inushinu — Зеркало Варфеля

Неожиданно он перестал читать и посмотрел на свои руки: большие, с узловатыми пальцами и серыми каемками на ногтях и показалось, что они чужие, не его.

Это удивило, и подумалось: «Чертовщина какая-то! Я-то точно знаю, что ничего нет... Всё это писательские штучки!» И тут же — другая мысль: «Ну, а всё-таки, может быть. Откуда мне знать? Я ведь не могу проверить? Странно!»

И он опять, пристально посмотрел на руки. Он не понимал, зачем он это делает. Так получалось. Само собой. Он продолжал внимательно рассматривать свои руки — они, от напряжения, стали вздрагивать. Это ещё больше озадачило его: «Что со мной происходит? Может от чтения? Ну, надо же такое написать!» — он испугался и с опаской глянул на руки. «Чего это,     я всё зыркаю на них Что-то тут не так... Душу смущают...

А собственно, что такого написал автор? Ну, герой стал в зеркало пялиться, и, видя там своё отражение, а оно с ним стало говорить. Произошло раздвоение. И чего только не напишут! Ну, может быть. Чего в жизни не бывает».

Молодому Человеку    захотелось посмотреть на свои руки.

Он встал и направился в прихожую, там, перевесив одежду, которая закрывало зеркало — посмотрел на себя. «Ну вот, что я здесь вижу? Своё мурло и более ничего. Хоть тресни, больше ничего!»    Он приблизил лицо к зеркалу. Из мути стекла возникли глаза: с кругами синеватого цвета, на коже виднелись маленькие, чуть заметные выемки — и больше ничего. Захотелось увидеть нечто большее. Как он не напрягался, всматриваясь в зеркало, ничего не увидел, кроме, уже привычной для себя, собственной физиономии. Это угнетало.

«Ясно... Это только у меня так... Невезучий!» — С тоской думалось ему. «Ведь, если разобраться, по существу, то ничего не происходило, в этой книжке, бесконечных разговоров героя с зеркалом…», — тут его мысли затормозились, и он ещё раз всмотрелся в зеркало. Всё оставалось по-прежнему. « Что за чёрт! Ну, что я пялюсь в зеркало? Что я там увижу, кроме своей рожи? Ну, судило отражение этого балбеса. Или постой он его судил? Да, какая разница, кто там у них кого судил!» — В сердцах он даже махнул рукой,— «А я? Кто говорил, не суди, и тебя судить не будут? Как бы ни так! Вот был у нас один фрукт: тихий такой, а как-то попался на проходной с вещичками — срок схлопотал! А ведь слова дурного никому не сказал и лапши на уши не вешал... Не в этом дело".

Настроение испортилось. Вернувшись в комнату, он лёг на диван, заложил руки за голову, и стал, ни о чём не думая, смотреть в потолок.

Но мысли выскакивали неизвестно откуда и как он не старался их не замечать, не давали ему покоя.

Молодой человек сел и неожиданно почувствовал, что ему хочется посмотреть на свои руки. Внутри всё сжалось.

И чем больше он пытался себе объяснить происходящее, тем непонятнее всё становилось!

Он закрыл глаза, весь как пружина сжался — и вот она свобода!

Желание смотреть на руки ослабло.

Но свято место пусто не бывает, потянулись воспоминания

Устав от бесплодной борьбы с самим собой, чувствуя скольжение вниз по ступеням настроения, решил: «Надо позвонить Валерию». И тут же сомнение: « А зачем я ему буду звонить? Что я ему скажу?»

Попробовал ответить — не смог.

Злость захлестнула его. Он вскочил с дивана и метнулся на кухню. Там, неизвестно зачем, он налив в чайник воды, поставил на плитку, но забыл зажечь конфорку, потом сел на табурет и стал смотреть в окно. «И почему же я хотел ему позвонить?» — Неожиданно в сознании сверкнула цитата о том, что у каждого героя есть свое отражение и оно не зеркальное. Откуда эта цитата? Он не знал.

