georg — ВЕЧЕР. ИРА-1

— Ну, вот и всё, — сказал Игорь Коле. — Мне надо ехать самому в Москву. Надо согласовать проект договора в высших инстанциях, да обсудить кое-какие детали того, что я задумал в Новопольске. А ты как решил, сам поедешь ко мне или подождёшь моего возвращения из Москвы? Я быстро обернусь.

— А чего ждать? — пожал плечами Коля. — Мне делать здесь больше нечего. Поеду завтра же. Познакомлюсь с базой. Может быть, даже удастся устроиться на работу.

Ну что ж, тогда будем расставаться, — сказал Игорь. — Адреса я тебе дал. С жильём проблем никаких. К кому обратиться на первых порах — знаешь. Ты сильно-то не спеши на базу ехать. Познакомься получше с городом. Отдохни. Я позвонил в Новопольск. Ребята тебя уже ждут. Они помогут.

ИРА

Утром Игорь уехал в Москву, а Коля взял билет на Новопольск. До отхода поезда оставалось много времени, и он решил напоследок прогуляться по городу, попрощаться. Устав ходить, смотреть и вспоминать, решил "на закуску" посетить свой самый любимый уголок — набережную. Там соединялись в едином комплексе три предприятия: яхт-клуб, морвокзал и торговый порт, в котором он работал последние дни. Из города к морю можно было спуститься по автодороге или по каменной лестнице, на верхней площадке которой стояли солнечные часы. Чтобы одним махом пройтись по спуску и побывать у древних часов, решил спуститься по дороге, а подняться по лестнице.

Дорога красивым, затейливым серпантином спускалась с обрыва к морю. Слева внизу расстилался красивый, немножко не совсем ухоженный, даже слегка диковатый парк, а справа вдоль дороги уступ за уступом поднимались вверх высотные жилые дома. Всё знакомое, родное и даже немножко милое, несмотря на отсутствие полной ухоженности и отлаженности бытовых коммуникаций во дворах и на тротуарах. Пройдя кольцевую развязку, миновал забор яхт-клуба, портовую гостиницу, общежитие, свернул налево и вышел к морвокзвлу.

Конец лета. Все возвращаются домой. А те, кому никуда не надо возвращаться, спешат насладиться последними жаркими деньками уходящего лета. Всю ночь до самого утра бушевала непогода, дул штормовой ветер с дождём. Редкий для августа шторм добросовестно подмёл улицы, дворы и бульвары, засунув по тёмным углам и задворкам бумажный мусор и пока ещё не очень часто встречающуюся опавшую листву. Ночной ливень где смыл, а где просто прибил пыль, умыл деревья и траву, увлажнил, напоил свежестью воздух, возбуждая в груди желание жить и наслаждаться, а может быть даже, и сделать что-то. Осталось только отыскать это самое что-то. Да чтобы оно было не очень далеко, и чтобы было не очень трудное, и весьма желательно, чтобы приятное. А если ко всему этому ещё и полезное, то и это сойдёт.

Всякая тварь покинула своё жилище, дабы понежиться в Благодати. Рыбаки, вывалившись из пыльного, изгаженного, изрезанного и нещадно обруганного ими автобуса, поспешили наперегонки к причалу, чтобы занять самые удачливые места. И вот, раскинуты и закинуты в море мудрёные снасти в надежде отыскать в мутной водичке совсем неопытного бычка, который позарится на худосочного червячка, измождённого долгим пребыванием в коробочке. И муравьи покинули свои лабиринты, мечтая отыскать после рыбацкой закуси и кроху сала, и громадный, по их размерам, кусок беляша.

Полный штиль царил на море. Уже давно умчавшийся на восток, шторм напоминал о себе только мёртвой зыбью. Необъятная водная синь морской глади мерно дышала пологой волной. Любители виндсёрфинга стояли, шатаясь, на своих досках в ожидании ветра. Некоторые из них, потеряв равновесие, шлёпались в воду. И опять взбирались на свои вертлявые доски, и опять поднимали яркие треугольнички парусов, тщетно ловя то, чего уже давно не было. И яхтсмены вяло бродили по своим яхтам и шверботам, делая вид, что моют, чистят и проверяют, хотя всё уже давным-давно было отмыто, вычищено и закреплено. Все ждали хоть небольшого ветерка. А его всё нет и нет. Он отдыхал. Он добросовестно трудился всю ночь и теперь отдыхал, блаженствуя в покое и неге, предоставляя волнам убаюкивать теплоходы, буксиры, катера и яхты, качая их вверх-вниз, вверх-вниз. И только мачты кораблей никак не хотели спать. Они сердито махали реями из стороны в сторону, тоскуя по свисту ветра в вантах. Но ветер не спешил на свидание с этими, ставшими безплодными, худосочными стальными канатиками, изменившими ему, предавшими его, такого вольного и весёлого, ради каких-то там вонючих, тарахтящих железных моторов, сияющих хромоникелевыми боками. Он сам был весьма неустойчивым, переменчивым и даже, говорят, ветреным. Пусть так. Но он никому не изменял и никого не предавал. Он нисколько не виноват, что температура влажной земли была такая же, как и температура поверхности моря, поэтому воздушные массы, хорошо перемешанные ночным ураганом тоже блаженно разлеглись, не желая ни подниматься, ни опускаться.

