Fucker — Может быть так

Сверкающая, будто лоснящаяся от солнечных лучей река спокойно принимала в себя неспешно ползущий теплоход. Поросшие лесом берега лениво проходили вдоль, сменяя друг друга нескончаемым одинаковым пейзажем. Словно теплоход плывет по кругу из века в век, но пассажирам это нисколько не надоедает. Раскаленный полуденный воздух презабавно искажал синее небо над палубой, дрожал и обдавал любого, выходящего из кают или кафе, волною жара. Синее небо явно отражало реку, хотя может статься, что и наоборот. Лишь корабль не наблюдал никакого различия, и мальчугану, выбравшемуся к бортиками наблюдать за природой, пришла простая мысль : теплоход вполне способен плыть и по небу, правда — правда. И даже, возможно, редкие облака — точно такие же судна, причем с них тоже наблюдает за рекой мальчуган, размышляя о схожем. Тогда оставался вопрос, чей же мир правильный, то есть изначальный. Хотя изначальный — опять же не всегда правильный.

Мальчуган свесился через бортик, всматриваясь в озорные подмигивания лучиков на поверхности реки. Нога как-то сама скользнула по палубе, внезапно стало не за что держаться, водная гладь яростно, рывком бросилась навстречу, удар лбом и сразу мутная глубина закричать не успел мама мамочка страшно во рту вода захлебнулся руками-руками грести сильнее воздуха нет совсем страшно страшно страшно тянет под ржавое днище гнилое днище цепляйся ногти ломаются больно больно больно тянет плыть не получается мама мама что-то ухает тянет ухает воду баламутит перед лицом резануло, и в следующий момент:

Хррррррррррррусть.

Может быть так.

Глаза были завязаны задолго до приезда, однако почти сразу понял: вокруг осенний сосновый бор. Холод проникал в самые колени, причем бросили в лужу, руки перетянули каким-то жгутом. Слух обострился донельзя, и это раздражало. Далеко ухал филин, отсчитывала года жизни кому-то другому кукушка. Сколько таких же, стоящих на коленях рядом с ним он, естественно, не знал. Не было обиды умирать в лесу, была обида просто умирать, совершенно без страха. Сосед справа зачем-то принялся молиться:

— Отче наш, иже еси на небеси, да пребудет воля твоя…

— Заткнись! — рявкнул сосед слева я заелозил.

Конфликт верующих и атеистов в неподходящем месте и точно в неподходящее время. Затарахтел двигатель грузовика, стараясь заглушить остальной мир, однако через пять секунд ударом по сознанию пришел глухой хлопок. Читающий молитву вздрогнул, ускорился:

— Отче наш, иже еси на небеси…

Абсолютно непринципиально, есть ли бог вообще. Судя по всему, массовые расстрелы легко вписывались в его систему бытия, да так плотно, что ничего другого с этим поделать было уже нельзя. Естественно, на Страшном Суде всех палачей сурово накажут. Но если уж убийства допускаются, фактически заложены в список разрешенных, но наказуемых действий — не проще ли наказывать того, кто это допускает?

Хлопок ближе.

— Отче наш, иже еси на небеси…

Хорошо, бог дает любому человеку выбор и шанс исправиться в дальнейшем, отлично. Но почему его возможность имеет право пресекать мою жизнь? Значит, бог сам по себе, по своему желанию реализует зло. Христианские догмы непоколебимы — бог чист, добр и безгрешен. Истинно верующий не задумывается над такими вопросами и не сомневается.

Выстрел и вскрик. Повторный выстрел, кто-то вслух матерится.

— Отче наш, иже еси на небеси…

Прекрасно, если бог добр, то зло существует вне его как его инобытие. Пусть это дьявол. По христианской терминологии бог создал дьявола, просто тот возгордился и ослушался. Значит, бог заложил возможность ослушаться и заложил зло. Или просто не все предусмотрел.

Хлопок совсем рядом, падающее тело.

— Отче, отче!