"Вот проклятая книга, привязалась, сволочь!» — со злостью подумал он, — теперь всё — хана мне! Не отвяжется, пока не затюкает меня!".

С тоской он посмотрел в окно. Там, его внимание привлекла драка мальчишек. Вначале он с интересом наблюдал за ней. Отвлекся. Потом, когда мальчишечья возня стала однообразной, да и к тому же, их растащили, интерес, к происходящему за окном пропал.

Он, вспомнил про чайник. Встал, чтобы выключить газ, но обнаружил, что не зажёг конфорку. На несколько минут он застыл, с удивлением взирая на чайник.

Дотронувшись рукой до лба, ощутил пот. В комнате было не настолько жарко, чтобы вспотеть: "Вроде бы... что-то здесь … не так... Выдумка всё это! Всё, что в книгах написано — придумка! Но тогда почему цепляет?» — Повернувшись, он устремился из кухни и опять подошел к зеркалу.

Всматриваясь в отражение, подумал, что он себя не знает. Это ужаснуло. С неприязнью посмотрев на зеркальное отражение, он вдруг понял, что смотрящее из зеркала лицо — ему не нравится. "А может это не я? — порхнула мысль, — может это просто зеркало такое... Ведь оно наше, а известно, как у нас делается: тяп-ляп — и все дела!»

Ему припомнилось, что у него есть зарубежное зеркало, он стал суетливо шарить по внутренним карманам пиджака, когда его рука натолкнулась на зеркало, он обрадовался, тут же вынул руку и, раскрыв зеркало, уставился в него. Но вывод был неутешительным: изменений нет. "У них тоже жулики!" — Память услужливо подарило воспоминание, как он, пять лет назад, купил ботинки, австрийские, а они через месяц порвались. Это успокоило. И у них, как показывает опыт, так же, как у нас, водятся жулики!

Перерыв всё в шкафу, нашел зеркало жены. Оно было круглое и двухстороннее. Одна сторона показывала нормально, а другая — увеличивала. Он стал попеременно смотреть то на одну сторону, то — на другую.

Ничего не изменилось. Наоборот, то, что он увидел, окончательно привело его в уныние: большой нос, который был расширен и удален от щек — рождал отчаяние. Волосы были похожи на охапку чёрной соломы, а глаза смотрели тревожно и затравленно.

Сердце заныло и, как бы надсмехаясь над ним, в голову полезли воспоминания. Одно неприятнее другого. Захотелось завыть, разбить ненавистное зеркало, но мысли совсем стали неуправляемыми и ему, надо заметить, ни с того ни сего, вспомнился длинный разговор с женой. Швырнув зеркало на кресло, он подошел к дивану и, бросившись на него, закрыл глаза и стал прислушиваться к себе. Ничего кроме тишины.

Захотелось исчезнуть. Мысль понравилось, но стало жалко уюта, царившего, как ему казалось, в квартире. Многие, приходившие к нему, завидовали. Сколько на это сил было затрачено!

"Ну, хорошо, — зашевелились мысли, — пусть этот деятель решил покаяться... Ну, может ему больше сказать некому... Такое бывает... Ну, и решил, бедолага, поговорить с зеркалом», — при, мысли о зеркале всё в нём задергалось, и он с ненавистью посмотрел на кресло, где лежал этот злополучный кусок венецианского стекла.

И снова в голове забились мысли: «Вот, гад! Ну, поговорил с зеркалом, так зачем об этом писать? А то судит, рядит... А чего-то судить, чего рядить, надо дело делать!" — Ему понравилось такое направление мысли. Стараясь не заострять на этом внимание, он неожиданно подумал. "А вот я спрошу себя...» — от такого поворота мыслей он так испугался, что даже перестал думать. Сильнее зажмурил глаза, а когда открыл их, то почудилось, что луч солнца, отраженный от зеркала, полоснул острым лучом стену и, отразившись от блестящих поверхностей, ударил его по глазам. На мгновение наступила темнота. Мысли застыли, и ему показалось, что он, куда — то провалился. Некоторое время спустя он пришёл в себя. Судорожно вдохнул воздух и — о, Боже!