Тишина, покой и нега растеклись, заполнив всё окружающее пространство благодатью. Даже вечно крикливые чайки и бакланы, утомлённые ночной борьбой за выживание, рассыпались по воде поплавками. Им надо было запастись покоем и сном не только за ночные мытарства, но и впрок. Даже бойкая, блестящая "Комета", стремительно вылетевшая на подводных крыльях из-за волнолома, вдруг испугалась своей неуместной, в этом царстве покоя, резвости, притихла, укротила и спрятала бушующий и фонтанирующий водяными брызгами хвост, села, как и чайки, на воду и поплыла, незримо подгребая устало урчащим двигателем, к причалу.

            И заспешили путешественники к своим домам. Толпа пассажиров раздвоилась. Одни направились к автобусу, который шёл сначала на центральный рынок, а потом на западный посёлок. Другие же, которым не подходил этот маршрут, пошли к каменной лестнице, чтобы подняться к трамваю и троллейбусу. Коля посмотрел на часы. Да, ему тоже пора было подумать о том, как бы побыстрее попасть на вокзал. И он пошёл вслед за второй группой.

            Коля прибавил шагу, догоняя отставших пассажиров "Кометы". И не зря это сделал. Впереди себя он, к своему великому изумлению, вдруг увидел Валентину. Это была она, насколько можно было судить по виду со спины. Но так казалось только на первый взгляд. При внимательном же рассмотрении, даже со спины, становилось очевидным, что это всё-таки не Валентина. Конечно, в первую очередь бросалась в глаза изящная фигурка с изумительной прямизны стройными ножками. Но, пожалуй, сравнение на сходство этим можно и закончить. Да и тут при внимательном рассмотрении можно отыскать весьма существенные отличия. Ну например, ножки были ещё стройней и прямей. Оказывается, что такое возможно. Да не только стройней и прямей, но даже немного подлинней. Это уже совсем невероятно. Но от факта никуда не денешься. Невозможно поверить даже своим глазам. Оказывается, можно быть стройней Валентины, и в то же время не казаться тощей. Невероятно. Не последнюю роль в этом феномене, наверное, сыграли белые лаковые туфельки на высоченных каблуках и весьма коротенькая, с разрезом сзади, белая юбочка, соблазнительно обтягивающая узкие бёдра и то, от чего обычно глаза трудно оторвать. Но переведя, в конце концов, эти самые глаза, которые вечно лезут туда, куда им не положено, повыше, можно обнаружить ослепительно белую, обладающую большой степенью прозрачности, воздушную, волнующуюся от легчайшего движения, сильно возбуждающую воображение, ласкающую не только взгляды со стороны, но и изумительное тело хозяйки, блузку, под которой заинтересованный и зрячий взгляд, без всякого усилия, мог обнаружить и узенькие плечи, и тонкие изящные руки, и гибкий стан. А голову очаровательной девушки скрывала густая волна прелестных русых волос, ниспадающих на плечи.

Всё в ней было изумительно, всё полно очарования. Но

эта девушка не могла быть Валентиной хотя бы потому, что обе

её руки были заняты, извините за вокзальный формализм, носильными вещами. Поэтому, при всей красоте и изяществе, походку её никак нельзя было назвать грациозной. Нет, ей до Валентины было далеко. Чтобы Валентина сама несла свои сумки? Да мир такого не видел! Да это же немыслимо! Да Валентина последний рубль отдаст, голодная будет сидеть, но наймёт носильщика, чтобы тот демонстративно катил перед ней на грузовой тележке её полупустой саквояжик. А эта, не то, чтобы, согнувшись, но и вовсе не легко, тащила в правой руке большую сумку, а в левой — сумку поменьше и... Вот это да! Скрипку! Точнее, старенький, потёртый скрипичный футляр. Нет, ну конечно же это была не Валя. Надо же! — сам в себе удивился и даже возмутился Коля. — Что за мужики пошли? Совсем вырождается мужское племя, если позволяет такой красавице таскать громадные сумки. Нет, постой, а вдруг мужчины, глянув на её лицо, испуганно шарахаются по сторонам? Может быть, тот вид, который мне открылся со спины противоположен по красоте виду в фас? Надо этот вариант срочно проверить, пока она не скрылась из моего поля зрения.

Прибавил шагу, обогнал, сильно повернулся, собираясь мимолётным взглядом запечатлеть общую картину, чтобы потом тщательно проанализировать её. Но не тут-то было. На него плеснула такая бездонная синева прекрасных глаз, что он не только захлебнулся, но, забыв обо всём на свете, не смог вернуться в исходное состояние, развернулся ещё сильней и пошел спиной вперёд.

Ну что можно ожидать от такого движения? Да что можно ожидать, то и произошло. Оступившись на границе тротуара и проезжей части дороги, Николай взмахнул руками и грохнулся всей площадью мягкого места на асфальт.

— Всё пропало, — спокойно и даже равнодушно констатировал он ещё до того, как приасфальтился.

Взревев клаксоном и взвизгнув от испуга тормозами, вильнула задком в полу вальсе, объезжая незадачливого пешехода, старенькая легковушечка. А от этой машины шарахнулись в разные стороны другие автомобили. Легковушка, чуть не сбившая Николая остановилась, приткнувшись наперекосяк к бордюру, а из неё выскочил и замахал руками очень взволнованный, мягко говоря, водитель.

