Роман Шиян — РОЖДЁННЫЙ ПОЛЗАТЬ

Редко, но на протяжении трёх лет, ко мне в гости заходит Катя — было время, учились в школе. Девушка, примерно, под метр 70 ростом, с усталым бледным высохшим лицом. Всё в этом лице, обрамлённом свисающими волосами, кажется износившимся, мелким и невзрачным. Тонкая длинная шея, узкие плечи и талия, длинные худые ноги довершают картину убогости. Отдельно, точно колёса от джипа, приделанные к телеге,

перекачиваются выдающиеся бёдра, прибавляя к внешнему виду девушки жирный штрих несуразности. Одета Катя просто, дешево, в заношенное одеяние: розовые майка с бретельками, бриджи и шлёпанцы.

Она осторожно закрывает дверь, фальшиво улыбается, и наиграно детским голосом протягивает:

— При-в-е-ет!

Я знаю, что произойдёт в ближайшее время за три хода вперёд, но тоже пытаюсь изобразить в своём голосе приятную неожиданность встречи, дружелюбие и заинтересованность визитом девушки:

— Привет!

По правде говоря, в первый же момент встречи с Катей мне становится скучно.

«Где-то я её уже видел?», иронизирую я и заставляю себя улыбнуться. Из вежливости всё, что произойдёт в течение ближайших десяти минут, должно быть выражено в сочетании со словом «интересно».

— Как дела? — спрашивает Катя. — Сколько тебя не видела?! Месяцев пять?! Ну, рассказывай!

Гостья сосредоточено смотрит на меня своим бычьим взглядом.

«А ведь когда-то она мне нравилась. Почему? — пробегает в голове мысль. — Ну, что ей рассказывать!?».

— Дела?.. Да, в общем, ничего. Как всегда: читаю, пишу, учусь… Иногда ем, — острю я неуклюже.

— Да ладно — «иногда»! А чё читаешь?

«Как же впадлу говорить!».

— Да, вот, недавно начал читать социальную фантастику…

Честно говоря, Кате по барабану, что я читал, читаю, и буду читать. У неё другие духовные интересы: просмотр и обсуждение телепередачи «Дом-2» с подружкой Олей, что живёт в доме престарелых; теоретизирование и бесконечный подведение итогов по поводу отношений с парнями, попавшими в их поле зрения; искусственное повышение самооценки, путём самовнушения. Но главное для Кати — у кого или на что пожрать, и где переночевать. За первым она и пришла ко мне. Если бы Катя с порога вежливо и чётко выразила свои потребности, базара нет, я бы дал ей по возможности запрошенное. Но зачем такие «реверансы»?..

Я продолжаю:

— Весьма интересно!.. Дело в том, что у такой фантастики очень много общего с реальностью… или с будущим. Не каким-то отвлечённым, а… с максимально вероятным. Например, я сейчас читаю книжку про перенаселение Земли. Ведь это же будет?!

Катя кивает и говорит, как само собой разумеющееся:

— Да, конечно.

— И вот, в рассказе описывается, что произойдёт при подобных обстоятельствах. Как люди будут себя вести…

— Интересно! — заворожёно произносит моя собеседница. — И что же произойдёт?

Я пускаюсь в футурологические дебри, и толкаю теорию о постоянстве численности людей на Земле.

— Это всё равно что… — я на мгновение поэтически задираю голову к потолку. — Представь, что ты на маленьком острове в океане и на этом острове только одно дерево… Ну, например, с яблоками. Согласись, еды для тебя хватит?

— Ну, да.

— А если бы на этом острове было бы ещё 100 человек, еды не хватило. Понимаешь? — мне подзабадало расписывать картину, и вопросом своим предлагаю собеседнице подумать о последствиях нехватки урожая перед сном.

— Да. Понятно, — произносит Катя в полузабытье. — Интересные книжки ты читаешь!

Я пожимаю плечами. Мол, куда деваться — судьба такая.

Пауза.

Лицо Кати преображается — лёгкое кокетство с элементами подобострастия:

— Ром, я вот чё зашла… Займи мне денег, а? Сколько сможешь.

