приведет, как голубь почтовый.

— Алло. Это я. Все. Поджигай. Как разгорится, уходи на базу. Конец связи.

— Ну, Хомяк, удивил ты меня. Честно признаться, не ожидал. Как же это вам удалось? Как же ты такую операцию провел, я понять никак не могу. Вы же в Москву в этот день приехали. Не было у тебя времени на подготовку, а такое дело тщательно готовиться, да и кто-то из ясеневских должен был информировать вас. Момента такого подолгу ждут, чтобы вся верхушка вместе собралась. Пути отхода опять же готовить нужно. А вы в Москву приехали и в тот же день бабахнули. Просто в голове не укладывается!

— Ты мент, пожилой следователь. Ментом родился, ментом помрешь. А они блатные. Менты и блатные мыслят одинаково, учатся друг у друга, информацию друг другу сливают. А операция была то проведена спецназовская. А тут я спец, а вы в этом дети.

Когда мы Аркадия слушали, Ноготь на одну странность внимание обратил. Чего это папа ясеневских, Череп его звали, встречу как-то странно назначил. Прилюдно. Он обозначил, что на момент передачи денег у него серьезные гости будут. Странно это, против правил всяких. Мы же сами рэкетиры, по себе знаем, что деньги с терпилы получить — это как в туалет сходить. Процесс это интимный, одиночества требует, сосредоточенности полной, настроя душевного. Вот ты, пожилой следователь, при гостях настежь дверь в туалет открываешь, когда какаешь?

— Только раз такое было, так тогда я крепко выпивший был. Майора получил, обмывали.

— Вот видишь. И Ногтю это странным показалось. А когда мы с ясеневскими разговаривали, меня как в голову ударило. Череп двух братанов Аркадия сторожить поставил, чтобы не сбежал владелец «Уникума» от расстройства. Миллион евро все-таки, не фунт изюму. Мы этих братанов на Олигарховский коттедж в Буйноголовку отвезли. Там их Ноготь на откровенность вызвал. Его же хлебом не корми — дай человека на откровенность вызвать. Большой мастер. Поэт, в натуре.

— Наслышан.

— Братаны эти нам план спорткомплекса нарисовали, как охрана соревнований организованна поведали. А еще сказали, что Череп покойный как насмешку тяжелую воспринял Ядвигу, боксера Аркашиного. На финальном бое тогда многие присутствовали, видели, как Ядвига в перерыве между раундами губы красила, Черепа прикалывали. Вот и решил Череп Аркадия прилюдно опустить. Всех позвал, даже Генерала, чтобы все видели. И еще братаны сказали, что правительственная ложа пуленепробиваемым стеклом защищена. А дальше все было техники. В рюкзаки, где деньги должны были лежать, мы автоматы положили. А в правительственную ложу к Черепу нас их же охрана и провела. Мы сказали, что к Черепу идем, тот подтвердил, нас и обыскивать не стали. Остальное было техники. Потом Ноготь контрольные выстрелы произвел, и мы ушли по-тихому. Я только девчонку там кончить не дал. Совсем молоденькая. Череп малолеток любил. Смотрит круглыми глазами, не шевелиться. Только и сказал ей, что вспоминать, как мы выглядим, ей не надо. Мол, для здоровья ей так лучше будет. Но, по-моему, она меня не поняла, в шоке была.

— Точно, не поняла. Она на первом же допросы ваши словесные портреты обрисовала. Огромные вы, с пулеметами, кавказцы, говорите на непонятном языке. Пятеро вас было.

— Специально чушь молотила. А ты говоришь: «Не поняла». Все она поняла.

— Она и сейчас в шоке. Пятнадцать лет. Грудь большая, а так ребенок. По-хорошему ее и допрашивать нельзя было. Она рассказывала не то, что видела, от ужаса она забыла все, а говорила то, что ей ужас подсказывал и старалась сказать такое, чтобы идиота, который вел допрос, удовлетворить. Ты знаешь, что «генерал», это не кличка? Ты представляешь, какой он пост в центральном аппарате занимал? А она единственный свидетель, который вас видел. Допрашивать ее лично взялся человек при больших чинах, дело то под контролем сам знаешь у кого? А того уже нюх утерян, лет десять допросы не вел, должность то высокая, какие допросы. Вот и лажанулся. А наверх сигнал пошел, кавказцы ясенеских постреляли, передел собственности. Блатные тут и там запрыгали, кого-то сдали, кого-то грохнули, кто-то в бега ушел. Так всегда бывает, пока не все устаканиться. Ну и окружение генерала сейчас трясут, сам понимаешь.

— Как я понял, он из органов. Ясеневских в курсе дела держал, что и как там против них в ментуре варится.

— Вот именно. Череп и его пригласил, а вы и его завалили. Таким образом его связи с ясеневским и засветились. Сейчас все московское управление на ушах стоит и ножками сучит. Я тебе даже говорить не хочу, какой он пост занимал. В связи с этим я тебе, Хомяк, вот что хочу сказать. Ты в столице карьеру быстро бурную сделал, это похвально. Но ты не забывайся. Тебе солидный человек в милиции нужен, проверенный.

— К чему это ты клонишь, господин пожилой следователь?

— А вот к чему. Сейчас московское управление трясти будут. Погоны полетят и с правого, и с виноватого. Должности освободятся. Постарайся ходы найти, чтобы меня в Москву перевели. А что? У меня и опыт, и выслуга, и звание, и образование. Тут только толчок дать. А ты поищи, поищи. Аркадия спроси, может он какие выходы имеет. С тобой то мы сработались, мне бы в Москву переехать, а там сам понимаешь.

— Понимаю. Буду ходы искать, буду. И с Аркадием поговорю, он в Москве дома у себя. Как я понял, знает кое-кого, да и умный совет дать может.

— Ищи, Хомяк, ищи. Кстати. То, что вы коттедж в Буйноголовке Олигарха сожгли, это правильно. После того, как он вторую партию героина не получил, с ним точно всякие дела прекратили. А ведь это его основной доход был. А тут еще его нору в Буйноголовке сожгли, наверняка он здесь что-то прятал. Вы хоть нашли что-то?

— Да мы, перед тем как поджечь, и всю мебель вывезли, и весь дом перевернули, и весь участок. Нашли тут и там какие-то мелочи, но ничего особенного. Мы, тут, за все про все, какую-то сумму сняли. Пять кило героина Аркадий помог сбросить по нормальной цене, что-то в правительственной ложе взяли, что-то в коттедже у Олигарха, что-то из подкожных запасов. Я деньги по братанам разбросал. Мне то коттедж Аркадия достался, а ребятам обустраиваться на новом месте надо, в Сков нам по любому дороги назад нет. Там, где мы осели, от Москвы сто пятьдесят километров, цены на жилье не московские, но все равно кусаются. Ребята жилье себе покупают, семьи сюда перевозят. Так что ты или Олигарха посадишь, или он на нас выйдет. Чья-нибудь жена совей матери расскажет, где квартиру купили и пошло поехало. Сков город маленький, сам понимаешь. А воевать с Олигархом мне ни к чему.

— Работаем на этом направлении, работаем, не понукай. А что у вас с теми, кто героин Олигарху поставлял?

Вычислили мы человечка, который героин Олигарху поставлял. Сделать это достаточно просто было. Он меня по мобильнику на героин выводил. Спрятал порошок внутри гитары, а гитару в чехле. На старом Арбате он мое внимание какой-то дурацкой вывеской отвлек, а сам гитару с порошком за моей спиной поставил. А меня мои ребята плотно вели, внимательно, ну и вычислили его, конечно. Он их сам к «Полногрудой морячке» привел. А дальше все было делом техники. Обозначили его как «Боцман».

Человек Боцман заслуженный, много лет плавал по Волге. Потом он буксир купил, переделал его под прогулочную яхту или что-то вроде этого и плавает по водохранилищам вокруг Москвы. Катает за деньги пассажиров. Обычно его яхту нанимают на день, на два, не больше. Своего дома, как я понял, у Боцмана нет. Он постоянно живет на яхте вместе с полногрудым матросом. Яхта, кстати, так и называется — «Полногрудая морячка».

— Она такая уж полногрудая?

— Не то слово. Ей просто по улице из-за этого пройти целая проблема. Когда-то она сделала операцию по увеличению груди и работала у Аркадия в «Уникуме». Груди там как дирижабли. Потом к Боцману перебралась. Боцман вообще с Аркадием постоянно сотрудничает. Когда клиенты на «Полногрудой морячке» плавают, они обычно там гулянки устраивают, телок или с собой привозят, или через Боцмана заказывают. А тот иногда с «Уникума» подруг привозит, если заказ соответствующий.

— А как героин к Боцману попадает?

— Не смогли вычислить. Боцман со своей морячкой, в сущности, уединенно живут. Общаются только с клиентами, а те все время меняются. На зиму они из Москвы уходят по Волге на Юг, зимуют в Астрахани. Как лед сходит — возвращаются обратно в Москву. По дороге может пассажиров взять. Сам он, кстати, из Астрахани. Там у него хорошие связи, когда там стоит, тоже заплывы с телками на своей яхте для деловых устраивает. Вроде бы он и икру большими партиями оттуда возит, но это не точно. Вот и все, собственно.

— Что Аркадий о нем говорит?

— Не спрашивал.

— Устрой мне встречу с Аркадием. Объясни ему, что со мной откровенным надо быть. Что-то на него много нитей завязывается.

— Какие проблемы? Сегодня гуляем в «Уникуме».

— А какие у вас с ним отношения?