— Ты что!? Олух ненормальный! Жить надоело, что ли? Так выбрал бы для самоубийства другого. Я-то тебе что плохого сделал? Мне что, из-за тебя в тюрьму садиться? Вот сейчас звездану монтировкой промеж глаз, чтоб отметина на всю жизнь осталась. Чтоб мозги немного прочистились, — закричал мужчина, выплёскивая на Николая весь избыточный адреналин. Возмущение его было столь велико, что просто удивительно, как это ему удаётся не взлететь и сверху коршуном не обрушиться на растяпу, посмевшего нарушить порядок дорожного движения.

— Прошу прощения. Благодарю вас, что вы успели остановиться и не сделали из меня двоих, — во время этой тирады Коля успел подняться и, сложив руки на груди, кивал головой, словно китайский болванчик. — Ну ладно, чего там, ну бывает. Что же мне теперь, на колени становиться?

Чуть не сбивший его водитель довольно быстро успокоился. Вообще-то, надо сказать, возмущённый шофёр применял в своей речи не совсем такие выражения. Он что-то говорил о чьей-то маме, зачем-то вспомнил о каких-то половых органах. Может быть, как раз именно это и повлияло на скорость рассасывания его возмущения. Но, скорее всего, главным фактором оказался дефицит свободного для общения времени. Тоже, оказывается, неплохая вещь этот самый дефицит. В общем, шофер успокоился так же быстро, как и взорвался, мгновенно исчез в недрах своего любимого автомобильчика и, взметнув по корме облачко сизого дыма, исчез с места вполне благополучно закончившегося происшествия.

— И что это значит? — спросила незнакомка у чувствующего себя очень неуверенно Николая. — Чему я обязана счастью наблюдать этот чудный, изумительный спектакль? Какой блестящий пируэтик! Как я благодарна вам, что вы лишили меня наслаждения лицезреть оставшееся от вас кровавое пятно! Какой эффектный трюк! Какой восторг! Как жаль, что так мало зрителей

Вы, случайно, не циркач? Имели бы колоссальный успех! Контракты, гастроли, турне по заграницам, быстренько бы разбогатели и не сами бы попадали под машины, а других давили. Прочувствуйте разницу! Вы поразили меня в самое сердце! Эту прелестную сценку я теперь до конца дней моих не забуду! Я влюбилась в вас с первого взгляда!

Коля стоял перед ней, как провинившийся мальчишка. Но он не собирался опускать глаза. Он никак не мог поверить счастью во второй раз увидеть свою мечту, свою прекрасную фею. Да так близко! Она словно материлизовалась из сказки. Он не мог ошибиться. Это именно она больше всех переживала за него на международном конкурсе. Нет, теперь он её ни за что не упустит. Теперь между ними нет толпы восторженных почитателей его таланта, жаждущих прикоснуться, пожать руку и взять автограф у будущей звезды. Господи! Как давно это было! И было ли вообще? И с ним ли всё это было? И не сон ли это? И за что, за какие такие заслуги, которых у него нет перед Господом, и никогда не было, а если и было что-то, то это что-то и в самый крупный электронный микроскоп не увидишь? За что Бог посылает ему такое счастье, эту сказочную встречу?

— Ну? В чём дело? — произнесла она уже гораздо спокойней, увидев, что её язвительныё тон не очень-то и действует на этого нахала. — Вы не собираетесь уступить мне дорогу?

— Я, просто, хотел предложить помочь вещи поднести, — окончательно справившись со смущением, произнёс Коля. Поначалу его немножко даже обидело её нежелание узнавать его, но по зрелому размышлению он признал, что вид у него сейчас совсем не тот, что был тогда, на сцене в Новопольске. Да и падение на дорогу под колёса автомобиля не способствует узнаванию.

— Да? Ну так в чём дело? Вещи вот, ждут ваших решительных действий. Буду очень благодарна за помощь.

        Она и попытки не сделала протянуть ему свои сумки. Пришлось самому подойти и взять из её рук, так сказать, багаж. Футляр скрипки она ему не доверила. Из своих вещей у Коли был только гибкой формы объёмный портфель, поэтому непреодолимых проблем с перегрузом не возникло. Девушка, отдав ему вещи, быстро двинулась к лестнице.

— Только учтите, что мне надо успеть на поезд. Поэтому времени на пустые разговоры у меня нет ни капельки. Поможете мне добраться до троллейбуса, и на том спасибо. А на будущее имейте в виду, что знакомиться с девушками таким образом, как вы сейчас сделали, ни в коем случае нельзя.

— А как надо знакомиться? — спросил Коля на ходу. — Вы бы меня подучили немножко.

— Извините, при других обстоятельствах я бы это сделала с огромным удовольствием. Вы кажетесь мне весьма разумным молодым человеком, поэтому в другое время и в другом месте я попробовала бы поговорить с вами, но сейчас, будем, наверное, считать, что и вам, и мне очень крупно не повезло. Ведь, нам скоро придётся расстаться. Но вы не сильно расстраивайтесь. Вы встретите другую, более красивую и счастливую, чем я. Только, прошу вас, не бросайтесь под машину у неё на глазах, ибо это производит, конечно, впечатление, и надо признаться, просто незабываемое, но оно настолько сильно, что ваша избранница может перепугаться до смерти, а это, как вы сами должны понимать, не ведёт к увеличению симпатии.

Всё это она говорила, уже поднимаясь по лестнице. Путь наверх они начали довольно резво, но резвости хватило только до середины подъёма.