Ему опять захотелось посмотреть на руки!

"Ну, хорошо, — пытался он схватиться за соломинку, — пусть этот человек решил покаяться в своих грехах, так зачем это делать перед зеркалом? Что б любоваться на самого себя, тогда получается, что он не судит себя, а любуется собой? Но… ведь он себя не видел! Он потерял своё изображение…. Где потерял?» Как он не силился ответить на этот вопрос, ничего не получалось. И полезли вопросы: Да и кто этот, чертов судья? Почему он не видел себя? Что всем эти хотел сказать автор? « Сколько вопросов, а где ответы? — С тоской думал Молодой Человек, — а ответов нет! Вот в том-то и дело, что ответить невозможно. Никто ничего не знает о себе.

Если я сам спрошу себя...", — здесь, как по команде, течение мысли прервалось.

"Мы живем в двадцать первом веке, — задёргались мысли,— а это о чём-нибудь, да говорит. Это не мрачное средневековье, вот там-то могло случиться всё, что угодно, а у нас нет — позвольте! Мы такого достигли, что даже планируем..." — но ему так и не удалось вспомнить, что именно планируют. Но, тем не менее, он ощутил силу возвышения над предрассудками и над всем авторами, которые задают вопросы, но сами на них не отвечают.

"А что моя жизнь? — неожиданно всплыла в его сознании нелепая и неизвестно откуда взявшаяся мысль. Она рявкнула, где-то, внутри его головы, и тут же в глазах стало темно.

"Это просто судьба! — Вспомнил он спасительное слово. — Человек! А что он может-то!" — Ему не хотелось думать о себе, поэтому он стремился думать о человеке вообще. Так удобнее и ни к чему не обязывает. "Вот, ежели бы у меня были связи, то сидел бы я в этой проклятой дыре, где и свету Божьего не видно. А ведь если быть беспристрастным, то чем я уступаю Бельченкову? Ничем! Я могу... да чёрт с ним! Получил он это место — пусть им подавится. Для меня не это главное. Важно, чтобы все по справедливости. Нельзя без неё — это ведь получается прямо форменное средневековье! Ну, сделал он это своё открытие, но ведь никто проверить-то не сможет. Может там, ничего и нет, а так... Конечно, у него там, в Белокаменной, кто-то есть — это как пить дать, а так бы комиссии, заседания... ,— мысли потекли спокойнее. Воспоминание, хоть и было неприятным, зато было своим. Привычным.

«Если бы я начал тогда, когда он меня попросил с ним разрабатывать эту тему, то наверняка было бы лучше! Нет, я просто человек другой, для меня это не важно. Другое. Большее. А, как известно, — всем хорошим людям не везёт. Они — горемыки...

Хотя я не могу про себя сказать, что я горемыка. Это в переносном смысле, а в действительности я в жизни устроился не хуже других. И уж точно лучше многих. Не хапал всё, что плохо лежит, но на жизнь хватает. Не жалуюсь! Вон Васька-то, как бросил институт на третьем курсе, так и шлындает по пивным ларькам — и ни кола, ни двора. А у меня плохо ли хорошо ли —, но квартира своя, и в ней есть кой чего", — взглядом он любовно погладил мебель, потом скользнул по книжным стеллажам, — вон, сколько собрал и все ценные. Мне, намедни, за них такую деньгу предлагали… Конечно, я, понимая, что я не этого заслужил, что мне надо больше, но что поделаешь. Здесь судьба, а от неё... Недавно я прочитал изреченьице — если... сейчас... сейчас... вспомню. Вот, если не хочешь, чтобы судьба тебя… прёт... нет не прёт. Наверно тащила. Да, точно, если не хочешь, чтобы судьба тебя тащила, то иди сам!

Меня не надо тащить —    я сам иду».

