Шёл 1956 год. В столице свирепствовали морозы. Вечернюю Москву заметало снегом. И каждый прохожий, которого волею судеб занесло в эти сумерки на улицу, считал за счастье поскорее вернуться домой. Дамы бальзаковского возраста с авоськами в руках старательно кутались в шерстяные платки и спешили из магазинов, чтобы успеть приготовить на ужин уху из замерзшей рыбы или сварить пачку «пельмешек», расфасованных по до боли знакомым бело-оранжевым коробкам.
По улице полз троллейбус. Дорога была на столько заметена снегом, что двигаться иначе, как ползком даже общественному транспорту не представлялось возможным. Троллейбус остановился у сугроба, который когда-то давно, ещё до морозов был остановкой. Дверцы со скрежетом отварились только после легкого пинка кондуктора, который точным ударом сбил с них лед. Колючий февральский ветер ворвался на и без того холодную заднюю площадку и едва не сбил с ног выходящего человека. Человек поморщился, вздрогнул, поправил предательски сползающие на нос очки, и продолжил движение. Он семенил своими тощими, обутыми в валенки ногами по едва заметной дороге и, заворачивая, в пустую подворотню, не видел ничего вокруг себя. Не заметил он и того, как из витрины соседнего продуктового магазина появились тени. Они спрыгнули на землю и бесшумно последовали за ним.
Мужчина подошёл к своему дому. У подъезда стояла изрядно припорошенная снегом черная «Волга». Коснувшись ручки входной двери, он услышал:
— Абрам Гольдшмит?
Человек остановился как вкопанный, испуганно оглянулся и уставился на двух мужчин в штатском вышедших из машины.
— Дда,…а в чем собствен..но…?
— Садитесь. Вы поедете с нами. — холодно произнёс голос.
— Я?..Я?!…Но уже поздно…Нельзя ли завтра?........
— Вы и без того заставили нас ждать слишком долго. Садитесь. — тоном, не приемлющим возражений, произнёс незнакомец, резко открыв дверцу «Волги».
— Но…о. я ничего не сделал, я ничего не сделал!! Не надо! НЕ трогайте меня!!! — завопил Гольдшмит. Орал он жутко, как орёт обречённый, понимая всю безысходность своего положения. Крик его раздирал замёрзший воздух сонной подворотни, наталкивался на ледяные стены и таял…..таял…..таял…..
Людям вышедшим из «Волги» пришлось применить силу. Они схватили беднягу и поволокли в машину. Он быстро перестал вырываться, потому что знал, что это бесполезно. Его очки в очередной раз не вовремя начали сваливаться с носа, и, падая…..застыли в полуметре от земли.
Вместе с ними застыло всё: до смерти надоевший снег, уставшие люди на улицах, троллейбусы, мигающие фонари…..мир, будто замер в ожидании чьего-то прихода.
И те, чьё прибытие готовилось, не заставили себя долго ждать. Тени, всё это время неотступно следующие за Гольдшмитом, покинули мрак подворотни и выплыли во двор. Постепенно они начали приобретать очертания: стали видны руки, ноги…и вот уже перед «Волгой» стояли два человека.
— Сколько у нас времени? — спросил тот, что был повыше.
— Немного. Две минуты. У нас всегда две минуты. Ты знаешь. — ответил второй, который был на голову ниже своего спутника и носил очки.
-Тогда приступим. — он открыл потрёпанную книжицу, чертыхнулся, что взять с собой компьютерный ежедневник из-за опасности сбоев системы было нельзя, и отчеканил:
Абрам Исаакович Гольдшмит. Годы жизни: 1901-1957. Ученый, генетик. Родился в Новосибирске. С 1938 года жил и работал в Москве, в секретном правительственном институте. Занимался исследованиями в области усовершенствования человеческого ДНК. Искал лекарство от рака…
— И нашёл бы, если бы его сегодня не забрали.
— Это что, правда, прапрадед нашего профессора?
— Да. И именно его исследований, профессору не хватает, чтобы закончить формулу. Тогда в 1956м его прапрадед не успел их завершить. Теперь успеет.
— Они его не заберут?
— Не заберут. Не сегодня. Ты же знаешь, историю нельзя менять кардинально, можно только незначительные детали, иначе…
— Знаю, знаю — иначе наступит глобальный кризис и вселенский катаклизм.
— Но сегодня Абрам Гольдшмит вернётся домой. В последний раз. Они будут думать, что не застали его, а он — что у дома его никто не ждал. Они заберут его завтра. На день позже. Всего на один день…
+10