— Ой, да не торопитесь же вы так, — не выдержала она. — Я не успеваю за вами. А то я начну думать, что вы решили скрыться с моими сумками. Неужели вас прельстило моё бельё?

— Простите, — сказал Коля, останавливаясь.

Дальнейший подъём он продолжал, значительно поубавив прыти. И всё равно, остановившись у солнечных часов на самом верху лестницы, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не выглядеть задыхающейся лошадью. Они стояли у каменного постамента солнечных часов. Он ждал её дальнейших распоряжений, а она ждала от него активных действий, которые, по её мнению, обязательно должен совершать парень перед расставанием со случайно встретившейся девушкой, если он, конечно, хочет продолжить знакомство с нею. Но он молча держал её сумки, ничего не говорил, ничего не предпринимал. Она не понимала его пассивности.

— Ну, вот и всё, — решила она закончить затянувшееся молчание, недоумённо при этом пожав плечами. — Мы поднялись. Нам, наверное, пора расставаться. Вам заплатить? — решилась она на странный вопрос, чтобы хоть как-то заставить его заговорить.

— Нет, — коротко выдохнул Коля. — Зачем? Я — так.

— Ну что ж, — решительно качнула она головой, не собираясь стоять вечность у солнечных часов. Не хочет знакомиться, не надо. Она тоже не собирается навязываться. — Мне на троллейбус.

— Мне тоже, — ответил Коля.

— Тогда пойдём? — она вопросительно посмотрела на него.

            Они пошли к остановке. Им повезло. Троллейбус уже ждал их, приглашающе распахнув двери. Он следовал на вокзал, и у Коли не было никаких оснований отказываться. Они с девушкой вошли через задние двери. Людей набилось уже порядочно, и им с трудом, но всё-таки удалось найти местечко в углу у окошка. Водитель будто только того и ждал, когда устроятся его главные пассажиры. Взвизгнули, закрываясь, истерзанные двери, и троллейбус, словно застоявшийся рысак, резво рванул с места. И всех людей по инерции одновременно будто толкнуло назад. Этот толчок передался Коле, и он, храня хоть малую видимость удобств для своей очаровательной спутницы, ухватился двумя руками за поручни так, что девушка оказалась в кольце его рук. Это было очень похоже на незавершённое объятие. Она испугалась толчка и хотела решительно, двумя руками сдержать слишком прыткий порыв к ней, пусть симпатичного, но пока ещё незнакомого парня. Но так как одна рука её была занята скрипкой, то пришлось, сжав кулачок только одной левой руки, упереться в грудь мужчины, так и норовящего налечь на неё. Ну сами посудите, мог ли её крошечный кулачок противостоять напору всего троллейбуса? Нет, конечно.

Ход троллейбуса выровнялся, давление на спину Коли прекратилось, но он не спешил отодвигаться от прекрасной незнакомки. Может быть, забыл. Может быть, готовился воспринять следующий толчок. А скорее всего, просто не хотелось. И это нежелание отодвигаться вынудило её не убирать свою руку с его груди. Мало ли что ему ещё придет в голову. Но не будешь же всё время держать кулак наготове к бою. Постепенно кулачок разжался, и ощутила она приятное тепло под своими пальчиками. Так они и продолжали движение. На следующей остановке народу ещё прибавилось, давка увеличилась, давление на спину Коли усилилось. При трогании троллейбуса опять получился рывок, получив дополнительный толчок в спину, Коля обрадовано почти вплотную приблизился к своей воплотившейся мечте.

Пассажиры кто молча, а кто и вслух поругиваясь, стремились занять более или менее терпимое положение, то и дело толкали Колю в спину, словно намекали, что можно прижаться и посильней к попутчице, да ещё к такой красивой. Ну, а Коля и рад стараться. Девушка, быть может, и отступила бы, но позади стояли сумки. Поэтому весь напор его принимала грудью. Ей уже было жалко своего рыцаря на несколько минут. Все его давят, все его толкают, а он крепко стоит, сдерживает напор толпы, не даёт её в обиду. И благодарности никакой не получит. Вот будет его остановка, он выйдет, и никогда они больше не встретятся. Жалко, бедненького. Если адрес спросит, надо обязательно дать. Или телефон сообщить, вдруг когда-нибудь удастся поговорить. Вот по телефону она обязательно поблагодарит его за помощь, что без него она умерла бы на той страшенной каменной лестнице со своими сумками, и на троллейбус этот не попала бы, а там, глядишь, и на поезд бы опоздала. Вот как много он для неё сделал. Как же его зовут?

На душе у девушки стало тепло и уютно. И очень сильно захотелось сделать что-нибудь хорошее для этого незнакомого парня, чтобы он о ней тоже хорошо вспоминал. Вон, как его мутузят в спину. Надо бы хоть как-то защитить свою живую, крепкую и тёпленькую стеночку. Но что она могла сделать? Ну, что могла, то и сделала. Передвинула свою ладошку ему под мышку и слегка привлекла к себе.

— Двигайся, — прошептала она совсем тихо, незаметно для себя самой переходя на "ты". — А то совсем раздавят.

Коля с радостью исполнил приказание. И её волосы коснулись его лица. И чудный, тонкий аромат достиг его обоняния. И даже сложный букет запахов, которыми был насыщен воздух в этой железянной коробочке, плотно набитой потными, разгоряченными борьбой за выживание телами, даже эта невообразимая смесь не смогла не только заглушить, но и ослабить волшебной силы очарования её шелковисто русых волос. Всё существо Коли потянулось к источнику желанного блаженства, и его ноги соприкоснулись с её ногами, и он животом ощутил нежную, упругую теплоту её живота, и её груди дотронулись до его груди. И замер Коля, боясь спугнуть райскую птичку счастья.

