Zarin — Пролог. Осужденный

В холодной и тёмной, почти чёрной от отсутствия света, темнице сидел человек. На первый взгляд можно было подумать, что он спит — он сидел, полностью расслабившись и обхватив ноги руками. Склонённая на грудь голова даже не шевелилась. Ровное и размеренное дыхание со свистом вырывалось из приоткрытого рта. Но это — на первый взгляд. Узник не спал. Он сидел, устремив свой взор на стену, словно пытаясь разглядеть там какую-то букашку. Его взгляд был таким яростным, что если бы он мог материализоваться в демона, то сам Дьявол умер бы от ужаса пред его видом!

Одет узник был просто, даже очень. Грязная и рваная телогрейка на голое тело, протёртые штаны с разорванной левой штаниною да грубый пояс из львиной шкуры. На поясе висели пустые ножны для кинжала, которого теперь не было.

Он сидел и смотрел в одну точку. Звали его Джоном, он был вором. Хотя он и был более известен, как “Ловкая Рука”, однако… Однако, он сидел сейчас на холодных плитах темницы. Его схватили вчера. И из-за чего! Из-за того, что он в последнее время стал наплевательски относиться к своей профессии, что повлияло на снижение бдительности. Он решил, что старик, сидевший за столом и уронивший на него голову — спит. А, решив так, Джон стал рыскать по его комнате. Но старик не спал. Он просто устал и лишь слегка прикрыл веки. А из-за того, что сей старик был какой-то восточной национальности, то казалось, что он крепко спит, закрыв очи…

Его приговорили к смертной казни. И потому ему не спалось. И потому он сидел и смотрел, застыв, словно статуя, на каменном полу. А так как казнить его должны были на рассвете, и кромешная тьма затрудняла считать оставшиеся часы жизни, то Джон внимательно вслушивался — не шумят ли шаги идущего палача?

Много прошло времени, прежде чем он услышал звук шагов. Вздрогнув, как от удара кинжалом, Джон стал всматриваться в дверную решетку. Но вместо палача в чёрных перчатках, к нему вошел… священник в чёрном одеянии! Сплюнув на пол от бушующей в нём ярости, вор снова уселся на пол, сцепив колени руками. Священник же подошел и, осенив сидящего святым крестом, стал говорить вкрадчивым голосом:

-Позволь отпустить тебе грехи, сын мой. Хоть ты и заблудился во Тьме, Господь с радостью примет тебя, если ты раскаешься и будешь молиться за свою грешную душу! Господь никого не оставит в беде, ибо нет благороднее и чище сердца, нежели у Него! Ибо каждый, созданный по образу и подобию Божьему, должен иметь надежду быть прощенным. Ведь нет ничего лучше, чем вознестись в Небеса, к величайшему Отцу нашему, Господу! Ибо нет прекраснее — освободиться от скверны в своей душе и выгнать из неё всех демонов, что гложут её. Не спеши отказываться, сын мой, от протянутой тебе соломинки! Подумай. Хорошенько подумай и молись за свою грешную и заблудшую душу! И, возможно, Господь услышит твои мольбы и смилостивится над твоею душою. Подумай, сын мой. — после этих слов служитель церкви замолк. Джон поднял на святошу тяжелый взгляд своих, почерневших от ярости, глаз. И когда он отвечал, то слова, произнесённые им, стегали воздух, словно удары бича:

-Твой Господь, козёл смердячий, мне до одного места! Засунь его себе в задницу! Если он такой всемогущий, как ты говоришь, почему на улицах так много бедных, больных и голодных?! По-моему, Дьявол и тот лучше! Да, он требует за свои дары твою душу! Пусть! Я с радостью отдал бы ему свою, если бы он предложил мне радостную и безответственную жизнь. Жизнь, полную сладостных приятных мелочей и моментов. Я бы с радостью продал бы свою душу этому Падшему Ангелу! А что твой Боженька?! Те, кто верует в Его силы, почему-то всегда нищие, в оборванных одеждах, без гроша в кармане. Единственное, что у них есть, это их, поистине фанатическая Вера в вашего Бога! Я в него не верю! Так что вали отсюда, отродье Святого Креста! И не требуется мне отпущение твоих чёртовых грехов! И не стоит тыкать в меня своим потным и вонючим крестом! Засунь его себе в задницу и поверни там три раза, после чего можешь молиться своему Господу, гори он адским пламенем! А теперь оставь меня, божественная скотина! — и Джон смачно плюнул на крест, которым священник не переставал осенять себя и узника, пытаясь таким образом изгнать демонов из его души. После того, как вор плюнул на распятие, зрачки у представителя церкви расширились от ужасного богохульства. Он весь затрясся и, осенив себя святым крестом, поспешно вышел из клетки, шурша своим одеянием.