Следовательно, бог не всемогущ. Противоречие еще одной догме. Отсюда вывод: либо бог самый великий циник, либо церковь сильно ошибается на его счет…

Шаги близко, взвод курка.

— Отче наш, иже еси на небеси…

Невидимый палач хмыкнул и громыхнул выстрелом. Зазвенело в ушах, мысли плотно перемешались. Шаг, другой, и вот нечто горячее приставлено к голове.

… либо бога просто нет и жестокость вполне оправдана.

В конечном итоге, какая разница. Словно ударили кувалдой по затылку и вытолкнули мозги через переносицу.

Может быть так.

— Это коробочка3, коробочка-3, вызываю Север.

Шорох, помехи, гневно ревет двигатель.

— Север, Север, это коробочка.

Писк, легкое потрескивание.

— Эээээ… С кем говорю, да?

— Ты сам-то кто такой вообще на?

— Э, брат, давай по именам, зачем так, брат. Меня Муслим зовут. А тебя?

— Понятно. Как частоту узнал?

— Сканер японский, хороший очень. У тебя в танке техника говно, а у меня новая. Бой ведешь, юрат?

Взрыв, долгая тишина. Снова ревет двигатель.

— Ну веду. Твои это люди, Муслим?

— Мои, брат, мои. И город мой. Я в нем родился, вырос, женился, но пришли вы, и жену похоронил после бомбежки вашей. Зачем пришел, шурави? Ты за свое небо, за свою…

Взрыв, ругань.

— Эт, бля! Ты за свою землю дерешься, брат? Нет. А я за свою. Ты лучше ко мне как гость приезжай, знаешь, какие дыни тут ращу, брат… Уводи людей.

— У меня приказ, и я его выполню в любом случае.

— Нет, это как бы… Брат, как зовут-то тебя?

— Серегой.

— Ну вот, Серега. Уважаю, да, брат, настоящий воин. Но ребят зачем губишь? У них же матери дома, сестры, жены. Ты же от страны только веник пластмассовый получишь.

Треск.

— Коробочка-3, коробочка-3, это Север. Кто там частоту засирает?

— Чехи, товарищ капитан.

— Вот еб ж твою. Держись там. Ленточка вышла уже.

— Товарищ капитан, у меня семь машин сгорело, я уже двадцать часов в окружении.

— Серега, тут весь город в окружении. Четыре борта к тебе идут…

— Товарищ капитан, слушают же…

— Сережа, брат, ты пойми, не выбраться вам отсюда. Я же в этом квартале восемь лет жил и как свои пять пальцев знаю. Сережа, уводи людей, молодые ведь.

— Муслим, как я выведу? На каждом перекрестке ваши с ”мухами”.

— Я тебе лично коридор даю, Аллахом клянусь. Ты как гость приезжай лучше. Хороший человек ведь.

— Знаешь, Муслим. У меня приказ.

— Хорошо, брат. Ты свой выбор сделал, шурави.

…

Голос, срывающийся на хрип:

— Север, Север, горю бля-а-а-а-ать! Горю! Ноги, ноги мои… Господи… Мама!

...

— Ищите их, ищите, охоту на них делайте, ищите!

...

— Коробочка-3, прием. Корбочка-3, прием. Давыденко, где же ты бля. Давай по всем запасным частотам, сканируй.

Свежие венки быстро вянут. А вот пластмассовые вечно сохраняют траурное напряжение.

Может быть так.