— Мы друг другу оказались очень кстати. После наезда ясеневских он своих охранников разогнал, они ему тогда помочь и не пытались. Сейчас его «Уникум» — это наша точка. В охране у него наши работают, на месте всегда минимум трое, когда есть необходимость, приезжают больше. По вечерам в «Уникуме» и посидеть можно, и на ночь спать остаться. Аркадий нам иногда работу подкидывает, когда кому-то из его знакомых охрана нужна. Иногда его сотрудницы работают на выезде, и мы их сопровождаем. В общем, мелочевка всякая.

— Я смотрю, обживаетесь потихоньку в столице.

— А куда деваться. Кстати, может к Аркадию сейчас подскочим? А то вечером там народ толкается, не поговоришь спокойно.

— Поехали.

— Ну что вы, господин пожилой следователь, у меня нет ни к самому Боцману, ни к его супруге никаких претензий.

— Большегрудая морячка его супруга?

— Да, они гуляли свою свадьбу у меня в «Уникуме». Было очень мило и весело.

— Аркадий, но вы же вкладывали в нее деньги, оплатили ей операцию по увеличению груди. А она перестала работать, и вы лишились дохода. И вдруг «никаких претензий». Как же так?

— Господин Боцман просто оплатил мне упущенную выгоду, вот и все.

— Это была большая сумма?

— Значительная. Но такое бывает. У меня работала одна девушка, специалистка уникальная. Так вот с ней случилась такая история. Если Боцман просто пришел ко мне со своей будущей супругой, и мы договорились о сумме, то с Леной все было по-другому. Ко мне пришел человек, предложил сумму, от которой лично мне не было сил отказаться, и предложил следующее. Я создаю такую ситуацию, что Лена остается без денег. Сделать это было не трудно, так как масса денег у нее уходило на наркотики. Имелось в виду, что, прижав ее к стенке, с ней можно сделать все, что угодно.

— История действительно романтическая. Кстати, это не ее фотография?

— Откуда у вас эта фотография, господин пожилой следователь!?

— Это другой вопрос. Так вы говорите, что на Елену Юрьевну поступил заказ?

— Все точно, ее отчество Юрьевна. А откуда вы знаете?

— Да какая разница, Аркадий. Вы лучше вот что скажите, а что собой представлял человек, который заказал эту девушку?

— Я мало что вам могу рассказать о нем. Никаких дел я с ним не имел. Однажды он пришел в «Уникум» как обычный посетитель, может быть кто-то его привел, не знаю. Какой-то кавказец, но полностью русифицированный. По-русски он говорит не просто без акцента. Он говорит как культурный человек, который держал в руках не одну книгу.

— А почему вы решили, что он кавказец?

— Во-первых, он сам сказал, что приехал с Кавказа. Во-вторых, у него было какое-то не русское имя. Суслан, Сослан, Аслан, Мустанг, что-то в этом духе, точно не помню. В тот вечер стриптиз танцевало несколько девушек, в том числе Лена. Он даже не стал приглашать ее к себе за столик. Он просто подошел ко мне и предложил то, что предложил.

— А чисто внешне он был похож на кавказца?

— Пожалуй. У него были черные волосы, черная борода, усы. Кстати, я думаю, что он осетин.

— А почему вы так считаете? Как можно отличить осетина от, например, чеченца? Честно сказать, для меня все лица кавказкой национальности на одно лицо.

— Для меня тоже. Но мне кто-то говорил, что единственный народ, который исповедует православие — это осетины. Все остальные мусульмане. А у этого висел на шее православный крестик.

— Серьезно? Буду знать. Ну ладно, оставим пока эту тему. Давайте вернемся к нашему поклоннику высокой груди, господину Боцману. В настоящее время вы с ним контактируете?

— Изредка. Иногда он пригашает моих девочек поработать у него на яхте вечер, другой. В зависимости от того, какие у него клиенты. Кроме того, он иногда продает мне икру. Да, вот еще, он просил подыскать ему пару крепких и решительных ребят.

— Серьезно? А он говорил зачем?

— Говорил. Его яхту обычно заказывают желающие развлечься компании. Иногда это солидные люди, которые просто хотят расслабиться в романтических условиях Клязминского водохранилища, но иногда это бывают компании, состоящие из публики достаточно хулиганистой. Под заказ он почти всегда набирает обслуживающий персонал, это может быть повар, стриптизерши, просто проститутки, еще кто-то. Несколько раз его яхту нанимали для проведения свадьбы, и он нанимал музыкантов. Короче говоря, гуляют на его корабле люди разные. Недавно какие-то братаны вообще выбросили его полногрудую подругу в воду, и ему пришлось вежливо попросить их самих спрыгнуть за борт при помощи помпового ружья. Причем одного своего клиента он ранил в ногу, а второй чуть не утонул, и Боцману самому пришлось багром вытаскивать его из воды. Утопленник оказался крутейшим братаном из бывших спортсменов, но плавать не умел. Когда Боцман вытащил его спасательную шлюпку, братан весь дрожал, стучал зубами и так вцепился в багор, что потом с трудом разжал пальцы. После этого случая Боцман решил, что наличие на его прогулочном атомном ледоколе пары внушительных охранников утихомирит разгоревшиеся страсти и придаст «Полногрудой морячке» дополнительную респектабельность.

— И вы ему кого-нибудь подыскали?

— Нет еще. Закрутился как-то, забыл об этом. Может Хомяк кого-нибудь предложит из своих людей? Работа это эпизодическая, но платит Боцман хорошо.

— Мне почему-то кажется, господин Аркадий, что в плаванье по бурным водам подмосковных водохранилищ с удовольствием бы отправился и сам Хомяк со своим другом Ногтем.

— Я предложу Боцману. Вас, господин Хомяк, он точно возьмет. Глядя на вас, невольно хочется купить гантели. А вот господин Ноготь, при всем моем к нему уважении…

— Напрасно вы так скептически относитесь к господину Ногтю. Он уже два года находится в федеральном розыске.

— Ну, если даже пожилой следователь рекомендует господина Ногтя с самой положительной стороны… Я думаю, что мне удастся убедить Боцмана.

— Я уверен, что Хомяк и Ноготь сумеют поддержать правопорядок на вверенном им «Челюскине».

— Да Бог с вами, господин пожилой следователь! «Челюскин» затерло во льдах, и он затонул.

— Да что вы говорите? Кошмар какой. Если бы Хомяк и Ноготь были на «Челюскине», он бы плавал до сих пор. Их торосами не запугать — уверяю вас, Аркадий.

— Да меня с Ногтем вообще ничем не запугаешь, тем более «Полногрудой морячкой». А Челюскин моржом по жизни был, как я понял. Уважаю. Но что за трусы такие особенные у него были, что плавать ему мешали? Ну не понял я, в натуре.

— Как съездили в Москву, господин пожилой следователь?

— Многообещающе, Саранча, многообещающе.

— И что же, кроме содержательного совещания и двух недель непосильной учебы, с вами там произошло?

— В первую очередь открылась радостная перспектива перевода в столицу. Не скрою, это волнует кровь. Тут я и на вас, Саранча, определенные надежды возлагаю.

— А как же здоровый образ жизни в доме на острове в Чудском озере? Стройка-то кипит.

— Ничего, пускай кипит, рано или поздно я вернусь на остров и посвящу всего себя маленькими плотским радостям.

— А пока?

— А пока? Пока обкладываем по всем правилам господина Олигарха. Вторая партия предназначенного для Олигарха героина весом в пять килограмм попала в крепкие, а главное бескорыстные руки моего доброго знакомого Хомяка, после чего растаяла в тумане и пыли. Это уже второй такой эпизод и этот эпизод последний. Теперь Олигарху поставлять героин уже точно не будут, а этот был его основной источник дохода. Первый раз партия товара ушла на сторону вместе с той красивой девушкой-наркоманкой. Помните?

— Ее Лена зовут, конечно, помню. А почему Хомяк и Ноготь решили так резко порвать с Олигархом?

— Олигарх хотел расправиться с Хомяком вашими же, Саранча, руками. Хомяк что-то сам понял, остальное я донес до его заплывших мускулами мозгов. А Ноготь — это та самая предусмотрительная крыса, которая первая бежит с тонущего корабля. В данном случае с корабля Олигарха.

— И Хомяк не боится расправы со стороны Олигарха?

— Хомяк, в действительности, вообще мало чего боится. Когда, из-за Антонины, вы на него наехали, он выглядел беспомощным из-за того, что рядом не было его братков. Сидя где-то под Москвой, в окружении своих бойцов, он может никого не опасаться, и в том числе Олигарха.

— А чем так замечательна его бригада? Почему он в них так уверен?