На моём лице появляется такое выражение, будто мне, ученику, возвращавшемуся за парту после ответа у доски, преподаватель задал на прощание каверзный вопрос. Я сопоставляю в уме количество денег с датой, когда дадут пенсию в ближайшем будущем. Необходимо, чтобы небольшая сумма осталась на непредвиденные расходы — стиральный порошок, мыло, зубную пасту. Около стольника. А ещё надо учесть, что беспроцентный срок заёма — полгода, не меньше…

— Ну, хочешь, я на колени встану! — умоляюще говорит Катя.

Это её любимая реплика в «спектакле» под названием «Ну, дай мне денег, а?!». Причём, причитала она данную фразу не только в моей комнате, но и в коридоре со снующими людьми, на улице было дело…

Меня внутренне коробит от её самоунижения:

— Да, ну… Зачем!? Не надо. Подожди, я подумаю, сколько тебе смогу дать…

Спустя пару мгновений объявляю:

— Хорошо. Займу. Давай только посмотрим, какая сумма у меня лежит в зачётке…

— Давай, — бодро говорит Катя, открывая верхний ящик тумбочки, в котором находится пакет с запрятанной зачёткой, в которой и покоятся заветные сбережения.

Катя нежно и показательно принимается считать деньги.

— Так. Смотри. 500… 100, 200… 700 рублей, — объявляет она, завершая подсчёт.

Я киваю и на некоторое время задумываюсь, прокручивая в голове: «Никому не должен. Ехать в институт в ближайшие две недели не надо. Сало есть».

— Давай я тебе дам 500 рублей. О'кей?

— Хорошо, — сдержанно и удовлетворенно отвечает Катя. — Но я не знаю, когда смогу отдать.

— Как сможешь, так отдашь. А зачем тебе, если не секрет?

— Да вот попробую прописку получить. С подругой договорилась. Говорит: «Пропишу, только за свет-газ плати». Временно, конечно. Я ещё порошочка возьму немножко? Ладно?

— Бери, — говорю я со снисхождением.

— И мыло можно возьму?

— Можно.

Катя суетливо насыпает в прибережённый целлофановый пакетик стиральный порошок, затем открывает мой шкаф и берёт хозяйственное мыло. Я наблюдаю за происходящим, и думаю о её будущем:

«Ну, прописка. Ну, предположим — паспорт, а группу ей ни хрена не дадут. Такой, как она — только за деньги, или через связи. И то, третья — максимум. Странный геморрой она себе нажила».

Катя не получает пенсию по инвалидности примерно с полгода, а может, и больше. Вначале она потеряла паспорт, и не озаботилась его восстановлением. Когда же Катя перестала получать пенсию — кончился срок инвалидности, она, благодаря людям, прозрела. Оказывается, для оформления ВТЭКовской справки, помимо денег и прописки, необходим паспорт. В свою очередь, на его восстановление тоже нужны деньги. Финансы давно пели романсы. Чтобы спастись от банкротства, Катя решила стать БОМЖом, продав однокомнатную квартиру, доставшуюся ей от пьяницы-отца по наследству. (Мать умерла, когда Катя училась в четвёртом классе). Но куда делись деньги от продажи квартиры — не понятно.

А начиналось всё довольно романтично.

За два года до выхода из школы, полюбила Катя Олега, парня коренастого, спокойного, лихо на коляске ездящего, да на скейте виражи нарезающего. Олег — «внук» Васи, растаман со стажем, знающий почти всё, что касается травокурения. Для Васи наступил дембиль, и стало «внучку» скучно: не с кем на конопляное поле сгонять, кашки прихавать, молочка припить — радость трансцендентальную разделить. Сидел Олег сиднем в беседке месяц-два — задумчиво покуривал. И Катя покуривала рядышком. Так вот и соединились одинокие сердца. Что до учёбы, так этим двум влюбленным созданиям образование казалось чем-то нудным, обременительным, не стоящим их внимания. И молодые лобзались, перепихивались, курили папиросы-сигаретки, посасывая пиво разных сортов — мир, вместе с будущим, был им глубоко до лампочки. Учителя, как ни старались наставить Катю с Олегом на путь истинный, всё равно ставили трояк с отчаянием и бессилием, только лишь за слово покруглей. Оба, ученица и ученик, из неблагополучных семей, по сути — сироты без всяких натяжек. «Может, хоть в техникум поступят, или пусть даже в ПТУ», надеялись учителя. Однако…

Прозвенел последний звонок и живи, как знаешь. Выходи за ворота детдома — получай свободу в обе руки.