А ей очень захотелось положить голову ему на грудь. Хоть немножко отдохнуть от дороги, от концертов, от поездов, от теплоходов и самолётов. До дома ещё ой как далеко! Когда ей ещё удастся понежиться на сильной, просто могучей груди симпатичного мужчины, который, глянув на неё, взял, да и упал. Нет, Сашенька не поверит, что всё именно так и было. Ни за что не поверит. Да и она сама не поверила бы, если бы не видела своими глазами, как он из-за неё чуть не попал под машину. Какой симпатичный и славный парень. Жаль, что мы не встретились раньше. Может быть, что-нибудь и получилось. Хорошее. Странно. Он сильный. Как он вверх по каменной лестнице нёсся с моими сумками. И в то же время беззащитный. Когда на него раскричался шофёр, который чуть не раздавил его у моих ног, так он как-то странно ладошки сложил на груди и робко так пролепетал: "спасибо вам, что вы не сделали из меня двоих". А почему двоих? Непонятно. Генрих бы того водителя быстро поставил на место. Ещё б и деньги взял, чтобы дело до суда не доводить. Ведь там была "зебра". А этого парня, наверное, каждый может обидеть. И глаза у него, как у обиженного ребёнка. А может он трус? Сильный трус. Смешно. Такое, наверное, только в сказках встречается. А он сильный. Вон, какие крепкие мышцы у него на спине. Будто булыжники перекатываются. Ну вот возьму и положу голову ему на грудь. Вот она, рядом, пахнет чем-то уютным, родным, домашним. Тут и делать ничего не надо, только чуть голову склонить, и всё. А что тут такого? Всё равно уже

больше никогда не увидимся.

— Давай подержу скрипку, — прошептал Коля ей на ушко, тоже легко и незаметно переходя на "ты". Шепча эти слова, он коснулся губами её виска. И не отодвинулся.

— Не надо, — прошептала она в ответ, чуть вздрогнув от прикосновения его губ. И тоже не отстранилась. Только повернула слегка голову в сторону, будто увидела что-то за окном. — Она лёгкая. И потом, я её не держу. Она на сумках стоит. Я её только чуть придерживаю.

А троллейбус катит себе и катит. Ему нет никакого дела до человеческих волнений. Вот какой-то мужчина, держа в одной руке сумку с продуктами, другой рукой тянет свой билетик через голову стоящей перед ним женщины к компостеру. А женщина в каждой руке по сумке держит, и каждая из них во много раз посолидней нищенской авоськи, что у мужчины. И бедной женщине не до проблем, которыми мучается мужчина. А у того билетик никак не хочет лезть в щель. Уж больно он помятый. Мужчина, зажав билетик во рту, переворачивает его, находит, как ему кажется, ровный краешек и опять тянется через голову женщины к компостеру. Но и на этот раз ничего у него не получается. Естественно, в такой давке какой угодно билетик потеряет свою форму и не захочет лезть ни в какую щель. Но мужчина настойчив. Да не просто настойчив, но и предельно честен: он ни в какую не хочет ехать "зайцем". И он опять зажимает билетик во рту, желая найти хоть один ровный уголочек, и опять тянется через голову женщины к этому злосчастному компостеру. Но этот злодей упорен, ни за что не хочет принять в свою щель некрасивый билетик. И женщина, в конце концов, теряет терпение. Ей надоело такое издевательство над её женской природой.

— Мужчина! — сдержанно заявляет она, изо всех сил стараясь не переступить грань приличного, культурного общения. — Вы уже полчаса лежите на мне, и ничего не можете сделать.

— А что я могу сделать? — мужчина тоже никак не хочет выпасть из разряда культурных, интеллигентных, даже интеллектуальных людей. — Он у меня помятый. Никак не хочет лезть.

Далеко не до всех доходит комизм этого краткого диалога. Но до девушки, кажется, дошёл. Она изо всех сил старается не дать выплеснуться эмоциям, однако долго не выдерживает, прыскает и, наклонив голову, упирается лбом Коле в плечо. А тот и до этого, спрятавшись за её голову, сдержанно улыбался странности разговора между мужчиной и женщиной. Теперь же, расцвёл во всю ширь, радуясь и тому, что она затылком не видит его "рта до ушей", и тому, что красавица уже практически легла своей головкой ему на грудь.

У Коли свои проблемы. Троллейбус идёт и идёт. Его покачивает на неровностях дороги. Покачивается и девушка, лёжа на груди у Коли. И её бёдро то притронется к его ноге, то отодвинется на секунду-другую. И её живот то прильнёт к его животу, то чуть удалится. И её нежная, теплая грудь всё время шевелится на его груди. И в аромате её волос растворяется его разум.

Если билетик у мужчины с каждой секундой всё сильнее и сильнее терял форму своей, так сказать, юности, принимая вид помятого, поникшего клочка бумажки, то с Колиным "билетиком" происходило совсем обратное явление. И встала перед Колей огромная проблема: как бы не спугнуть свою воплотившуюся сказку, прилёгшую отдохнуть от дорожных мытарств ему на грудь, прикосновением своим "билетиком" к её миленькому животику. И принялся Коля в этой людской давке предпринимать вялые меры, дабы поместить своего алчущего зверя где-то у неё в провале между животом и бедром. Он старался, как мог. Но не всегда у него получалось.