— Бригада Хомяка была самой мощной структурной единицей всей организации Олигарха и держала под своим контролем две самые хлебные точки в городе: вокзал и рынок. История ее возникновения достаточно любопытна. В свое время в Скове сформировали отряд ОМОНа для отправки в Чечню. Включили в него главным образом людей, у которых были разного рода сложности на работе, служебное расследование, например, или что-то в этом духе. Это, кстати, была моя идея. Я исходил из того, что война все спишет. И потом, пришла разнарядка, все равно кто-то должен был ехать, а у нас несколько человек вообще перед арестом были. Чем в зону для работников милиции идти, так лучше в Чечню. Даже если убьют, хоть жены какую-то пенсию получат или льготы какие-то. Да и детям стыдно не будет, что их папа-милиционер в тюрьме сидит. Я думал, что погибнуть там могут двое, максимум трое, но действительность превзошла мои самые худшие ожидания. Перед самым концом командировки, когда им там три недели воевать осталось, отряд сковского ОМОНа попал в засаду, и почти половина личного отряда была убита. В общем, они еле отбились. Но, что самое неприятное, все могло бы быть совершенно по-другому, если бы вовремя подошло подкрепление. Фактически они сами в бой вязались в расчете на скорое прибытие вертолетов с подкреплением. Но, как назло именно в этот день этот район посещала делегация европейского парламента с целью уточнить положение с соблюдением прав человека в Чеченской республике, и все вертолеты были задействованы для перевозки делегации и сопровождающих ее лиц в какую-то потемкинскую деревню. Короче, помощь во время не пришла, и половина сковского ОМОНа вернулась домой в цинковых гробах. Весь Сков был в шоке, а наши менты вообще веру потеряли. А без веры в нашей работе нельзя, тут мы как монахи. Старший лейтенант Хомяков служил в спецназе и был придан отряду сковского ОМОНа для координации боевых действий. Именно он во время их последнего боя сидел на рации. А когда он понял, что подмоги не будет, он открытым текстом сообщил, что лично свернет шею тем, по чьей вине вертолеты не взлетели. У него и раньше в личном деле записи были не лестные, а после этого случая его просто с армии выперли, спасибо, что не посадили. После того, как из армии его попросили, он в Сков приехал, собрал оставшихся в живых ребят и предложил им заняться рэкетом, причем половину заработка они собирались отдавать семьям погибших и покалеченных бойцов сковского ОМОНа. Согласились не все, но многие. Фактически, у многих, кто уехал тогда в Чечню, неприятности по службе были за дело, кто служебные полномочия превысил, а кто и с преступными элементами сотрудничал. Начли бомбить они резко, с самых крупных торговых точек города, рынка и вокзала. Когда дело касалось ОПГ Хомяка, органы сковской милиции демонстрировали чудеса беспомощности. Все прекрасно понимали, что каждый из них мог быть тогда в составе отряда сковского ОМОНа. Потом они к организации Олигарха присоединились, но достаточно формально. Реальная власть в бригаде только у Хомяка была, на Олигарха они плевать хотели. Когда Хомяк понял, что Олигарх от него избавиться хочет, он, без всяких сантиментов, и партию героина присвоил, и коттедж Олигарха в Буйноголовке сжег, предварительно вывезя оттуда все ценное, тем более что было куда.

Честно сказать, я очень рад, что бригада Хомяка убралась из Скова. Признаюсь, я этому сам не мало поспособствовал. Крайне нездоровую они создавали ситуацию для сковской милиции — и не посадить их нельзя, и посадить нельзя. Что делать. Что было, то было, да быльем поросло. В органы пришли новые люди, им спокойно работать надо, да и старым сотрудникам тоже. И, кстати говоря, после того, как вопрос с бригадой Хомяка отпал, проще будет Олигарха со всеми его братками оприходовать. Ведь теперь у сковских ментов по крайней мере сантиментов к ним никаких нет.

— А Ноготь?

— Ноготь? Ноготь — это совершенно другое дело. Типичный ребенок из профессорской семьи, умница, эрудит. Первое преступление в пятнадцать лет, и сразу хулиганские действия с особым цинизмом, так сказать. Профессор папа от тюрьмы его спас, признали бледного юношу со взором горящим психом невменяемым. Но я думаю, что дело не только в активности папочки. Преступление было какое-то бессмысленное, не ставящее целью получения материальной выгоды. Поиздевались просто над несчастной слабоумной женщиной. Даже и не избили ее особенно, а просто унизили ее изуверски как-то. Их тогда трое было, все дети из хороших семей. Они все трое тогда сухими из воды вышли. Один из них действительно сумасшедшим оказался, он через два года в психбольницу попал, да так из нее до сих пор и не вышел. Второй в армии с поста с автоматом убежал, своего командира застрелил, а когда его со всех сторон обложили — сам застрелился. Говорили, что странным он каким-то был, не от мира сего, ну и издевались над ним в казарме, особенно старослужащие. А Ноготь, пока лежал в отделении судебно-психиатрической экспертизы, связями в блатном мире оброс. Он вообще блатной образ мыслей, всю эту криминальную культуру, как губка впитывает. И умен, начал он в пятнадцать, сейчас ему ближе к тридцати, все время активно практикующий бандит, а в тюрьме не разу не сидел. Опасность за версту носом чует. Но что интересно. Отец его умер, а мать с дочкой живет. Сестра Ногтя инвалид с детства, мать свою жизнь за спиной отца Ногтя прожила, профессии нет, сама заработать ничего не может, живет с больной дочерью на то, что им Ноготь пришлет. Сам Ноготь к матери естественно не показывается, он уже два года в федеральном розыске, но деньги посылает ей исправно, и деньги не малые.

— Какие славные молодые люди. И как же они вместе уживаются, такие разные?

— Они как раз хорошо уживаются, оба отлично понимают, что друг без друга им трудно придется. Хомяк — рубаха-парень, внешне бесшабашный, компанейский, скорый на расправу, веселый, накаченный как Шварценеггер. Типичный бригадир рэкетиров. Но мудрости блатной, способности просчитать на пять ходов вперед, ему явно не хватает. Ноготь в коллективе работать не может, мозги у него явно не в порядке. Молодой, интеллигентный парень, при деньгах, высокий, здоровый, он в сущности даже подругу завести себе так никогда и не смог. В бригаде он держится только благодаря поддержке Хомяка. Но зато умен и хитер, собака. Все вперед на километр видит. В этом смысле Хомяк за ним, как за каменной стеной.

— А сам бригада Хомяка, что она из себя представляет?

— На сегодняшний день их осталось четырнадцать человек. Постепенно их численность уменьшается. Все бывшие участники того боя, бывшие омоновцы. Дисциплина у них скорее военная. Время для них остановилось, они все тот бой довоевывают. Постепенно, в силу разных обстоятельств люди уходят, а новые не принимаются. Ноготь — это единственное исключение, причем он скорее соратник Хомяка, чем полноправный член бригады. Переезжать из Скова в Подмосковье отказались трое. Один решил отойти от явного криминала и открыл магазин по продаже чего-то мало съедобного на вокзале, двое не захотели покидать родные места и остались под началом Лысого. Один из них прямо сказал, что ему надоело отчислять заметную часть своих заработков в пользу семей погибших в том бою сковских омоновцев, другой только что закончил строительство нового дома и не захотел из него уезжать. Еще одного Хомяк не взял сам. Человек спился окончательно, никаких серьезных дел с ним вести невозможно. Его просто перевели из разряда бойцов в разряд покалеченных и включили в список тех, кому платят процент от заработков. Те, которые примкнули к бригаде позже, Хомяк в Скове оставил, под руководством Лысого, подать с торговцев на базаре и вокзале собирать. Но при расставании и Хомяк, и Лысый понимали, что обратно в Сков Хомяк уже не вернется. Фактически Лысый дела принимал.

Как я понял, многие члены бригады всегда из города хотели уехать. Тягостно им было по городу ходить, с женами погибших товарищей встречаться. Они живы, а те погибли. Те, кто жив остался, вроде как бы виноваты. Отъезд из Скова они восприняли с явным облегчением, да и Хомяк с Ногтем сразу крупный куш сорвали и между ребятами раскидали, не стали крысятничать, хотя сами больше всех рисковали. Кое-кто из бригады, у кого подкожные накопления были, даже жилье себе там купить успели, семьи перевезти в Подмосковье. Так что авторитет Хомяка в бригаде непререкаем. Вооружены они более чем хорошо, с оружием обращаться умеют, в самой Москве у них стрелка железная в «Уникуме», в Подмосковье берлоги надежные. Так что не особенно Олигарха либо кого-нибудь еще они опасаются. В Москве у них стойкая репутация бригады беспредельщиков, сформированная из русских беженцев с Северного Кавказа. Они тщательно поддерживают репутацию выходцев с Кавказа, обитающих где-то в Москве на съемных квартирах. Их убийство верхушки ясеневских получило широкий резонанс. Нам на учебе, когда лекцию читали об особенности преступности в среде вынужденных переселенцев, на примере убийства руководящей части ясеневской организованной преступной группировки проиллюстрировали особую дерзость, характерную для ОПГ беженцев, а так же их явное знакомство с основами тактики уличного боя и хорошее оснащение средствами ведения боя. Так что в милиции так же уверены, что ОПГ Хомяка приехала завоевывать Москву с Кавказа. Тем более что вор в законе по кличке Йогурт, в своем очередном донесении, именно так и обрисовал ситуацию. И Аркадий в своем донесении тоже.

— Мило. Мило и трогательно. Значит, Аркадий тоже является негласным осведомителем милиции?

— Саранча, вы меня умиляете. Аркадий начинал как содержатель обычного публичного дома, идея собрать под свое крыло девушек удивительных родилась у него позже, в процессе работы. Места скопления проституток всегда притягивают к себе криминальный элемент как горящий фонарь мошкару, и если с уличными потаскухами особенно на отвлеченные темы не беседуют, то домашняя атмосфера уютного помещения расслабляет. У Аркадия всегда был стриптиз, подавали какие-то орешки, выпивку, братаны приходили туда и за жизнь поговорить, и деловые стрелки назначали. Так всегда бывает, а потому находящийся в здравом уме и твердой памяти опер таких как Аркадий всегда завербует, это даже без астрологического прогноза ясно.

— С Аркадием понятно. Ну а что любопытного вы, господин пожилой следователь, еще в Москве узнали, что еще необычного вы клювике привезли из белокаменной?