Если говорить по сути, то у инвалида есть три способа построить свою жизнь после окончания школы: продолжить образование, уехать к родителям в качестве иждивенца, переселиться в стардом. (Завести семью — это скорее исключение из правил). У некоторых индивидов случается смешение всех трёх вариантов. Каждый жизненный путь имеет свои преимущества и недостатки, но едино одно: к самостоятельной жизни нужно заранее подготовиться интеллектуально, духовно и нравственно, ибо всякая из трёх дорог имеет свои крутые подъёмы, стремительные спуски, непонятно откуда взявшиеся выбоины вместе с нежданно появляющимися ГБДДшниками... Существует также «альтернативное» и расплывчатое самоопределение. Есть жильё и прописка? Хочешь жить сам по себе? Пожалуйста.

«Альтернатива» для сирот и вовсе кажется дорогой, выложенной пухом. Иллюзии рождаются неспроста. В детдомах юридически установлено правило — вся пенсия идёт сиротам на сберкнижку. (Съём этих денег может быть осуществлён директором в исключительных случаях с санкции лиц высшей иерархии). За школьные годы набегает сумма, примерно, в 100-150 тысяч рублей. (Имеется в виду деньги 2005-2007 года.) Так что, накануне выхода из школы, у выпускника-сироты возникает нехилый соблазн кутнуть по-взрослому.

У Кати была однокомнатная квартира и принудительно накопленные деньги, у Олега был дом в другой области РФ, в котором жили три его брата, и те же сиротские деньги на сберкнижке. Влюбленные решили свить гнёздышко.

Приблизительно полгода после окончания школы «птички» гудели по полной. Домашний кинотеатр, кожаный диван, прикид фильдеперсовый, мобильники навороченные, пища богов, пиво, травка… Туда-сюда, глядь — с молотка пошло добро к многочисленным азартно потирающим ручки «друзьям». Пришло время собирать раскиданную по полу мелочь. Безрадостно и медленно потянулись дни для Кати с Олегом. Всё чаще стали они заявляться к Оле, Катиной подружке, между прочим, телик посмотреть, перекусить на дорожку, чайка-кофейку попить, хлебнуть пивка и покурить за компанию — «вспомнить молодость». Естественно, всё за чужой счёт. Олег стал ко мне заезжать проведать. Перекинувшись двумя-тремя фразами, стрелял мелочь. Я давал: «бери — не жалко». С неделю дарил — надоело. И стал я замечать одну ярко выразившуюся особенность знакомого: нечистым духом после него пахнет стойко. С чего вдруг? Принялся выяснять.

— Как у вас там, на хате? — спрашиваю я, обращаясь к Олегу затылком.

— Ничё. Нормально.

— Как с водой?

— Хуёво.

— Чё так?

— Да, горячую воду отключили за неуплату.

— Вы чё не платите?

— Да нет. От Катиного пахана долг был в 10 штук.

— Ну, а у вас бабки есть?

— Пиздец — кончились.

— Ну, а пенсия?

— ВТЭК просрочен.

— У обоих?!

— Ага.

— Пиздец! А чё не оформляете, тормозите?

— Да всё впадлу. Надо как-то собраться. Бля, это ж с утра вставать в очередь!

— Ну, хоть какие-то бабки будут, — вразумляю я.

— Да надо. Слышь, Ром, у тебя червонец есть?

— Посмотри, — лениво говорю я. — Там, в тумбочке, может, найдёшь.

— Траву обещали подогнать, — ковыряясь с воодушевлением в ящике, говорит Олег. — Если чё, привезу.

— Угу.

— Прикинь, нам овчарку подбросили, щенка!