И никто, кроме Всевышнего, ни одна земная комиссия на каком угодно уровне не сможет определить, отметила ли красавица это прикосновение или оно для неё осталось, "как об стенку горохом". И только краткое, судорожное напряжение мышц бёдер и, извините, ягодиц могло бы кому-то о чём-то поведать. Но кто его видел, это напряжение? Ведь сзади никого нет. А сумки никогда и никому, кроме своей хозяюшки, ничего не расскажут. Но мы-то с вами уже знаем, что если хороший лев поднял голову, то добыче не уйти. Тем более, если добыча сама жаждет встречи. Да и вообще, кто здесь охотник, а кто добыча? Не обоюдное ли это дело — любить?

            А троллейбус продолжает свой путь. А девушка и не думает отодвигаться. Не собирается она и голову убирать с груди. Ей так хорошо, так тепло и уютно, что ничего не хочется делать. Ехала бы так и ехала. Всю жизнь бы, кажется, ехала. Она впервые в жизни испытала такое сладкое волнение от близости с мужчиной, пусть даже и незнакомым. Да нет же, даже хорошо, что именно с незнакомым. Ничего не сдерживает её. Они скоро расстанутся. Она с удовольствием отдалась нахлынувшей на неё радости какого-то странно безмолвного, и в то же время умиротворяющего общения с незнакомым парнем. Она грелась в тёплом, приятно волнующем потоке, исходящем от этого доброго, сильного, очень симпатичного помощника, открывая для себя новые ощущения от соприкосновения с мужчиной.

        Ей всё больше и больше нравился этот не очень-то разговорчивый парень. Не назойлив. Не навязывается, как другие, с рассказами о похождениях своих друзей, причем, нисколько не интересуясь, нравятся они ей или нет. Не пытается получить как можно побольше, а взамен ничего не дать. Те только и знают, что — дай, дай и дай. А этот совсем не такой, как Генрих, у которого на словах восторг её красотой, а в глазах пустота, и прикосновение холодных рук не вызывает никакого волнения. У этого парня одежда простая, а лицо какое-то необычное. У Генриха всё наоборот: одежда самая дорогая, а в глазах чего-то не хватает. Хотя другие говорят, что в нём при желании можно отыскать что-нибудь привлекательное. Ну и пусть ищут, если он им нравится. А для неё это занятие слишком тяжко.

А троллейбус идёт и идёт, то покачиваясь, то тормозя, то дёргаясь вперёд. И тела их то удаляются друг от друга, то опять соприкасаются. И когда его тело отдаляется, она чувствует пустоту и холод, и её влечёт к нему, и она с радостью опять прижимается к его телу, к его ногам, к его твёрдому животу.

— "А у Генриха живот дряблый, — невольно опять сравнивает она своего временного попутчика со старым, ну, предположим, другом. — Вот вроде бы и не жирный, почти худой. И за своей фигурой тщательно следит. Со стороны посмотришь, ничего, и высокий, и стройный. Почти как этот парень. А живот дряблый. А ноги сухие и тощие, как палки. Вот что бы сделал сейчас Генрих на месте этого парня? Он бы пригласил меня на чашечку какого-нибудь супер экстравагантного кофе, а там и коньяк совершенно случайно на столе появится, а если узнает, что любишь сладенькое, то и ликёр марочный достанет. Всё, что угодно, лишь бы получить от тебя то, что и все хотят получить. Да и это для них не предел. Есть такие, которые, не тратя времени и деньги, сразу предлагают сделать массаж. Чего там рассусоливать? Пойдём побыстрее в постель. Интересно, если бы этот парень пригласил меня пойти с ним попить кофе, я пошла бы или отказалась? Ну конечно же, отказалась бы. Наверное. Очень интересно узнать, как бы он это сделал? Все так делают, ну почему мне нельзя? Сколько же можно ходить дурочкой великовозрастной? Ой, как хочется быть счастливой".

Когда их тела слегка отдаляются друг от друга, Коля начинает ощущать твёрдые вершинки её грудей, которые при покачивании троллейбуса скользят по его груди. И ему хочется прижать девушку к себе и поцеловать. Но они не одни, и ему остается только мысленно гладить рукой её спинку, опуститься не только до поясницы, но и ниже. Влечение так сильно, желанные прелести так близки, что Коля не выдерживает и, воспользовавшись первым же толчком троллейбуса, прижимается к ней ещё плотней.