Хлопнувшая дверь возвестила о том, что священник ушел. Шумно выдохнув воздух через рот, вор снова уселся на пол, в ту же самую позу, в которой пребывал до прихода святоши. Однако, на душе у него стало намного легче. Наверное, от того, что он высказал всё этому святому ублюдку. Наверное…

Джон сидел, хмуро уставившись в стену своего холодного и сырого “убежища”. И вдруг на сей стене мелькнуло что-то. Какой-то луч. Луч скользнул снова… и снова! Спустя несколько мгновений на стене переливалось и горело маленькое солнце! Вор глядел на сие горящие Чудо во все глаза. Но как?! Этого же не может быть?! Просто не может быть! Словно завороженный, смотрел он на белый, испускающий некий Свет и переливающийся мощью и силою, шар, продолжавший гореть. Вор так увлёкся созерцанием чуда, что только в последний момент услышал гулкие и тяжелые шаги. Спустя пару мгновений лязг ключей возвестил о том, что кто-то пришел за ним, Джоном — “Ловкой Рукой”. И этот кто-то был не кем иным, как самим палачом. Вор сразу узнал его, как только тот вошел. Чёрные, кожаные перчатки на руках, грубые кожаные шаровары. Чёрная маска закрывала всю голову и шею, оставив лишь прорезь для глаз. На крупное, мускулистое тело была надета грубая чёрно-красная безрукавка. Когда Джон рассмотрел безрукавку палача в пульсирующем свете шара у стены, то даже у него спина покрылась холодным потом и волосы встали дыбом! Безрукавка не была двухцветной: то, что казалось грубой красной нашивкой на ней, оказалось не чем иным, как запёкшейся кровью доселе казнённых.

Не сказав ни слова, палач сильно и очень туго руки Джона за спиною и буквально пинками погнал того на эшафот. Дико-орущая и галдящая толпа просто взревела, увидев свою жертву. Но вор ничего этого не заметил. Во всяком случае — сразу. Он думал, что самой лучшей наградою за его невыносимо-напряженное ожидание, будут крики ненависти толпы, собравшейся поглазеть на казнь. Да, он умрёт. Да, он испытает все муки Ада, ведь ему дорога заказана только в Ад!

Подойдя к эшафоту, они остановились. Палач хмуро обвёл толпу своим взором и поднял руку вверх, призывая к тишине. Немного погодя, толпа смолкла, уставившись на вора и его судью. И тут палач заговорил, обращаясь либо к толпе, либо вообще в никуда:

-Осуждённый на смертную казнь имеет право сказать свои последние слова! — все взоры тотчас переместились с палача на Джона. Он выступил и заговорил, ударяя каждым словом, словно острым клинком:

-Я не прошу у вас милости! Я — вор! А каждый попавшийся вор должен получить то, что ему причитается! Я не виню вас! Ни в чём… Только себя за то, что позволил себе расслабиться! Гм… я даже рад, что всё именно так завершится. Я устал. Устал от той жизни, которую вёл много лет подряд! Если бы можно было что-то сделать, я бы ушел. В пески, в изгнание, лишь бы подальше от людей, коим я доставил так много страданий и горя. Я не раскаиваюсь, отнюдь! Однако я не могу взять в толк, почему мне должны отрубить голову, как последнему убийце, а не отрубить руку, как принято королевскими указами? Хотя… что с вами разговаривать? Делай свою работу! — последние слова, словно хлыстом, хлестнули по лицу палача, а чёрные очи вора, казалось, хотели прожечь его насквозь. Как-то странно вздохнув, палач потянулся за топором…