— Здоровый?

— Да вроде.

— Не тесновато будет?

— Не-а. Я чё его взял. Первый этаж, а у нас окна без решёток. Так хоть соваться не будут.

— Ну, да.

Олег лаконично прощается со мной и быстро уезжает с «находкой». В комнате, как воспоминание о недавно пережитом ярком моменте жизни, остаются насыщенные запахи пота и мочи. Мой сосед по жилищной площади вежливо уставился в книгу, не выказывая ничем недовольства по поводу визита «пахучего» гостя. Я встаю открывать форточку, хотя на улице зима и вставляет по-крещенски.

Червонцы мои давно закончились. Олег об этом знает, но приходит, дабы показать, что не ради денег со мной дружит. Говорим о всякой хрени. Скучно и воняет. В таком ключе диспут длится примерно минут 20-30. Олег уходит — я открываю форточку, иногда вместе с дверью, чтобы был сквозняк.

Насколько помню, наверно, в тот период моей жизни и стала ко мне заявляться редко, но метко, Катя — леди number 2005, исключительно во время отсутствия Олега в моей комнате. Тогда ещё, при появлении Кати, у меня «вырабатывался тестостерон». Впрочем, не последнюю роль в биохимическом синтезе играла она сама: шуточки, кокетливый взгляд, разговор о том, о сём, во время которого я Катю со знанием дела «сканировал» — дешёвый флирт. Обычно гостья уходила к Оле или, на пока ещё свою, хату либо с полтинником, либо со стольником в кармане обтягивающих джинсов, обещая занести долг на днях. Хождение ко мне приняло систематичный характер — я потихоньку нищал. В один прекрасный день мне стало обидно, что держат меня за лоха. В который раз Катя пришла в гости — я сдержанно, но по-деловому, объявил претензии:

— Кать, ты говорила, что на днях вернёшь мне долг. Прошло уже несколько дней: ты всё занимаешь, но не отдаёшь. Чё за байда?

Катя тут же призналась как на духу, что денег у неё сейчас нет. Пенсию она не получает уже полгода, потому что справка по инвалидности просрочена.

— Ну, а чё не оформляешь?

— Надо врачей пройти.

— Ну?

— А для этого деньги нужны.

— Сколько?

— Рублей 500, как минимум.

На тот момент у меня таких денег не было.

Геморрой рос.

«Поздно пить Боржоми, когда печень отвалилась», вспомнил я поговорку однокашника Доломанова.

— У нас даже на хлеб нет, — жалуется Катя. — Ром, ты не беспокойся, я всё, что у тебя беру, записываю. Отдам до копеечки. Мне скоро долг люди должны вернуть. Правда! А сейчас — вообще ноль.

— Ладно, ладно. Ты извини, но занять я тебе сейчас не могу. Скоро поеду в институт. 200-ка — на такси. И всё.

— Да ничего. Я у Оли возьму на хлеб. А за долг не переживай — отдам. Просто, положение… Сам понимаешь.

Я понимаю и киваю.

Катя кокетливо машет ручкой и испаряется.

****

Середина мая. Олег приглашает меня в гости на хату. Время — около десяти утра. Жара. Мы с Олегом прём по раздолбанной дороге, изредка перебрасываясь пустыми фразами. Идти примерно с километр. В моём представлении — все пять… Несмотря на изнурительный путь, мне интересно увидеть квартиру, превратившуюся в андеграунд за полгода (Оля и её знакомые часто об этом говорили в коридоре). К тому же Катя, собираясь её продавать своей бабке, хочет узнать моё мнение: не продешевила ли она?

Молодые по-прежнему в жопе: без денег, паспортов, без справок об инвалидности, с огромной пенёй за коммунальные услуги, долгами.

Пятиэтажный дом — хрущёвка. Я спешно плюхаюсь на скамейку у подъезда, ибо устал основательно. Олег, подъезжая, говорит:

— Я сейчас Катьку позову, чтоб коляску затащила.

— Хорошо.