— Есть еще одна безделица, я даже не знаю с какого конца к ней подступиться, но, возможно, это можно оказаться любопытным.

— И что же это?

— Девушка эта, Елена Юрьевна, я ее фотографию Аркадию показал, так просто, к слову пришлось, и знаете, что он мне сказал?

— Он сказал, что она у него работала. И что в этом нового?

— Он сказал не только то, что она у него работала. Он сообщил, что ее у него купили.

— То есть?

— Кто-то заплатил ему отступные с целью забрать ее себе. Но способ передачи девушки в новые руки выглядит достаточно необычно. По просьбе нового хозяина девушки Аркадий искусственно поставил ее в состояние острого финансового кризиса, с наркоманкой это было сделать легко и просто, после этого предполагалось загнанную в угол девчонку каким то путем передать в новые руки. После чего на ней поехал героин в Сков. Вот я и думаю, в истории с девушкой кто-то из-за кулис за веревочки дергал или ее история это цепь случайностей. С одной стороны сложно это, организовать с ней все эти приключения во время перевозки героина из Москвы в Сков. Да и зачем это все нужно, да и кому — совершенно непонятно. Но, с другой стороны, деньги, заплаченные за нее, обратно у Аркадия никто не просил. И еще, мне так и не удалось узнать, кто тогда поставил нас в известность, что в том поезде едет героин. Ну, вы помните, нам позвонили, слили информации на героин, который везут в московском поезде. В этом поезде ехала Елена Юрьевна с очередной партией товара. Мы готовили в поезде обыск по прибытию в Сков, информация о готовящемся шмоне в поезде просочилась от нас Олигарху. Тот позвонил Толику, Толик дал команду Золушке, Золушка сошла с девушкой на последней перед Сковом остановкой. Дальше они поехали на попутке и на въезде в Сков попали в аварию. Воспользовавшись этим, Елена Юрьевна, дай ей Бог здоровья и жениха хорошего, свистнула сумку с героином. Далее по тексту.

— Ну и?

— Ну и теперь я сижу и думаю, все узбеки такие тупые, или мне в вашем лице попался особо неудачный экземпляр.

— Что любопытно, что-то же самое и теми же словами мне иногда говорит моя Тоня. Может быть вы сговорились?

— Вы переоцениваете мои скромные способности, Саранча. С вашей Тоней, как я понял, в принципе нельзя договориться.

— Оставим ее в покое. У узбеков не принято обсуждать достоинства собственных жен с посторонними мужчинами.

— Это я то посторонний?

— Как мужчина? Я надеюсь.

— Хорошо, оставим пока вашу Антонину в покое. Об этой шпане у меня разговор особый. Вернемся к нежной и удивительной Елене Юрьевне. Итак, остаются открытыми следующие вопросы. Первый — кто сообщил в милицию о том, что в этом поезде везут героин. Второй — на кого хотели слить информацию, на Елену Юрьевну или на того узбека, которого мы взяли, и который, вам Саранча, вез триста грамм героина. И третий вопрос — зачем дали милиции эту информацию, чего, в конечном счете, добивались?

— И что вы по этому поводу думаете?

— По этому поводу у меня нет на сегодняшний день не одной здравой мысли. Но слова Аркадия о том, что кто-то выкупил у него милейшую Елену Юрьевну, вновь обострили мой интерес к этой теме.

— О, пожилой следователь, как мило с вашей стороны, что вы нас сюда пригласили. Я в этом подвале уже с ума сходить начала. Кстати, спрашиваю из чистого любопытства, а какой-нибудь Олигарх меня здесь не пристукнет?

— Нет, Елена Юрьевна, вам здесь ничего не грозит. Это единственная деревня на этом острове. Здесь я вырос, и здесь меня любят, тем более что пол деревни мои родственники. Здесь есть еще бывшая турбаза, но там властвует и повелевает мой хороший знакомый с поэтическим именем Саранча, вы, Леночка, кстати, с ним знакомы.

— Помню, такой узбек интеллигентный.

— При всей своей интеллигентности его люди, при необходимости, кого угодно утопят в Чудском озере без права на апелляцию. Так что опасаться на этом острове вам, Елена Юрьевна, совершенно нечего. А в этом рыболовецком колхозе я вырос, здесь я и состарюсь, вот в этом самом доме, величественная панорама строительства которого раскрылась перед вашими глазами.

— А здесь ты живешь?

— Я здесь живу и процветаю, дорогой Аптекарь, в свободное от работы время. Я выкупил эту хатку и поселил в ней свою мечту детства, которую назвал в память о своей первой влюбленности «Тамара Копытова». Мечта моего детства резво пасется на травке под присмотром Золушки, а живут они пока в этой хатке. Когда дом моей мечты будет построен, мы все туда переедем, а из хатки я сделаю сауну. Что скажешь, Аптекарь?

— Верно вопрос ставите, товарищ. Дом на острове, между прочим, во всем мире считается высшим шиком.

— Вот мы и пришли. Это господин Аптекарь, а это Золушка, знакомьтесь.

— А мы знакомы.

— Серьезно?

— Когда я лечилась от бесплодия, я на консультации в Питер ездила, а потом Аптекарь мне редкие лекарства заказывал. Молодец он. Сказал «будет через три дня» — через три дня и было. Аптекарь, одно слово.

— Здравствуйте, Золушка, давно вас не видел. Как ваши дела?

— Да я уже на четвертом месяце, тьфу, тьфу, не сглазить бы.

— А вот и мечта моего детства. По-русски она почти не говорит, но на имя «Тамара Копытова» уже отзывается. И не прикрывай лицо руками, сколько раз я тебе говорил! Золушка, если она еще закроет свою мордашку при появлении чужого мужчины — бей ее прямо по рукам, я разрешаю. Но чтоб ей не было больно, конечно, а то я тебя знаю.

— Понятное дело, слегка хлопнуть. Что я, дура что ли, не понимаю.

— Пожилой следователь, а можно вас на минуточку? Я вам на ушко пару слов хочу сказать. Можно, Пилюлькин?

— Валяй, только гадостей не болтай. Я тебя тоже знаю.

— У тебя, старый ментовский пердун, хоть капля совести есть? Она же совсем ребенок!

— Ленка, ты мне на совесть не дави. Я скажу Аптекарю, что ты собираешься от него убежать — он тебя просто посадит в клетку. Удобства не выходя за решетку. У него это запросто, ты знаешь. Посидишь месячишко, тебе только на пользу пойдет. И потом я врачу ее показывал, честное слово. Врач сказал, что у нее все там сформировано, она может жить половой жизнью.

— Но она совсем девчонка! Сколько ей лет?

— По паспорту двадцать восемь, клянусь. Паспорт ей лично оформлял.

— А на самом деле?

— А на самом деле она сама наверное не знает. Мне ее в подарок из Афганистана привезли, кто там возраст считает.

— Зверье вы все, что ты, что Аптекарь. «В подарок привезли». Ты ее хоть в карты не проиграй, подарок все-таки.

— Ты молодая еще, Лена, не понимаешь много. Аптекарь за тебя любого кончит, и глазом не моргнет. Я за свою Тамарочку тем более. А то, что она девчонка… Аптекарь тебя обижает? Только по-честному, унизил он тебя чем-нибудь?

— Да нет, это он так просто со мной, и то больше на людях.

— И я ее не обижаю. Ребенок она еще, что я не вижу, слепой совсем? Но потом то она вырастет. А ей сейчас как отец. Сплю только с ней, а так как родитель любящий.

— Как любой настоящий мент, ты, пожилой следователь, инвалид на голову. Не о чем с тобой говорить, пошли обратно.

— А, насекретничались? Вам бы все болтать и болтать. Лена, иди сюда, будешь салат стругать. Мужики к полудню вас трахнут, а потом жрать захотят. Тамара, мясо для шашлыков тащи. «Мясо», понимаешь? То, что я еще со вчерашнего для замочила. «Мясо», вот, правильно, поняла, наконец. Ставь сюда. А ты знаешь, Ленка, ты лучше выглядеть стала. Хоть и в подвале живешь, а все равно.

— Да я просто героин колоть перестала, поэтому, наверное.

— Тебе хорошо, тебя Аптекарь в черном теле держит, а Тамарку пожилой следователь балует. Разрешает ей все, куклы ей покупает, играет с ней в домино на щелбаны, представляешь? Если он проигывает, то она ему щелбан отпускает. Наплачется он с ней.

— А сколько ей лет?

— Двадцать восемь, я сама паспорт видела. Но, на столько она не выглядит, молодец девка. И жрет все подряд, что удивительно. Пожилой следователь и йогурты ей покупает, и орешки кешью, все подгребает. Аппетит перебьет какой-нибудь ерундой, а потом не суп не ест, не второе, нос воротит. Свинину не жрет вообще, не понимаю, как еще ноги носит. Я уже пожилому следователю жаловалась, да у него разве это в голове? Все, кончай с салатом, бери Тамару и идите чистить картошку.

— Да, домину ты, пожилой следователь, себе серьезную строишь.

— Я не только дом строю, у меня пристань для катера прямо во дворе. Катер будет во дворе стоять, я ворота специальные сделаю. Ворота закрыты и катера не видно, толи он во дворе, толи в плаванье ушел. Как твое мнение, Аптекарь?

— Правильно мыслете, товарищ. Дом на острове — это во всем мире признаком высшего шика является.