«А тогда с Витькой…,— воспоминания резанули его совесть, и он почувствовал вину. Раньше такого не было — Тогда с Витькой... Говорят, что я плохо поступил. А что мне было делать? Расскажи я, как всё было …. Да меня бы заживо съели и не подавились.

А на кой ляд, мне такое нужно?

Да, и Витька, повёл себя неправильно. Решил в принципиальность сыграть. А кому нужна эта принципиальность. Кому? Да никому она не нужна! Если бы он не ломался, то всё было бы в ажуре. Ан, нет! Заартачился, стал истину доказать — ну и доказал: заявление по собственному желанию на стол директору, а я остался и шеф уважает и да вообще... Конечно, это не мой предел. Какие мои годы? Всего 33 года...

33 года...

Возраст опасный. Хотя нет, в газете писали, что жизнь год от года будет увеличиваться, так что это можно сказать по современным понятиям есть еще раннее младенчество».

Мысли о Витьке ушли.

Но тут, с ещё большей силой, ему захотелось увидеть свои руки. И он почувствовал в центре ладоней тепло. Оно было странным.

Он дернулся, и тут же мысль свернула в сторону:    «А ведь машина-то у меня есть, а у Бельчикова — нет! Как судьба-то распоряжается, этот идиот, как мне рассказывали, женился на бабе, у которой ребенок! Ха-ха! Что ему, горемыке, молоденьких девок не хватило? А у меня-то все было в порядке, как конвертик вскрыл...", — ему вспомнилась сцена: однажды возле института, он увидел свою жену с молодым человеком. Высоким рыжеватым, но симпатичным парнем. Долгое время он выяснял кто это, но жена не могла дать ему вразумительного ответа. Тогда-то в его душе поселилось подозрение... Стал искать пачку с сигаретами. "Куда она их сунула? Ведь я ясно сказал: брошу курить, но иногда, нужно, а для этого они должны всегда лежать на видном месте. Но ведь... если это...» — Он почувствовал неудобство.

Ему стало не по себе от мысли об измене.

"Если узнает Витька, то он задохнётся от восторга! Для него, пакость в моей жизни — пряник! » — чувство вины опять накрыло его. Он стал оправдываться. Точь-в-точь как в том произведении, что он прочитал. « У нас ему не светило. Петрович на это, грёбанное место, норовил своего племяша устроить. Витьке, куда с ним бодаться! Тот бы ему хребет тут же сломал. Петрович сила… И пикнуть не успел бы. А меня бы Петрович, как цуцика, щелчком пришиб!» И тут же мысль сжала сердце: «А ведь она и Витьке глазки строила! Бог, ты мой! Вот это юмор! И мамаша у неё — стерва известная. "Любочка, Любочка, всё лебезит, всё подмазаться хочет... А Витька, — ещё друг называется. Какую свинью решил подложить. Не подкопаешься. Любку он знает, телефон тоже, а её начальник вместо того, чтобы выяснить, кто звонит в рабочее время, подзывает к телефону. Вот это оборотик!" — Он откинулся на подушки дивана. Тоска душила его. Было до слёз обидно о такой несправедливости. И тут его осенило: «Мстит мне Витька. Точняк!» — Он почувствовал, как пот выступил на лбу.

Нечаянно взгляд упал на книгу, и он подумал: « Вот тебя, проклятый писателишко, засунуть бы его сюда, на моё место! Это тебе не бумагу марать. Она, родимая, всё выдержит. А вот, покрутился бы ты в моей шкуре, тогда бы почувствовал, что такое настоящая жизнь! Увидел бы её истинную морду, а то ведь сидит в тиши и строчит себе и сам не знает, что творит. Зеркало ему подавай! Чертовщина какая-то и никакого просвета!»