Володя, тебе лавэ не надо,я не пойму? Нет, какого хера, там схема чистая: через Кобчака регистрируешь у вас там в Питере заводик, хуе-мое. Пиво, они же пиво делают. И сразу конкурентов поприжми, надо — застрелишь, за базар отвечаю, внатуре. Ага, налево сейчас. Володь, ну что значит ”на хер”?На них оффшор в Исландии держится, оформим как покупку сельди, внатуре. Это, ты только с бандосами сразу перетри, через своих там. Связи-то остались? Ну, хорошо. Не, ну а че? Вот тебе не похер, какой он человек? Твое дело без косяков оформить, мое дело грамотно, по истинным рыночным понятиям, продвинуть, хе-хе. Их дело капитал –дербанить. И это, с Кобчаком-то я спосрался конкретно. В курсе уже, ага. А хер знает, что дальше… вот тут прямо… понимаешь, это он пока понты кидает. Серьёзные люди недовольны, мужик путает рамсы, внатуре. Чечня еще эта… Больные, куда-нибудь танки да ввести, варяги херовы… Э, Володя, мы куда приехали-то? Трасса загородная. Э, Володь, ты это, убери, ага. Бля буду, не сдавал его. Тебя Кобчак попросил, да? Слушай, Володь, не уйдешь с ним далеко… Ты опусти ты пуш…

Может быть так.

Мерцающий экран упорно, раз за разом выводил одно и то же сообщение: ”14.38. Караваев, это Центр. Сразу по поводу Нижнего — ничего не ясно, танковая дивизия Ильюшина повязла в городских боях. Так что пока подкреплению взяться неоткуда. Теперь о главном. Дим, канал зашифрован, конечно, но ты никому не показывай нашего разговора. Короче, здесь паника, документы сжигают, премьер, говорят, третий день не появляется. Пока охрана не дезертировала, хоть и смотрит исподлобья. Думаю, это конец. Где-то стреляют уже. Вакуум такой. По слухам, революционеры Ильюшина так и не встретили боем, те сами, добровольно перешли. Варяги. Нам-то все отрицают, понятно. Рабочие четыре районных центра сразу взяли, в пятом напоролись на полк МВД. Неясно, чем дело обернулось. Никто не выйдет нас защищать, это ясно. Даже не знаю, кто теперь и воюет-то. И чего тянут, могли бы голыми руками придти — взять. Боятся, наверное, по старой памяти. Заигрались мы, Дим. Это не скоты, это не быдло, с ними долго так нельзя. Года два назад о подобном и не подумал бы. В общем ладно, бывай. Отобой.

15.17. Караваев, у Ильюшина на входе в Автозавод три танка сожгли, остальные перешли к революционерам. Самого Ильюшина казнили, кажется, свои же и расстреляли. А чего ты хотел от людей,к которым все время относились как к свиньям? Жалости? Дим, информация не подтверждена, но, по-моему, они к тебе движутся. Уничтожай документы, отходи. Парни из ФСБ тебя прикроют, я оставил. Отбой.

17.56. Караваев, отвечай. Танки замечены на Маяковского. Ответь.

22.51. Ты мертв уже, наверное. В Кремле перестрелка, долбят минометы. Собственно, вот и все. Даже бежать некуда. Каждому за грехи его.

14.38. Караваев, это Центр…”

Тлевшие бумаги устилали пол, покрывали тела хмурых людей в дорогих костюмах. Застыв в нелепых позах, бывшие руководители так и не успели сбежать. Били крупнокалиберным прямо сквозь окна, боялись упустить. Прошили белое величавое здание насквозь, оставив стойкий запах химии и ужаса. Вошедший танкист снял шлемофон, прочел сообщения, неумело улыбнулся. Затем, через пробоину в стене, рассмотрел свою потрепанную машину. Еще месяц назад его бы сюда и на порог не пустили бы, зарплату выбивать. А сейчас он, поправив красный бант, устремился вниз, к товарищам. Ничего интересного, кроме трупов, в здании городской думы не нашлось.

Может быть так.

Будучи ребенком, можно и даже нужно пить некрепкий чай, заедая бутербродом с маслом, смотреть телевизор, где непонятно говорят об обвале фондовых рынков и глядеть в серые, будто каменные, лица родителей. Картинка из телевизора олицетворяет крушение надежд в то время, пока ты изучаешь радужный слой на чае, соскользнувший с масленых губ. Собственно, он так и делал, потому что красочные миры в чае, рисованные по-детски счастливым воображением, куда более захватывающи, чем унылая жизнь там, по другую сторону экрана. В другой реальности даже.

Может — быть?— как вариант ответа на один из самых главных вопросов.