— "И всё-таки Генрих это проверенный вариант, — продолжает думать о своей судьбе девушка. — Она нравится ему, и ей нравится, что она ему нравится. А что здесь, собственно, плохого? До сих пор ей достаточно успешно удавалось убеждать себя, что это хорошо. А что ей ещё оставалось делать? Если бы не Генрих, то папе ни за что бы не достать денег на покупку нашего бывшего семейного имения. Как жаль, что мама прожила так мало. Уж она-то нашла бы, как защитить свою Ирочку от необходимости выходить замуж за какого-то там Генриха. Но ради того, чтобы увидеть сияющие радостью глаза папы, можно потерпеть и лягушачьи губы Генриха. О, как она мечтала о жарких поцелуях с мужчиной! Сколько сказочной прелести они должны были ей принести, если всерьёз принять восторги других девчат. Опять обман. Она и сама при необходимости делает вид, что ей нравится целоваться. На самом же деле, ей приходится прикладывать немало усилий, чтобы скрыть неудовлетворение, которое растёт с каждым поцелуем. Может, это отчуждение пройдёт, и дальше будет интересней? Девчата говорят, что если пойти дальше, то будет, просто, море наслаждения. А если и это обман? Почему же, в таком случае, так много пар разводятся? Они бегут от моря наслаждений? Ой, как много неправды в мире. А этот парень очень хорошенький. С ним приятно быть рядом. Хоть немножко погреться на груди у чужого парня. У него, на-верное, есть девушка. Не может быть, чтобы такой взрослый мужчина был без девушки. И он, наверное, уже может делать всё. Может и правда, остаться с ним и попробовать? Фу, какие глупости! Но до чего же сладкие эти самые глупости. Не могу. Если бы он сейчас приказал мне остаться с ним — осталась бы. Интересно, как он целуется? Как Генрих или лучше? Ну почему он едет и молчит? Неужели нельзя к себе в гости хоть на ча-шку чая пригласить? Ничего не говорит. Не выходит и ничего не говорит. Ничего не спрашивает. Ни адрес, ни телефон. Да что это за молчун такой? Если до поезда останется хоть полчаса, обязательно отведу его в привокзальный сквер и там заставлю поцеловать себя. Надо же узнать, как он целуется. Заодно и за помощь отблагодарю. А если времени не хватит на то, чтобы в сквер сходить, тогда поцелую его прямо на перроне. Ведь не зря же он едет со мной. Значит, никуда не спешит. Вот на прощанье и поцелуемся. Вот это да! Это что же получается? Они поцелуются, потом она уедет, а он отправится к своей девушке и будет заниматься с ней, ну, этим самым. Будет ласкать её груди, будет трогать ей живот. Ой, да до чего же хороший у него живот. И какая-то совсем другая девушка будет лежать под этим прекрасным животом. Ой, какая мука! Боже мой! Так что же это получается? Я буду целоваться с Генрихом, которого не люблю, а парень этот будет обнимать, и ласкать не меня, а какую-то другую девушку, хотя ему очень сильно нравлюсь я. Ведь я ему очень сильно нравлюсь. Я это чувствую. Я это вижу. Не зря же он по-

терял голову на морвокзале и шлёпнулся на асфальт. Не зря же он весь трепещет сейчас, когда целует мои волосы. И что получится теперь? Разлетимся в разные стороны? Он здесь останется, а я уеду в свой город? Да неужели он не осмелится даже адреса моего спросить? А что толку? Любовь по переписке? Свидание один раз в год? А между свиданиями сплошные мучения: не изменяет ли? И вообще, кто он такой? Почему я веду себя с ним так, будто влюблена в него по уши? Да ничего особенного в нём нет. Вся причина во мне. А он тут абсолютно ни при чём. Обыкновенный парень. Если судить по мозолистым рукам — рабочий. А пальцы у него очень странные для рабочего — тонкие и длинные, как у скрипача. Вот дала: скрипач с мозолистыми руками! И хорошая же пара из нас получится — скрипачка и рабочий с кувалдой. "Мы кузнецы, тяжёл наш молот. Куём мы счастия ключи". Накуёт он мне своим тяжёлым молотом счастия. Так накуёт, что до конца дней своих не расхлебаю". Булыжник — оружие пролетариата!" Или ещё: "Человек с ружьём! Уважаемые сограждане, не бойтесь человека с ружьём. Он пришел, чтобы навести у вас мир и справедливость!" Мда, очень замечательная перспектива! Неет, уж лучше Генрих. Тот, хоть, заведует работой фирменного магазина "Хитачи". Электроника, бытовая техника, компьютеры. Есть нечто приближённое к интеллекту. Вот дожилась! Скоро четверть века, а она ещё девушка и парня хорошего никак найти не может. И вот, нашла, обрадовалась, встретила "булыжник — оружие пролетариата". И что это за жизнь такая занудная у меня?"

            Тем временем троллейбус, по мере приближения к вокзалу пустел и пустел. Уже никто не напирал, никто в спину не толкал, а они всё так же стояли в углу, полуобнявшсиь. Подходило время расставания. Каждый из них понимал это, не хотел этого, но не знал, что надо делать. А вот и привокзальная площадь, и надо выходить. Он взял её сумки, вышел и остановился у двери, чтобы предложить руку помощи. Она благодарно улыбнулась, оперлась о его руку и тоже вышла, отметив сама в себе необычность его поведения для рабочего человека. Не отнимая своей руки от меньшей из сумок, не спрашивая своего рыцаря ни о чём, потащила его в вокзальное помещение, к кассам.

Пока она стояла в очереди за билетами, он терпеливо ожидал в сторонке, сторожил вещи. И вот, билет готов. Она подошла к нему. Он взял билет и долго изучал его. Молча и долго. Его брови поползли вверх от удивления.

— Что-то не так? — спросила она.

— Да нет, всё так, как нельзя лучше. Просто невероятно, как всё так. До отхода поезда осталось всего ничего.

— Да, — согласилась она, немного обидевшись. До отхода поезда осталось всего ничего, а он даже не поинтересовался, как её зовут, где она живёт, куда она едет. — Пора идти к поезду.

— Пошли, — спокойно согласился он и взял её вещи.