— Правда? Ты знаешь, после того, как против меня было проведено служебное расследование, во мне что-то надломилось, страх какой-то иррациональный появился. Строю себе крепость фактически, проект специальный. Дом на изолированном острове, незаметно подойти к нему невозможно, что происходит в доме — понять нельзя. Башню на плане видишь? В башне будет смонтировано специальное оборудование, следящее за всеми плавсредствами от острова и до самой набережной Скова. Ребята с дивизии ВДВ обещали мне все смонтировать сразу после завершения строительства башни. Два года гарантия на все оборудование, потом абонентное обслуживание. Я им плачу каждый месяц заранее оговоренную сумму, а все ремонтируют и поддерживают в рабочем состоянии. Они мне еще установку залпового огня всучить хотели. Мы тебе на чердаке установим, говорят, пуски ракет можно осуществлять не выходя из кухни, очень удобно. Мы три таких установки в доме Олигарха поставили, он очень доволен. Но я отказался. Влажно на чердаке, да и протечь вода может, проржавеет что, иди знай. А там ракеты, еще рванет так, что в Чудском озере вообще вся рыба оглохнет. Как твое мнение, Аптекарь? Или брать надо было?

— Взрывчатку дома хранить нельзя, я думаю, тем более на чердаке. Тамаре твоей сколько лет?

— Я решил пусть будет двадцать восемь. Лично и паспорт выписал с соответствующим годом рождения.

— Вот видишь, она же может и нажать что-нибудь не подумав, да и спичками баловаться. Дети в таком возрасте сам знаешь какие. Лучше ты ее в школу отдай, пускай со сверстниками общается, и русский язык у нее сразу пойдет. Моя кукла вроде уже совсем взрослая, а все равно за ней глаз да глаз нужен.

— А катер мне специальный привезут, такие только на вооружение стали поступать, они его как металлолом списали. Через две привезти должны, прямо с завода. Турбина на нем стоит с грифом «Особо секретно», даже у Саранчи на «Титанике» такой нет. Молодежь эта все за заграничным гоняется. Катал он меня и на «Титанике» своем, и на «Пираньи Скова», там у него все японское. Красиво сделано, ничего сказать не могу, но наши тоже хорошо делают, когда хотят. Взять мой катер, к примеру: пограничный катер, специально разработанный для плаванья в условиях заполярья, турбина секретная, зенитную установку я попросил снять, там один локатор до черта весит. Пулемет с кормы я тоже убрать попросил, ребята с дивизии ВДВ о нем плохо отзываются, они мне другой поставили, с боевого вертолета сняли, новенький, еще в масле. Правильно сделал, считаю, для себя ведь беру, не для дяди. Пулемет тяжеленный, собака, хорошо, что они мне сами его до самого дома дотащили, у них специальная тележка для этой цели есть. Я его под кровать поставил, пока катер не пришел. А что с ним в доме станет, он на вертолете вообще снаружи стоит. И тележку, кстати, заодно взял у них. В хорошем хозяйстве такая вещь на вес золота. Я своему катеру уже и название придумал: «Моя Тамара». Если таким катером пользоваться по-хозяйски, не как в нашем рыболовецком колхозе, так ему износу не будет. Как думаешь, Аптекарь?

— Это ты правильно поступил. Пулемет, он есть не просит, а чувствуешь себя с ним увереннее. Сейчас на озере столько шпаны развилось, что и порыбачить спокойно не дадут. Мне Михалыч рассказывал, что сковскою пристань расширять собираются, место для катеров и яхт уже не хватает. И откуда у народа деньги? И не боятся ничего, что удивительно, зарплаты ведь у всех копеечные.

— Кстати о шпане, если уж речь зашла. Скоро ты свою Лену сможешь спокойно по городу выгуливать, по центральным улицам, конечно. В парк, к примеру, ты все равно ее не пускай. И после шести вечера пусть дома сидит, здоровее будет, да и тебя пусть развлекает, а то, небось, как моя, куклу к животу прижмет и в телевизор уставиться. Как будто по-русски она что-то понимает. Я уже и не знаю, как ее отучить от этого, уже и ремень показывал, да она намека не поняла. Смеется, ремень взяла и кукле качели сделала. Мне как раз один обвиняемый куклу Барби подарил, в полтора метра высотой, даже больше. В сексуальном нижнем белье под платьем, даже большие половые губы как настоящие, честное слово, и суставы у нее очень натурально все сгибаются, включая тазовый. Там же для детей ничего не жалеют, что да, то да. И, что самое обидное, объяснить моей Тамаре ничего нельзя, испугать чем-нибудь, на понт взять. По-русски то она не понимает, не то, что твоя Лена.

— Нет, ты постой. Да если я на улицу свою Леночку выпускать начну, люди Олигарха ее сразу и вычислят!

— Да не так уж много у него людей осталось, мы вчера всю бригаду Свастики задержали.

— Всех что ли?

— Да они и не особенно прятались. Думают, что никто на них показания не даст, наивные. А я в этот день на арену твоего Сереженьку выпустил. Его братаны, он же одних инструкторов по рукопашному бою набрал, я и не знал в сковской дивизии ВДВ их столько, сегодня с утра обходили все торговые точки на участке Свастики и говорили примерно следующее. Свастики больше нет, и не будет. И вообще Гитлер капут. Теперь это земля бригады Шпалы. С тех, кто сам пойдет в милицию и даст показания на братанов Свастики, с того в течение полугода еженедельная подать будет уменьшена на половину. Это сам Шпала обещал, а его слово кремень. А с того, кто в течение трех дней показаний не даст, с того на пол года подушный налог будет увеличен вдвое. Через три дня братаны Шпалы придут еще раз, проверят, у кого справка о посещении милиции есть, а у кого нет, и денежный расчет проведут на месте. К обеду у нас такая очередь собралась, что от крика там стоять невозможно. Активисты списки очередников пишут. Дежурный по городу даже за липовые повестки в милицию деньги брать начал, оборзел совсем. Короче, нет больше бригады Свастики. Была, да вышла вся, с руками за спину.

А с Лысым все давно уже было обговорено. Он своих братанов на правах бригадира сегодня собрал и сказал следующее. Нет Хомяка больше, и не будет, хватит тут нами омоновцам заправлять. Кончилось их время. Мент сколько деловым не крутится, а настоящим блатным никогда не станет. И Олигарх нам не указ, мы люди вольные, по понятиям живем, на своей земле. Сами к чужим не лезем, но и посторонних ни на вокзал, ни на рынок не пустим. Мол, со Шпалой Лысый уже все перетер. Шпала с бригады Лысого собирается брать только треть, а не половину, как Олигарх, этот жучина конченный. А за это Шпала порядок блюсти будет, ситуацию разруливать, если что. Шпала Лысого еще по мордовской зоне помнит, другарями были. Шпала тогда всю зону в кулаке держал, но Лысого уважал, за равного, можно сказать, держал. Шпала мужик бешенный, силы не мерянной, чуть что не так, сразу из человека петуха делал, у него с этим строго. И братаны его все такие же, Лысый их всех по лагерю помнит. Помню однажды в лагерь взяточника одного привели, толстенького такого, гладенького…

Ну и дальше в том же духе. В тюремной школе Лысый сочинения лучше всех писал, ему большое будущие прочили, хотя и укоряли за излишний, по мнению учителей, натурализм. И только сейчас его литературное дарование раскрылось в полной мере. Я его речь в записи слушал, оторваться не мог. Речь сочная, образы выразительные, характеры цельные. Наконец-то в городе настоящий блатной появился, с традициями, с пониманием, способно ясно выразить свою мысль на литературной фене. А то раньше одна шпана была, Олигарха взять все того же, сутенер бывший. Да настоящие блатные таким жрать только на параше и разрешали.

— То-то я смотрю, сегодня Сереженька из дому какой-то странный утром вышел. В майке, мускулы огромные, на губе сигарета прилипла, глаза мутные, изо рта перегаром несет. С ним еще человека три, такие же. Уж на что его Люська из него веревки вьет, а и та стояла возле стенки какая-то пришибленная, испуганная. Так это они, оказывается, представляться как рэкетиры шли.

— Нет с сегодняшнего дня никакого Сереженьки. Есть блатной авторитет Шпала, который под себя весь город подминает. Подруга его должна уважение к нему иметь, с почтением относиться. Ты Аптекарь так Люсе и передай, прошу тебя, без этого нельзя. Она женщина разумная, понять должна.

— Добрый день.

— Здравствуйте.

— Скажите, я могу видеть Челюсть?

— Да. Папочка дома.

— Стой мужик. Ирка, сколько раз тебе нужно повторять. Двери открывать — это моя работа. Прихожая — это мое рабочее место, а ты у себя на кухне хозяйничай, или, гы-гы-гы, в спальне. Слышь, мужик, ты кто такой? Пушки у тебя случайно нет?

— У меня? Есть, конечно, мне же по должности положено.

— Вот ты у меня повыступай, стразу по уху организуем. Ну-ка давай я тебя обшмонаю, как мент поганый, гы-гы-гы.

— Что-то ты, Верстак, сегодня такой жизнерадостный. Не к добру это, ой, не к добру.

— А ты откуда, муж… Мать моя женщина, да это же пожилой следователь! Не узнал, богатым будете, гражданин начальник, на Мерседесе ездить будите в окружении телок. И у всех телок цицки не меньше третьего размера, землю есть буду, если не угадал.

— Я тебя, Верстак, тоже с трудом узнал. Ты по-прежнему здоров как лось, а чуб куда делся? Такого лба у тебя у тебя раньше в помине не было.