Олег с Катей давно «в разводе»: любовь прошла — завяли ананасы. Сильные чувства растворились в множащихся проблемах, точно аспирин «UPSA» в стакане воды, когда у парочки закончились деньги. Корабль любви разбился вдребезги о рифы семейного дефолта. Я выспрашивал по очереди, раздельно друг от друга, Олега и Катю: как было раньше, и почему всё исчезло? Сходятся они лишь в одном: два года, проведённые вместе в школе, и один — «на воле» казались им прожитыми «нормально», «по приколу», «ништяк». Дальше мнения расходились, и каждый смотрит на ситуацию со своей колокольни: взаимные претензии, ссоры, обоюдное хреноваляние…

— А чё не разбежитесь?

— Как продадим квартиру, разбежимся. Деньги надо поделить.

Я поднимаюсь со скамейки. Олег спрыгивает с грязной полуразобранной, едва не разваливающейся коляски, и заползает, опираясь на руки, в подъезд по ступенькам. Тарабанит в массивную железную дверь — напоминание о былой роскоши. Я думаю о гигиене: «Не подцепить бы чего-нибудь». Спустя некоторое время за дверью доносятся сонные недовольные возгласы:

— Щас! Щас! Подожди.

Щёлкает замок. Шатаясь, потирая глаза, выходит дистрофическая Катя в розовом: майка с бретельками, брючки, шлёпанцы. Одежда кажется чистой на вид, но изрядно поношенной. Волосы выглядят свисающей паутиной. Катя с грохотом поднимает по ступенькам коляску, Олег помогает сзади. Действо успешно завершено — средство передвижения покоится на лестничной площадке. Олег лихо запрыгивает на сидение. Катя милостивым жестом руки приглашает меня в гости:

— Чё стоишь? Заходи.

Перешагнув порог квартиры, я останавливаюсь. Дисгармония начинается со скулящего громкого гавканья собаки откуда-то издалека квартирного пространства. Тусклый свет голой лампочки. Впереди, в углу прихожей, примерно в метре от меня, зиждется внушительная куча мусора: порванные вещи, обломки посуды, бутылки, пустые консервные банки, кости, куски заплесневелого хлеба…

В моей голове прокатилось эхом матерное словечко, будто только что грузовой поезд сокрылся в дымке. Я нахожусь чуть ли ни в ступоре, но отступать некуда.

В комнате — вонь мочи, псины и человеческого пота, пищевых отходов, с лёгкой примесью «ароматов» затхлой одежды и фекалий. Меня мутит. Начинаю дышать через рот — отпускает. Олег тем временем, устремляясь в глубину, набрасывается на лающую собаку:

— Заткнись, на хуй! Щас, блядь, ёбну! Кому сказал!?

На полу, покрытом потёртым, порванном во многих местах линолеуме, грязь.

— Я думаю — разуваться не стоит? — иронично спрашиваю я хозяйку, потирающую ладонью глаз, и стоящую в прихожей, подобно засохшей берёзе.

— Конечно, — Катя, точно подстреленная в ногу, ковыляет вправо. — Проходи на кухню. Не стесняйся.

Стены — без обоев, серо-чёрного цвета, кое-где с выбоинами.

Осторожным шагом иду на зов Кати. Стараюсь не задеть мусорную кучу. Осторожно шагая в сторону кухни, замечаю две двери: слева — в туалет, справа — в зал. Последняя напоминает фанеру, выкрашенную когда-то в белый цвет, посреди которой зияет прямоугольная дыра — стекло отсутствует. Олег словом и делом учит собаку не выпрыгивать через дыру. Я всматриваюсь в полумрак зала. Собака гавкает, мечется, пытается выскочить — Олег отбрасывает её в сторону, лупит кулаками по морде, вдалбливает истину руганью. Я с детства побаиваюсь больших собак, поэтому оглядываю помещение мельком. Какой-то диван, тряпки, полуразобранная тумбочка. Отхожу в сторону кухни и вдруг замечаю на голой бетонной стене, освещённый светом лампочки в прихожей, плакат с полуобнажённой сексапильной девицей. От такого эстетического контраста у меня немного кружится голова и открывается рот.