Мысль сделала крутой вираж: «Ну, что делать? Может развестись? Баб-то сейчас — пруд пруди. В цехе недавно рассказывали, что по переписи их на каждого нашего брата приходится десяток штук, хотя... что Петрович подумает? Начальство? Да это не фиг с изюмом — это сложнее... А мне как? Вот то-то и оно, что не знаю. Ну, Любка, стерва! А как ластится-то? И комар носа не подточит. Вот это и подозрительно…"

   Он не заметил, как закурил вторую сигарету. В памяти возникали события, которые подтверждали догадку о том, что не всё ладно в его семейной жизни. Он всё отчетливее стал понимать, что судьба пошутила над ним злую шутку, — "Ведь не женись я, всё было бы по-другому. Перед    свадьбой столько было обещаний. А что в итоге: ну, машина; ну, дача... И всё! И больше ничего. Да тёщинская блажь, насчет внученьки... А нянчить, кто будет. Она    не будет. Как пить дать — не будет!» — на секунду он расслабился, но опять стало тоскливо. "А, кстати, где она?» — Ему вдруг захотелось позвонить тёще и официальным — именно официальным! — голосом спросить, где болтается её дочь? Он уже протянул руку, но вспомнил, что телефон, у тёщи спаренный с соседями и, что те, наверняка, подслушивают разговоры. "Только этого не хватало, чтобы это распространилось по всему городу, конечно, все бы были рады этому... зависть, кругом одна зависть! Ведь и так на каждом углу шипят, что на мою зарплату ничего нельзя ничего купить. Можно, если к этому вопросу с головой подойти. Не при коммунистах живём. У нас свобода! В жизни главное — солидность, представительность, но люди этого не понимают. Они всё норовят какую-то шпану выгораживать. Они, дескать, люди хорошие, да вот судьба у них не сложилась. С деньгами им, дескать, не повезло! А кто им судьбу будет делать? Самим надо... Оно надежнее, не зря говорят, что каждый кузнец своего добра. Не смог достать? Нечего из зависти говорить, что у другого ворованное. Оно, конечно, понятно — обидно им. Они не смогли — вот и злобятся, всякие басни придумывают. Их придумывай, не придумывай, а правда-то она как бритва чиркнул раз — и ослеп!»

   И тут он чуть не завыл, опять, ему захотелось посмотреть на свои руки.

Мысли заметались: «Что же она не идёт? Сказала, что только туда и обратно, а, вон, уже, сколько времени прошло, а её всё нет? Чёрт те что! Вот что обидно: все голосят — свободу женщине: свободу добились, а что в итоге? Сплошной разврат. Недавно механик рассказывал, что на Западе-то до чего додумались — женами меняются...", — и, совершенно непонятно, почему, перед его глазами проплыли стройные бедра жены начальника. Он сделал судорожное движение, глотнул воздух, и по всему его телу разлилась дразнящая слабость.

"Правда, бывают отдельные случаи, что некоторым достаются жены не по назначению. Если по справедливости, то она мне не — пара, а взял я её из жалости. А она не ценит! Видите ли, ей надо в магазин сходить. Хорошая жена должна всё планировать, чтобы мужу никаких хлопот..."

   И вновь перед ним проплыли эти дразнящие черты жены начальника.

Дверной звонок оборвал мысли. Он медленно поднялся, и пошел открывать день.

Перед ним стояла жена. В руках у неё были сумки. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел в комнату.

Когда она вошла, спросил:

— Где ты шлялась?

— В очереди стояла, — ответила она, не обращая внимания на интонацию.

— А есть чего?

— Как чего?

— А ты что уже разучилась понимать, когда тебя спрашивают?

— Не дури! Всё в холодильнике...

— А-а-а..., — почему-то протянул он и, поднявшись со стула, пошёл на кухню.

        На улице плясало солнце. Раздавались голоса. Взглянув в окно, он увидел своё отражение и, почему-то вспомнилось название прочитанного рассказа: "Зеркало….." И всё. Больше ничего.

Только одно слово — «Зеркало»!

И руки больше не тревожили.

«Да, ну и чёрт с ним, с этим «Зеркалом»!

И тут же, как по волшебству, мысли покатились плавно и безмятежно. Как всегда.