— Гы-гы-гы, облысел малость, сколько лет прошло. А ты теперь большим начальником стал. «Пожилой следователь», кто же мог подумать.

— А я и не знал, что ты от хозяина откинулся.

— Да господь с тобой, гражданин начальник, шестой годок как на воле.

— Да что ты говоришь! Как годы летят. Вроде и сел недавно, а уже шестой годок на воле. Ну и где ты сейчас? По лифтам уже не шалишь?

— Да какие лифты! Остепенился я, при Челюсти в охране состою. Работка не пыльная, мне даже телевизор в прихожей поставили. Единственно, что Ирка работать мешает, а так все устраивает. И зарплата при…

— Это еще что такое!? Верстак, сколько раз тебе говорить, ты своих лагерных знакомых сюда не привечай. Я тебе квартиру купил, туда пускай и ходят, а то, что твоя подруга орет на всех как припадочная, меня не интересует. И от фронтовых воспоминаний меня избавь, пожалуйста. Эти твои бесконечные «братан только от хозяина откинулся, голову преклонить некуда, помоги, чем можешь, пристрой, благодетель» надоели мне хуже горькой редьки. Да и делах у меня полный… В общем так. С благотворительностью мы пока завяжем. Тимур и его блатная команда закрывает лавочку и садится на вегетарианскую диету. Этот братан место голову преклонить себе пусть ищет в другом месте. У меня работы нет и не предвидится. Так что, Верстак, извини. Скоро и тебе нечем будет зарплату платить.

— Да, Челюсть, настроение у тебя то еще. На похороны с лучшим настроением ходят. Неужели тебя Олигарх так сильно расстроил?

— А откуда ты… Справочку об освобождении не покажете, информированный вы наш?

— Справку об освобождении не покажу, ее у меня пока нет. Но могу показать служебное удостоверение.

— Даже так? Пожилой следователь!?

— Послушайте, Челюсть, я уже и с твоей дочерью познакомился, а вы меня в прихожей держите. Или у тебя такой застой в делах, что уже чашкой чая угостить меня не можешь?

— С дочерью познакомился? А разве ее уже с детского сада привезли?

— Гы-гы-гы, Пожилой следователь решил, что Ира Федоровна — это дочь ваша. Она же вас «папочкой» называет, и по возрасту, гы-гы-гы, подходит.

— Гм, знаешь что, Верстак, мы, наверное, действительно в столовую пройдем. А ты сиди, где сидишь, а то гостей пропустишь. Говорят, амнистия прошла, точно придет кто-то. А ты, Ирочка, приготовь-ка нам чайку.

— И покрепче.

— Чай покрепче, а торт?

— Торт любой.

— Вот что значит подход не системный. Я ведь к беседе с вами, Челюсть, готовился. А такой факт, как молодая жена, упустил. Это старость подступает или высокая должность действует. Туповат стал, не организован.

— Я тоже хорош, справку об освобождении из мест лишения свободы потребовал у руководителя правоохранительных органов такого ранга. У меня это от расстроенных чувств, наверное.

— Да, Челюсть, испереживался ты, вижу. Кто же теперь Олигарху героинчик то пришлет, после того, как две партии в сторону ушли. И что теперь делать то будешь? И отношения с Олигархом у тебя, небось, подпортились из-за этого, или нет? Вы то и раньше особо большими друзьями не были, а теперь совсем, небось, прошла любовь, завяли помидоры. Или я заблуждаюсь трагически, и пришел к тебе зря?

— Это вы для протокола спрашиваете?

— Вот не люблю я разговаривать с людьми, у которых за спиной нет ни одной судимости. Тягостно это мне. Вот взять того же Верстака. Казалось бы, уж до чего тупой мужчина, а вопроса такого не задал бы. Да если бы я тебя, голуба Челюсть, с протоколом хотел допросить, то вызвали бы тебя к нам повесткой. Да и не я бы тебя допрашивал, не по чину это мне, не солидно, да и времени на это нет. Совсем за другим пришел, Челюсть, совсем за другим. Слушай, Челюсть, а где ты такой торт купил? Я в Скове все точки знаю, на тортах собаку съел, не делают такого в Скове. Это вроде бизе, а вроде и не бизе. И торт совсем свежий, сухой снизу. Ну-ка, Челюсть, колись, откуда торт?

— Я выпечку не покупаю, это моя Ира все сама делает.

— Ну да! Врешь, наверное, надо через Верстака перепроверить. А где ж ты такую мастерицу нашел? Я думал ты ее так просто в жены взял, увидел девку молодую и красивую, мужское естество и не сдержалось. Благо очаровать есть чем, деньги, небось, в пяти банках лежат по всей Швейцарии. А ты ее, оказывается за душу полюбил, мастерство несказанное. Слушай, Челюсть приходи ко мне в гости, я не шучу, честное слово. Давай дружить семьями. Пускай твоя Ира мою Тамару печь научит. Тебе зачтется, в натуре, или я не пожилой следователь. Правда моя Тамара пока по-русски не особо говорит, но девка она сообразительная, меня уже в домино обыгрывает. Ну, так как, согласен?

— Жены наши будут торты готовить, а мы о чем говорить будем?

— Как, я разве не сказал? Вот дурак старый. Я же вербовать тебя пришел, Челюсть.

— Вербовать? А кому я теперь нужен? Поставки героина, как вы метко подметили, прекратились целиком и полностью, старые контакты я, за ненадобность, подрастерял. Олигарх после потери героина, Свастики и Хомяка, затеял административную реформу. С торговлей наркотиками, в связи с отсутствием таковых, он решил пока завязать. А потому меня отправил на заслуженный отдых, я ему теперь ни к чему, разошлись мы, как в море корабли. Один ко дну пошел, а второй на воздух скоро взлетит.

— И кто же ко дну пошел?

— Прощальные пузыри пустил я, но, чувствует мое сердце, Олигарху тоже не долго осталось на травке резвиться. Появился какие-то новые братки под руководством некого Шпалы, слышали, наверное?

— Пока ничего конкретного.

— На самом деле там более чем конкретно, не зря Лысый к нему уже перекинулся. Лысый и тюремные университеты прошел, и весь сковский блатной мир на его глазах вырос. Он же еще при Горбачеве начинал, во времена борьбы с алкоголизмом. Ветеран сковского рэкета можно сказать, основоположник жанра. Если он решил к Шпале перекинуться, значит, на то веские причины были. Это я один говорю, а другие молчат, но многие так думают. Это и естественно, бригада Свастики практически вся под лед ушла, срока у всех огромные. Куда Капитан смотрел? Ментовская крыша или есть или ее нет, по-другому быть не может. Пока все знали, что Капитан спину прикроет — все смелые были, а как услышали «семь лет с отбыванием в колонии строгого режима», так коленки у всех и дрогнули.

— Ладно, Челюсть, оставим Олигарха в покое. Он тебя из своей команды изгнал за ненадобностью. Теперь ты отдельно, он отдельно. Твое дело выделилось в отдельное следствие. Это я так, просто к слову пришлось, не бери в голову. Забудь об Олигархе. Я к тебе совсем по другому поводу пришел. Ты ведь у нас в Скове ведущий специалист по наркотикам на сегодняшний день. Сам и врач-нарколог, и главный поставщик. Прямо как в сицилийской мафии — все должно оставаться в семье. Ты мне как специалист вот на какой вопрос ответь. Вот поставки героина Олигарху прекратились, дальше что будет? Вы же вех конкурентов с рынка давно убрали, не от вас не одна доза героина в Скове не продавалась. А теперь и вы лавочку закрыли, что, на какое-то время героина в городе не будет? И как наркоманы себя поведут? У нас же больше двадцати процентов насильственных преступлений совершается в состоянии наркотического опьянения, краж, думаю, еще больше. Что будет то теперь, что ждать, к чему готовиться? Я тебе честно, скажу, Челюсть, все как оно есть. Олигарх естественным путем уходит. В естественные процессы в природе тебе вмешиваться совершенно не к чему. Если что расскажешь, что знал о покойном, ты, все-таки, в ближайших помощниках ходил.

— А какой мне с этого прок?

— Ты что, Челюсть, думаешь, на накопленных запасах до старости дожить? Днем Ира торты печет, работает, не покладая рук, ночью ноги длинные раздвигает и так до старости? Вряд ли получится это у тебя, голуба. Пока ты при Олигархе был, боялись тебя, а потому не связывались. А сейчас кто ты есть? Фраер, деньгами надутый. Когда я пришел к тебе, ты спросил, пришла ли твоя дочь из садика. Правильно волнуешься, ой правильно. Рано или поздно Шпалу или другого кого вопрос этот заинтересует. Как же так, ходит четырехлетний ребенок в садик, никто его не трогает, а у папы ребенка финансовые возможности не мерянные. Не правильно это, делать что-то надо. Или я не прав?

— Прав. Потому я из Скова уехать собираюсь, дела закончу и свалю. На торты и на раздвинутые по ночам длинные ноги и мне, и моим внукам хватит.

— Вроде взрослый мужик, и грамотный, и деловой, а рассуждаешь как ребенок. У тебя в Скове мать, сестра с семьей, Ира твоя тоже, наверняка, сковская. А первая жена? Она же тебе сына как никак родила. Парню пятнадцать лет. Он с тобой хоть и не общается, да все равно родная кровь, бросишь его? Всех с собой не увезешь, и не бросишь. Да и вычислить, куда ты уехал проще, чем ты думаешь. Тот же Олигарх, когда у него деньги поиссякнут, о тебе вспомнит.