— А это чё за тёлка весит у вас в зале? — обращаюсь я к лежащей на топчане Кате, входя в кухню.

— Это Олег повесил. А чё, нравится?! — игриво спрашивает Катя.

— Ага, — отвечаю я голосом озабоченного дебила.

Смеёмся. Приползает Олег, злобно бормочущий что-то про проблемы дрессировки. Я принимаюсь осматривать кухню, сидя на краю топчана.

Катя быстро поднимается со словами:

— Я отключу свет в прихожей? А то нам и так на днях пообещали электричество вырубить.

— Да, конечно. У меня хорошее зрение.

Бетонные закопчённые стены, поломанный умывальник, объедки на полу…

— У вас на кухне вода не идёт? — спрашиваю я Олега.

— Нет. Только в ванной.

— А горячая?

— На газе разогреваем, — отвечает входящая Катя. — Так и купаемся.

— Заёбисто, — резюмирует Олег.

Катя включает газ.

— Чтоб светлее было, — поясняет Катя.

— Не понял, — говорю я, смотря на яркие огоньки.

— За газ бабка моя заплатила. Еле уломала.

— А-а. Понятно. А за свет — никак.

— Никак.

Я киваю в сторону мусорной кучи, от наличия которой у меня до сих пор немного не по себе:

— А чё за куча?

— В прихожей? — спрашивает Катя. — Да всё впадлу убрать.

— А сразу нельзя было?

— Впадлу, Ром, впадлу. Олега не допросишься…

— Как я тебе вынесу? По ступенькам — раком?! — парирует Олег.

— …А самой тоже влом. Думаешь: ну, завтра вынесу, послезавтра… Приходишь от Оли, и ничего не хочется. Пока дошкантелёпаешь…

— Не, в натуре, вы соберитесь, — воодушевляю я. — А то так заразу подцепить недолго.

— Да вот сегодня — край, — соглашается Катя. — Завтра придёт какая-то мадам — план составлять для продажи... Надо прибраться, Олег.

— Приберёмся.

— Полдня придётся эту кучу разгребать. Да ещё за собакой убрать.

Гав-гав-гав — слышу я нарастающий лай. Собака, во мгновение ока, оказывается передо мной: скулит и гавкает, смотрит болезненным молящим взглядом на меня, лижет мне руку. Я шарахаюсь: «Пиздец! Минимум — чесотка!».

— Уберите её от меня! Уберите! — полушутливо прошу помощи.

Катя с Олегом смеются:

— Да не укусит она тебя. Не укусит. Жрать она хочет. Ждёт от тебя подачки.

Олег загоняет псину в зал.

Собака, и впрямь, напоминает лошадь с картины Дали «Всадник по имени Смерть», только ростом поменьше, — мне по пояс будет.

— Чем Вы её кормите?

— Чем придётся. Когда день-два вообще ничем. Она ещё жрёт много, тварь такая. Сами ели концы сводим — у Ольки что-то перехватим да по ночам огороды шманаем: огурцы, помидоры, картошку… Я — на стрёме, Олег собирает. А что делать?! Вот мы и приучили её огурцы хавать. Правда! Сначала морду воротила. А сейчас — за милую душу.

— А не проще на улице оставить? — говорю я.

— Прибегает и в дверь ломиться.

— Ну, привяжите, где-нибудь в посадке.

— Олег не может — жалко.

— А ты?

— Тоже.

Я смотрю на забитое подушкой и порванным одеялом окно. Оставшееся стекло залеплено изолентой.

— А что с окном?

— Да ещё в феврале какие-то мудаки разбили, — говорит освободившийся Олег.

— Это твои дружки бывшие! — укоряет его Катя.

— Какие дружки!? Чё несешь!? Чё, ебанутых мало на улице?!

— Я поэтому и хочу квартиру побыстрее продать. Боюсь.

— Документы на квартиру у кого? — спрашиваю Катю.

— У Оли.

— Правильно. А то спиздят и всё — не продашь, — говорю я, продолжая оценивать квартиру.

«Пещера доисторического человека. Зал, правда, просторный. И… И всё».

