Vetrof — Мертвые улицы

Когда Андрей проходил мимо лавки в соседнем дворе, то заприметил на ней Петра Ильича, и удивился, потому как Петр Ильич и ладони своей почти не подавал тем людям, которые очутились сейчас рядом с ним, и хоть они уже спали, а он все еще крепился, для людей, слышавших об этом человеке, это было неожиданно. А слышать могли, что этот человек железного, прямо таки сказать стального характера, успешный и известный спортсмен-международник, чемпион каких-то соревнований и вообще, что он весьма примечательная, если не сказать замечательная Личность. Чемпионом он конечно давно уже не был, даже по возрасту, пожалуй, теперь бы не подошел, но гордость свою профессиональную не утратил, она служила ему щитом, занавесом и надежно защищала от собственных обвинений и укоров, безнадежно оберегая субЪективную реальность красных белков. Именно поэтому Ильич предпочитал замкнутую, перекошенную разным хламом, квартиру всякому другому фону своего беспросветного пьянства. И вдруг здесь на сырой лавке средь бела дня, в окружении такой публики… Весьма странно казалось все это прохожим.

«Наверно, чуть не умер с похмелья с утра,— скривил губы, задумавшийся Андрюха, — вот и пришлось якшаться с кем не привык. Да… не до жиру, быть бы живу!»

Петр Ильич облокотился на невидимую стену перед собой, оперся на нее, и, казалось, вот-вот полетит с лавки прочь, но нет, пьяная голова еще как-то удерживала хмельное тело в бессмысленном равновесии, глаза в этой голове смотрели невозмутимо и безмятежно, и лишь похоронное воронье кружилось в их зрачках.

Андрей, разумеется, прошел мимо всего этого, оно ему совершенно ни к чему. Другие тела тоже шли мимо… мимо Андрея, навстречу Андрею, им было не до других. Лица их, изъеденные суетой и постоянной заботой, спешили вперед, они хотели жить, бежать, да больше и времени ни на что не хватало. Червь городской жизнерадостности также подгрызал и Андрея, он торопился, он любил, весна глухим эхом колотила в его молодое сердце и совершенно не хотелось замечать какую-либо гниль.

Андрюха уже начал волноваться, «не опоздать бы», смутная жижа сомнения стала подбираться к его сердцу, беспокоя голову неприятным туманом и отвлекая на разные, даже самые пустомельные мысли. Родные улочки, столбы, машины стали раздражать своей плесневелой повседневностью, а серое небо своей ежедневной икотой, в которой за мусором облаков ничего, кроме некрофильных сумерек, не угадывалось. В общем, Андрей разнервничался, при чем что называется «на ровном месте», то есть без каких-либо видимых причин. Для остальных людей на улице он остался все таким же юношей, наверное, любившим кого-то, родившимся где-то под этим солнцем и однажды умрущим тоже где-нибудь здесь, даже возможно совсем недалеко. Вдруг у него заболел зуб, понимаете ли ни с того ни с сего, взял да и заболел. Видимо процесс разложения его тела дошел до некоторых нервных окончаний, да и заболел для начала один только зуб, а что ему было делать, этому зубу? я б на его месте тоже заболел! «Этого еще не хватало»— подумал Андрей, и ненависть вспыхнула в нем, когда он подумал о тех, кто расшил узорами его пуговицы, зубы, глаза, руки, веки, и его тоже можно по своему, понять, он любил, и хотел чтобы умирал кто угодно, только не он.

Он заметил ее первым. Она несколько нервничала, ожидая его, выставив при этом напоказ свою яркую сумочку. Андрей тотчас же перестал погружаться в свои бредни и пошире улыбнулся на ее молчаливое приветствие, такое же улыбчивое и игриво сверкающее глазами. Он взял ее за руку и, не говоря ни слова, они счастливо побрели куда-нибудь подальше от всех, что-то мелодично веселое слегка плескалось в горле Андрея и любые движения сердца в эту минуту казались ему сладостными и необходимыми.

Было видно, что они давно знают друг друга; не замечают грязных улиц, по которым идут; она любит его больше жизни; он давно уже не смотрит на нее в рамках путёвая-глупая; они живут в мире душевного оргазма, распухшего от избытка чувств, и игнорируют кал нелепости и несуразности.

Мимо них проплывали не влюбленные помойки, терпеливые как белесые унитазы, которые заедали вчерашний мусор сегодняшним, чтобы по утру не подавиться еще более ранним. Люди вставали в очередь за хлебом и все в один и тот же магазин, как будто опять наступили прежние времена и только какого-нибудь мавзолея не хватает поперек улицы.

Петр же Ильич все также сидел в своей мрачной некрофилии, не давая покоя ни себе, ни гостеприимной лавки, его новые друзья любили выпить и хоть более походили на мертвецов, на самом деле были просто изнуренные алкоголем люди, а Андрей все также продолжал жить своей неоригинальной страстью, не обращая внимания на неживые мотивы бледного скучного дня.