— Пожилой следователь, говори ясно, чего хочешь.

— Скажу, как не сказать. Хочу, чтобы ты при должности своей остался. Главный наркоторговец Скова и области, но при этом не перед Олигархом ответ держал, а передо мной, голуба моя.

— И тебе же долю отстегивал.

— А как же без этого, голуба моя? Без этого ты сам меня уважать перестанешь.

— Допустим. А откуда я буду порошок брать?

— Придумаем что-нибудь.

— Даже так!? Лихо, господин пожилой следователь, лихо. Не ожидал. Ну и как это практически будет выглядеть?

— Ты, Челюсть, не суетись. Взвесь все, подумай. Деваться тебе все равно некуда, но ты успокойся. Такие вещи просто так не решаются. Давай с тобой так договоримся, приезжай завтра ко мне в гости. Я на острове дом строю, там и поговорим. Мне, наконец, катер привезли, так что со своей Ирой и приезжай на пристань. Я вас там встречу, на катере покатаю, а потом на остров поедем, мой дом посмотрите. И дочку берите с собой, пускай ребенок по берегу побегает, развлечется. По острову погуляем, ночевать у меня останетесь. И пусть твоя Ира все, что надо, для приготовления торта возьмет. Моя раз посмотрит, может быть запомнит, а не запомнит, переспросит.

— Да не удобно как-то. А сколько вашей жене лет?

— Ты что думаешь, тебя одного на молодых тянет? Моей Тамаре двадцать восемь, с твоей Ирой они ровесницы. Приходите, приходите, договорились уже. Завтра в два часа дня жду вас на пристани, катер «Моя Тамара».

— Привет, Аптекарь, я к тебе на минуту забежал.

— Заходи, заходи. Мне моя Лена все время пилит: «Поехали к пожилому следователю, поехали к пожилому следователю. У него на озере так классно». Я уже ревновать ее к тебе начинаю.

— Слушай, Аптекарь, героин, что у Лены твоей был, ты надежно спрятал?

— Ты что, издеваешься? Все спрятано надежно.

— Наконец он мне понадобился.

— Что, весь?

— Нет, дай мне один пакет.

— Подожди, сейчас принесу, к Лене пока не спустишься?

— Нет, некогда, неси героин. Да, Аптекарь, на площади Ленина магазин знаешь? Я там своей Тамаре белье купил обалденное, розовое, в садо-мазохистском стиле, натуральная кожа высшего качества, лайка. Глянь, может, для своей Лены возьмешь.

— А у них на третий номер лифчики есть? Впрочем, вечером сам гляну.

— А эта штука не утонет? У меня ребенок, мне как-то боязно.

— Ира, голубушка, вы мне в душу плюнули как рыбаку. Мой катер — моя гордость, он даже в условиях Заполярья не утонет, а сам я потомственный мореплаватель. Мой отец работал в рыболовецком колхозе, я ним с пятнадцати лет на браконьерский лов рыбы в озеро по ночам выходил. Когда я в Сков вернулся, он уже пожилой был, и я уже в милиции пост солидный занимал, так мы однажды от рыбинспектора на моторке в камышах ушли. Как на винт ничего не накрутилось, ума не приложу. Папаня мой настоящий рыбак был. От рыбохраны, помню, уходим, лодка перегружена, на виражах воду черпает, а он улов выбрасывать не дает. «Черпай воду, — кричит, — черпай, а то потонем, до камышей не дотянем!». Настоящий рыбак был, таких нет теперь. Здорово, Верстак, ты что это такое тащишь? Неужто в сковском цирке гиппопотама копыта откинул?

— Не, то не из цирка. Это Ирина Федорова всякие штуки для приготовления торта взять сказала. Ну и продукты соответственно.

— Мать твою, Верстак, ты же так уронить можешь! Осторожнее, давай я тебе помогу. Здесь не клади, давай в каюту спустим, не ровен час дождь пойдет, иди, знай.

— Все, уже и берега не видно. Как вы теперь остров найдете, если кругом вода? Куда мы заплыли? Иди к маме доченька моя, посиди с мамочкой. Ну и что, что ребенок потянул за это. Это вообще не она, а я потянула, ну и что такого? Как пулемет!? То-то я смотрю, я, как потянула — оно задергалась как-то странно, и зашумело так: ды-ды-ды-ды. Но потом затихло. Я думала, что все успокоилось, даже вам говорить не хотела... Ах, это лента кончилась? А новую купить нельзя? Купить можно, но непонятно куда пули полетели? А куда они могли полететь, кругом же вода, волны. Наверное, все в волну все и врезались. Я дура!? Ты, ты меня всегда… А я, как полная дура… Завезли меня с ребенком куда-то, кругом вода, а еще и ругается! И зачем я только за тебя пошла… У меня же хорошая профессия на руках, повар-кондитер… Да, «не плачь», а если мне страшно? Кругом вода, а я, дуреха доченьку взяла… Да, теперь «не реви». Сейчас «любишь» говоришь, а только что кричал на меня… Как все лицо размазалось!? Пожилой следователь, где здесь зеркало? В каюте? Пойдем доченька, тут какие-то плохие дядьки пулемет поставили. Не надо здесь играться, лучше в каюту пойдем там зеркало есть.

— Вот и приплыли. Осторожно, Ира, здесь песок. Верстак, спускай осторожно, смотри, уронишь. Золушка, встречай гостей. А Тамара где? На стол накрывает? Вот это правильно. Я отлучусь на минутку, а вы проходите, проходите.

— Алло. Как кто говорит? По голосу узнавать должен! Доложите мне лейтенант Волков об оперативной обстановке в городе. Как обычно, ничего сверхъестественного? Это хорошо. Скажите, лейтенант Волков, а не обстреляли ли кого-нибудь в районе озера из крупнокалиберного пулемета? Что значит «так точно никак нет»? Так да или нет? Когда я, наконец, вас научу докладывать точно и по существу рассматриваемого вопроса? Или звезды пора начать срывать, чтоб вы поняли? «Нет» говорите? А вы по журналу проверили? А что же вы мне докладываете, если не проверили. Из пальца высасываете информацию, или еще откуда? Ну и что, что вы сами журнал заполняете? А если вы забыли? Написали, а потом с глаз долой и с сердца вон. Или не бывает так? Или народ наш неправильные поговорки слагает? Ничего в журнале о стрельбе с крупнокалиберного пулемета не написано? Значит, сигналы такие не поступали? Это ерунда, это рыбу глушат, что вы мне всякую ерунду докладываете? Соберитесь, лейтенант Волков, вы на защите правопорядка стоите, а не на базаре семечками торгуете. Да уж надеюсь!

— Эх, Челюсть, повезло тебе, что с милиционерами ты дело не имеешь. Ой, повезло. А я из-за них уже геморрой заработал, где отдел кадров только таких находит. Все успокоиться не могу. Ладно. Ты мне, кстати, список приготовил? Это столько у нас в городе торговцев наркотиками? Ты это серьезно, Челюсть? Это только первый лист!? Так, Гизелла Рамадановская-Рюмина, 72 года. Это круто, блин. Она что, тоже героином торгует?

— Цыганка она, трудится без сбоев, без скидок на возраст.

— А, цыганская баронесса, тогда понятно. Молодец Гизелла, и возраст ей не помеха, в юности наверняка комсомолкой была.

— Гизелла комсомолкой, думаю, не была. В школе она не училась, и за все жизнь документа у нее не одного не было.

— Да? И сейчас нет?

— Сейчас есть. Она заграничный паспорт пару лет назад получила. Без него в Швейцарию ездить нельзя, а у нее там счет открыт. Сейчас у нее и чековая книжка есть и кредитная карточка.

— Растет благосостояние цыганского народа и это радует. А с Гизеллой ты меня познакомь. Впрочем, нет, черт с ней, карга старая, зачем она мне нужна? Так посадим.

Ладно, Челюсть, шутки кончились. Сейчас наши жены обнюхают друг дружку, что-нибудь мясное приготовят, может даже тортик на скорую руку, а мы с тобой снова немного на катере покатаемся. Тихонько так, без пулеметной стрельбы. Степаныч, становись к штурвалу, курс к Скову, к тому месту, ну, ты знаешь. А мы с господином Челюстью пока в каюте посидим чуток.

Мысли мои такие. Сейчас мы с тобой возвращаемся в Сков. Вот тебе пакет героина…

— Так это же тот самый «Кандагар», который мне Олигарх поставлял! Ну конечно, и печать с мечами, и буквы арабские. Пол кило порошка высшего качества! Пожилой следователь, откуда? Пол кило, да это же нам работы на месяц хватит, а у меня люди последнее отдают.

— Потому-то мы сейчас подплывем к Скову. Не к пристани, откуда мы недавно отошли, а в другом месте. Пристани там нет, но глубина приличная, к самому берегу подойти можно. В этом месте пацаны с обрыва в воду прыгают, в парке. Знаешь, где это?

— Конечно знаю. Я когда сам там нырял.

— Вот и хорошо. Мы с тобой сойдем по тихому, Степаныч катер от берега отгонит, чтоб он там глаза никому не мозолил. Когда мы к Скову подойдем уже темно будет, нам привлекать к себе внимание ни к чему. Если за кем-то из нас кто-то и присматривает, пусть думают, что мы на острове. Машины наши на пристани стоят, мы с пристани на катере ушли. Так что если за нами слежка и есть, мы от нее оторвались. Дальше мы ненадолго расстанемся. Ты берешь героин и быстро разбрасываешь его по своим бригадирам. Сколько их у тебя?