Его поведение начало потихоньку её заводить. Он ведёт себя уж слишком спокойно и уверенно. Ей даже показалось, что он уже распоряжается, что и как ей надо делать. Она помедлила, раздумывая, в какой форме выразить ему свой протест. Но раздумывать было некогда. Надо было догонять его.

Они подошли к турникету, через который дежурные пропускали на перрон, и стали в очередь. В её голове жалобно трепыхались остатки мыслей: всё, им не удастся пройти вместе на перрон; о том, чтобы пойти в сквер, и думать не приходится; их сейчас разделят: она пройдёт через контроль, а он останется на этой стороне. Ну почему он молчит? Сейчас они расстанутся и больше никогда в жизни не встретятся. Неужели он ждёт, что она первая попросит у него адрес?

            А очередь продвигалась просто катастрофически быстро. Не успела девушка опомниться, как оказалась по ту сторону ограды. И вдруг вспомнила, что её вещи остались у него. Она даже не успела решить чего бояться: исчезновения провожатого без адреса и телефона, то есть, навсегда, или его исчезновение с её вещами. Она недоумённо оглянулась — он стоит за её спиной с сумками. Стоит, ждёт, когда она пойдёт вперёд. Да как же он прошёл через проверку? Для кого устроены эти самые проверки, если человек без билета спокойно проходит через них?

Но не устраивать же скандал и требовать, чтобы его выдворили за ограду. И она пошла вперёд. А в голове полный сумбур. Сплошная мешанина из безответных вопросов. Надо бы остановиться и потребовать объяснить, как он прошёл на перрон без билета? А вдруг он догадается, что она хочет познакомиться с ним? Нет. Дудки. Она сама не сделает ни шагу ему навстречу. Захочет, что-нибудь предпримет. Не захочет, пусть молчит. Она облегчать ему его обязанности не собирается. Пусть тащит сумки и сопит в две дырочки. Вот как поезд тронется, тогда и посмотрим на его желания и сообразительность.

Пошли вдоль поезда. Он следует за ней, чуть приотстав. Она уже устала удивляться. Его странное поведение начало даже раздражать её. Что за мужчина такой? Мямля какая-то. Она не оглядываясь, быстро шла вперёд. Её уже не беспокоило, успевает он за ней или нет? Убежал с её вещами или покорно тащит сумки? О, если бы он скрылся с её сумками! Это было бы нечто! Вот было бы здорово: пригрелась на груди у незнакомого симпатичного парнишечки, а он взял, да и сдёрнул с её трусиками. Было бы что вспомнить и рассказать Сашеньке.

Подошли к нужному вагону. Вот тут-то, дружочек, у тебя уже ничего не выйдет, кондуктор не пропустит без билета. Предъявив билет, она поднялась на площадку и оглянулась, чтобы помахать провожатому ручкой так, будто она и позабыла про свои сумки. И чуть не фыркнула с досады: он стоял на ступеньке и ждал, когда она пройдёт. И она пошла по вагону. Ну ладно, предположим, пропустили как провожающего.

Вот и купе её, вот и её нижняя полка. Он помог поднять сиденье. В ящике под сиденьем уже были вещи, но для её большой сумки нашлось место. Малую сумку и скрипку она оставила с собой. Разобравшись с вещами, она села. Он тоже сел на нижнюю полку, напротив неё.

— Боялась, что не успею, — неуверенно улыбнулась она, совершенно не понимая его поведения. — Если бы вы не помогли мне, то я бы могла опоздать на троллейбус. А опоздав на троллейбус, могла бы опоздать на поезд.

— Запросто, — спокойно согласился он. — Троллейбусы так нерегулярно ходят, что опоздать на поезд — пара пустяков. Правда, можно было бы попробовать поймать такси, но это дело тоже не

очень-то надёжное.

— Да, спасибо вам преогромное, — неуверенно произнесла она, почему-то опять переходя на "вы".

Поезд плавно и почти беззвучно начал набирать ход. А он сидит себе спокойненько, как будто всё нормально, как будто ему не надо выходить. Но ведь он же почти без вещей. Один несчастненький портфельчик стоит между ногами. Ну, ладно, пусть его не интересует имя, адрес, пусть он не хочет знакомиться, но он же совершенно не похож на человека, который собрался в дальнюю дорогу. В его поведении не было ни капельки логики. Это сердило её. Она привыкла всё понимать, всё происходящее держать под контролем. А тут абсолютно ничего не понятно. Шёл парень по городу с портфельчиком. Увидел её, заинтересовался. Да мало ли мужчин загораются интересом при виде её. Привычное дело. Беда в том, что никто из них до сих пор не нравился ей. За исключением этого странного парня, который вдруг решил помочь ей. Ничего особенного, если бы не цирковой номер с падением. Но это не имеет никакого отношения к поезду. Доехал до вокзала, сел с ней в поезд и едет. Почему его везде пропустили? Нет, такие шуточки не для неё. Ей нужна была ясность. А он молчал.

Подошла проводница, начала собирать билеты. Он протянул ей билет, и она спокойно засунула его в кармашек.

— "Не верьте ему! Он не покупал билет! — чуть не закричала Ирочка. — А если купил раньше, то не может быть, чтобы случайно оказался на морском вокзале, случайно помог мне с вещами, да ещё так же случайно чуть ли не целовал меня в переполненном троллейбусе, а я так же случайно льнула к нему, как молодая жена в медовый месяц. Ужас!"

Она не успела домыслить всё до конца.