Я запрокидываю голову и вижу нечто, отчего открываю рот в изумлении. Потолок оформлен в дизайнерском супрематистском стиле — творческие изыскания Малевича нашли и здесь практическое применение.

— А это вы сделали? — в лёгком замешательстве произношу я, не зная, что ещё из ряда вон выходящего меня здесь ждёт.

— Нет, — улыбается Катя, смотря на мою обалдевшую рожу. — Подружка с другом, учатся на дизайнеров, попросили потренироваться. Мы — не против.

— Бесплатно?

— Да.

— Красиво! — смотрю я на потолок.

— Нам тоже понравилось.

— Так сколько тебе даёт твоя бабка? — перехожу я к делу.

Катя принимает сидячее положение.

— 350 штук. Правда, один человек предложил мне 500… Но к нему у меня нет доверия. Вдруг кинет.

— Я, конечно, не юрист, — начинаю я. — Но, по-моему, такие сделки проводятся через риелтора. Агент по недвижимости... Естественно, какой-то небольшой процент от продажи придётся отдать. Вот. Но, как я понимаю, у тебя — пеня?

— Да.

— Причём, немалая.

— 10 с чем-то штук.

— По идее, ты должна её оплатить. А денег — нет. Если твой человек согласен оплатить эти расходы, базара нет. В чём я сомневаюсь. Вообще, придётся за многое платить…

— Не. А если так оценить… В общем.

— Ну, первый этаж — цена сразу падает. Надеюсь, понимаешь почему?

Катя понимает.

— Потом нужен капитальный ремонт. Дальше… Ты живёшь не в центре города.

— Но ведь рядом Казачий рынок, — возражает Катя.

— Но не Азовский же? В любом случае до центра минут 20-25 езды на автобусе?..

— Примерно, так.

— В общем, я могу ошибаться, но цена вполне приемлема. Плюс к тому — бабка оплачивает все твои заморочки. Левый чувак тебе этого делать не будет.

— Понятно. Спасибо, — Катя приняла задумчивый вид.

— А потом куда? — интересуюсь я.

— В стардом. Восстановлю паспорт, ВТЭКовскую справку и к вам. Бабке я не нужна, да и не пойду. Она ж со мной как со служанкой…

— Ну, а ты? — обращаюсь к сидящему на полу Олегу.

— В Краснодар. К своим.

Возвратившись в стардом, собираю вещи и иду в душ, отягощённый увиденным. Купаясь, размышляю:

«Квартирка, конечно — эксклюзив. Впечатляет… Да, не привил интернат этим деткам любовь к «труду и обороне». Халявные школьные годы, любимые!... Вышли на волю, и на тебе: здравствуй, мир! Зачем учились — не поняли. Гламурно пожили с полгодика — и в параше. В общем, понятно… На хер больше такие экскурсии. Лучше к Протасовым поеду. Давно не был… Там всё на уровне: комфорт и уют, цивильно. В голове — порядок, поговорить интересно... Хотя и перво-группники, на пенсию живут, и ребёнок ещё. В общем… Хочешь жить? Левой! Левой! Левой!»

                                                                               ****

Катя продала квартиру только в сентябре. Раздала долги. Мне тогда, как манна небесная, свалились три штуки. Олег тоже 500 рублей отдал, поблагодарил за помощь и уехал восвояси. А Катя по сей день без паспорта, прописки и копейки за душой влачит существование у каких-то знакомых, использующих её в качестве домработницы на халяву. Изредка появляется у Оли. Крайне редко наталкиваюсь на Катю в коридоре и на улице. Она измученно улыбается, здороваясь со мной. Слушаю её — жалуется, что ходит вечно голодная, унижают постоянно там, где спит, что на обочине жизни оказалась… Спрашивает совета. Я не люблю повторять не раз сказанное: зарабатывай деньги, пусть потом и кровью, оформляй документы и поступай в стардом. Пожимаю плечами. Говорю, что, если прижмёт, заходи. На душе становится грустно и уныло. Я сворачиваю разговор. Катя бредёт за покупками для Оли. «Рождённый ползать, летать не хочет», вспоминается мне афоризм.