— Пятеро, ровно по сто грамм на рыло.

— Вот ты им и раздай, пускай люди работают. Только заранее не предупреждай, что на тебе порошок едет, скажи встретиться мол хочу. Придумай что-нибудь.

— Не первый день замужем. Кто ж скажет, что на тебе героин едет? Для этого глубоко слабоумным нужно быть.

— Это хорошо, что не первый раз замужем. Сколько времени тебе на это потребуется.

— Часа два, два с половиной.

— Через три часа встречаемся на том же месте. Степаныч катер подгонит, и мы вернемся на остров. Все ясно?

— Что тут может быть не ясного?

— «Так точно» отвечать нужно. Впрочем, ладно.

— А пока мы с тобой по списку пройдемся не спеша каждую фамилию разберем, время у нас есть. Ты должен четко мне ответить на такой вопрос — кто из розничных торговцев героином в городе Скове напрямую с Олигархом связан, а кто его знает только через тебя.

— Это просто достаточно. В списке тридцать шесть человек, помимо цыган конечно. Всю систему лично строил, всех по памяти помню. Всех можно разбить на три группы. Первая группа: люди, которые работали у Олигарха на рэкете, а потом, по каким-то причинам Олигарх их оттуда убрал и ко мне пристроил. Вторая группа. Это те люди, которые когда-то сидели вместе с Верстаком в лагере, после освобождения приехали в Сков и обратились к нему за помощью. Люди эти в Скове пришлые, знают они только Верстака и меня. И третья группа — это кочующие шумною толпою цыгане. Тут мир замкнутый, обособленный, что там внутри происходит, сказать трудно. Кто работает, где работает, как работает понять не возможно. Люди появляются и исчезают, кто как с кем там связан — все покрыто густым туманом, но работают они четко и информация от них никуда не сливается. Знают они только меня. Собственно, знает меня только Гизелла. Товар я всегда привожу ей лично. Ее дом стоит в цыганском поселке, подъехать на машине к нему нельзя, незамеченным подойти тем более, так что опасаться нечего.

— Вот тут ты прав. Внедрить информаторов в цыганский поселок никто и не пытается, мол, там наружу ничего не выходит. А ведь цыгане такие же граждане Российской Федерации как и русские. Но внимания и заботы должной им не оказывается, что очень обидно. У нас все граждане равны должны быть, не зависимо от национальности. Особенно перед законом. Если поговорка «От трудов праведных не нажить палат каменных» верна, а она верна, то получается, что в цыганском поселке трудами праведными почти никто не злоупотребляет. Нет, знакомиться мне надо с Гизеллой, как ее?

— Рамадановская-Рюмина. У нее сын есть. По паспорту его зовут Владимир Степанович, но называет он себя «Вольдемар Стефанович» и фамилию себе поменял на «Корнетов». Врачом работает, от цыганских обычаев отошел, женат на русской. Может через него? Он у меня главным врачом был, когда я еще наркологом работал. Через него с матерью его, Гизеллой, и познакомился. По его мнению «Корнетов» — это фамилия аристократическая, а «Рамадановская-Рюмина» — слишком цыганская. Он своей фамилии стеснялся.

— Если от цыганских обычаев отошел, да, тем более, фамилии своей стеснялся, то и говорить с ним не о чем. Его цыгане наверняка из списка живых вычеркнули и тайн своих не доверяют. Но эту тему мы пока оставим. Пока. А теперь скажи, — эти люди, те, которые пришли от Олигарха, и те, которые к Верстаку из лагеря пришли, они по всем бригадам разбросаны, или отдельно работают?

— Все перемешены, на этом и Олигарх настаивал. Он говорил, что тем, кто из лагеря пришел, особого доверия нет, за ними присмотр нужен, да и чужие они в городе, местных условий не знают, связей не имеют.

— Это не им Олигарх присмотр организовывал, это он тебе под строгим контролем держал. Чтобы ты не от кого другого левый товар не получал и из-под прилавка не отпускал. Чтобы в каждой проданной дозе героина доля для Олигарха была. Но нам с ним делиться ни к чему, а потому мы так поступим. Сейчас около каждой фамилии человека Олигарха ты мне галочку поставь. Смотри, не упусти никого. На них должен обрушиться карающий меч правосудия, потому как, если мы их не переловим, Олигарх тебе секир башка сделает. Да и мне тоже. А так мы его без глаз и ушей оставим на рынке торговли наркотиков, и без органов обоняния тоже. Нечего ему тут разнюхивать, решил уйти с рынка торговли наркотиками — уходи, не путайся под ногами. Все понял?

— Добрый вечер, товарищ пожилой следователь.

— Здравствуй Зиночка. Ты все хорошеешь, тебе манекенщицей работать, а не машинисткой в милиции.

— Ой, да вы все шутите.

— Зиночка, кто же с этим шутит? Да и как я с тобой шутить могу, если просьба у меня к тебе срочная. Вот видишь список? Весь его печатать не надо, только те фамилии, которые крестиками помечены и адреса, которые напротив фамилий, все остальное лишнее.

— Товарищ пожилой следователь, да у меня же рабочий день кончился!

— Зиночка, ты в милиции работаешь, все время проверяться должна. Любит, к примеру, тебя молодой человек, или мозги морочит доверчивой девушке, «туфту гонит» на милицейском языке. А как ты можешь это проверить?

— Не знаю. А как проверить?

— Вот видишь, не знаешь, а я недавно в Москву на учебу ездил, там этому вопросу целый курс посвящен был.

— Расскажите мне.

— Так это служебная тайна, Зиночка.

— А у меня допуск есть, правда? Я не кому не скажу, ну пожалуйста.

— Ладно уж, раз у тебя допуск есть. В Америке эксперимент провели. Сначала на неграх, а когда те живы остались, и на белых. И что выяснилось. Оказывается, что если молодой человек девушку до потери пульса ждет, не уходит пиво пить, значит, втрескался он в нее без памяти. А если не ждет больше часа, значит, отношение у него к ней плевое.

— Правда?

— Да ты что, Зиночка! Ты хочешь сказать, что пожилой следователь своих подчиненных обманывает?

— Ой, нет, нет. Я сейчас все напечатаю. Господи, какой почерк неразборчивый.

— Смотри ничего не напутай!

— Товарищ пожилой следователь!

— Ладно, ладно, работай, не буду над душой стоять. Тут делов всего ничего.

— Дежурный.

— Докладывает лейтенант Волков. С момента начала дежурства происшествий не зарегистрировано.

— Да сядь ты, сядь. Ты же только дежурство принял, что тут докладывать. Тем более, что поработать тебе сегодня придется. Ближе к утру обзвонишь всех. Только всех, ты понял? Нет такого «не застал», это милиция, а не проститутки возле вокзала. Только раньше четырех не звони, может вечером кто и выпил. Дай людям выспаться. Сейчас Зина нам список принесет, значит действуем строго по этому списку. Причем так, ни один сотрудник, на территории которого находится адрес, в задержании не участвует. Все работают на чужой территории, так здоровей будет. В шесть ноль-ноль, одновременно по всему городу, ты меня понял? Если кто-то опоздает, или, не приведи Аллах, раньше начнет, погоны твои на звезду беднее станут, сейчас я серьезно говорю.

— Так точно.

— Расслабься Волков, я с тобой как с человеком говорю. Сегодня мы половину наркоторговцев в городе посадим, если пройдет все удачно. Другой такой случай нам не скоро представиться. Ты сам то сковской?

— Да нет, я на острове вырос, товарищ пожилой следователь. Там рыболовецкий колхоз есть, может слыхали?

— Слыхал, слыхал. Я тебя как человека прошу, Волков, сделай все аккуратно. Чуть что на меня ссылайся, а я за свой базар отвечу. Чтобы ровно в шесть, а то они друг друга предупредят. И чтобы все перевернули, у каждого героин должен быть, кто героина не найдет — буду ставить вопрос о не полном служебном соответствии. Так и передай. И еще. Начальство звонить будет, напускай туман, прикидывайся валенком, говори, что номером ошиблись, в баню попали, тут все голые; по-русски не понимаешь; в туалет бежишь, живот прихватило; бензина нет; ученья идут; Эстония на Россию напала, ттаннки рвутся к Скову. Что хочешь говори. Но о чем идет речь до шести ноль-ноль никто знать не должен. Ты понял меня, Волков?

— Понял я, товарищ пожилой следователь, понял все. У моей сестры муж на иглу подсел. Все как часы сработает, вы не волнуйтесь.

— А вот и Зиночка. Так, то, что ты напечатала, это для капитана Волкова, а черновик я себе возьму, ладно? И еще, Зиночка, давай выйдем, я тебе еще что-то по секрету хочу сказать.

— Что еще способ есть, чтобы узнать, любит или нет?

— Нет, доченька, я не об этом. Ты меня извини старого, но я тебе это должен сказать. Когда тебя на работу брали, ты подписала подписку о разглашении. Ну, так вот. Список, который ты печатала, видели только ты и я. А потому, если то, что там написано, еще кто-то узнает, мне тебя в тюрьму придется посадить за разглашение служебной тайны. Ты меня поняла?

— Товарищ пожилой следователь, я далеко не такая дурочка, как это может показаться, глядя под мою короткую юбку.

— Очень хорошо. А под юбку тебе я постараюсь больше не глядеть. Тут ты меня извини, это непроизвольно иногда получается.

— Да я и не в претензии.

— Очень хорошо, Зина, что мы друг друга хорошо поняли.

— Я могу идти?

— Да, вы свободны.