Elizabeth — Такие разные. Да, такие разные.

Её привезли в среду.

-Имейте в виду, — заявила она, — я долго тут торчать не собираюсь.

-Кончно, — заверил ее главврач, — недельку подлечим, и все.

В ответ он получил презрительную ухмылку и напоминание о предстоящих выходных.

Её положили в общую палату, вместе с двумя молодыми девушками.

Она кинула злобный взгляд на соседок по палате. Он наблюдал за ней сквозь стекла в стене палаты.

Она выгружала из пакетов свои дорогие и стильные вещи: чашку и тарелку из тонкого фарфора, на тумбочку (предварительно тщательно вытерев ее влажными салфетками) кинула стильную салфетку и книгу Селинджера. Потом ушла в ванную, вернулась оттуда в дорогущей шёлковой пижаме стоимостью в три его стипендии.

У нее была бледная тонкая кожа, густые черные волосы и такие же черные, огромные глаза и длинные пушистые, похожие на паучьи лапки, ресницы.

Её диагнозом, сказали ей, являлось обычное ОРЗ. Она не задумалась, почему в такую ужасную, закрытую инфекционную больницу, положили, и все тут.

Палата, разумеется, дико ее разочаровала. Походила на тюремную камеру:решетки на окнах, а в ее распоряжении только железная кровать на пружинах да старая пыльная тумбочка.

-Ну ничего, — думалось ей, — я здесь ненадолго.

Он был высоким, с красивыми правильными чертами лица, худым и безумно одиноким.

Целую неделю он ставил ей уколы, капельницу, брал кровь, приносил градусники и передачи. Не говорил ни слова, когда к ней приходили родители, многочисленные родственники и шумные и веселые друзья.

Однажды они разговорились Темой для первого разговора послужили ее гневные вопли по поводу ее "невыписки".

Потом он стал заходить к ней почаще, просто поболтать. Стал проситься работать в ночные смены.

А она все лежала, и врачи ломали голову, что с ней.

-Что со мной, — спросила она его однажды, — скажи честно, что?

-Я не знаю. Правда, не знаю...

Они разговаривали обо всем подряд. Он и не подозревал, что она может понять его настолько глубоко. Что вообще кто-либо может его понять.

Было воскресенье. Он, как обычно, должен был сидеть дома, а пропадал в больнице.

В ее ушах повисла мертвая тишина. она молчала.

-Я, — он сглотнул, — я сам...

-Как лейкемия? — прошептала она.

-Ответ сегодня пришел, — его слова пропадали в тишине палаты, — это лечится, не волнуйся.

Она продолжала молча сидеть на кровати. Он опустился рядом с ней.

-Это...это лечится...

На следующий день ее перевели в одноместный бокс.

Еще через три дня она ослабела настолько, что не могла даже встать с кровати.

Он проводил с ней день и ночь, часами просиживал на ее кровати, держа ее за руку, когда она спала.

Прошло еще две недели. По расчетам врачей, ей должно было либо резко полегчать, либо состояние должно было резко ухудшиться. А так как хуже было некуда, то...

Она закрыла глаза. Перед ее мысленным взором пролетели родители, друзья, одноклассники из суперэлитной гимназии, дом и ...он.

А он сидел рядом и ждал. Его рука крепко сжимала ее похудевшие, костлявые, мертвецки-бледные пальцы, а по щекам неумолимо текли слезы. Он знал: если она не откроет глаза сейчас, она не откроет их никогда.

-Не дай ей умереть, — шептал он, — если ты есть, господи, не дай ей умереть...

Она слышала его голос. Видела его слезы.Ощущала дыхание. Его имя гулким эхом отбивалось в голове.

"А я ведь даже не почувствовала вкус его губ..."

-Пить, — прошептала она, — пить хочу.

Потом стакан у ее губ, вода, прохлада и — спасительный сон. Перед тем как уснуть, она сказала:

-Ничего. Я жива.

А потом она пошла на поправку. Через месяц сама уже могла ходить, открывать окно и вдыхать летний воздух.

Он открыл дверь палаты и увидел, как она сидит на подоконнике и курит.

-Ты с ума сошла? — возмутился он.

-А что такое? Раком могу заболеть? — она хрипло засмеялась, — да ландно, тысячу лет не курила.

-Пообещай, что не будешь больше до полейшего выздоровления!, — потребовал он.

-Хорошо, — она выкинула сигарету, — а знаешь, что?

-Что?

=Родители отправить меня в Германию. На полгода. На дополнительное и окончательное лечение. Здорово, да?

-На полгода? — тхо спросил он.

Ага. Там же буду и учиться, я же на немецом свободно лялякаю.

-А...а я?

-Ведь я же лучше, лучше собаки, — жалобно ответила она.

Он молчал.

-Ну...я же вернусь... — неуверенно ответила она.

-Ясно. Ну что ж, здорово, — он развернулся и вышел из палаты.

"это для ее же блага. Она должна. — говорил он сам себе, — ни черта не должна. Это мне она должна. она должна быть со мной. всегда со мной."

Ее обещали выписать через неделю.

днем он продолжал приходить к ней, она преувеличенно весело болтала, намеренно избегая тему своего уезда.

Когда она спала, он начинал чувствовать, что сходит с ума. Он прекратил спать, перестал есть, еще больше побледнел и осунулся.

Часами просиживал на полу в ординаторской, уставившись в одну точку.

"Я не могу ее отпустить. Не могу. Не могу..."

он прокручивал миллионы планов, как остановить ее. И не мог найти ничего подходящего, достойного ее, ее великолепных глаз и неповторимой презрительной ухмылки...

Неделя летела. Близилась ее выписка. Он чувствова, что теряет дни, часы и минуты.

А она начинала улавливать некую отвлеченность в его голосе, начинала опасаться его безумного, пожирающего взгляда.

Была ночь воскресенья. Ее вещи уже были уложены в аккуратные фирменные пакеты и сложены около кровати.

Часа в два ночи по коридору в ее палату проскользнула высокая и худая фигура.

-Последний укол, — прошептал он, склонившись над ней, — обещаю, последний.

-Не надо, — сонно ответила она, — итак уже исколотая вся, не могу.

-Я обещаю тебе, милая. Обещаю. Все будет хорошо. Все будет хорошо...

Она почувствовала что-то неладное. Села на кровати.

-Что с тобой происходит? — спросила она.

-Я не смогу тебя отпустить. Ты моя теперь, понимаешь?

-Да это же еще неточно, дурачок, — она засмеялась так, как умела смеяться только она и провела руками по его волосам.

Он по-своему истолковал ее порыв, потянулся к ней, коснулся своими губами ее губ. Они оба прекрасно знали, к чему это ведет.

Она самодавольно улыбнулась и отдалась ему. А он никогда в жизни не был так счастлив.

Потом она усула в его обьятиях.

-Не отпущу тебя. Никогда, — прошептал он, тянусь за шприцем. за пустым шприцем.

Даже в предрассветных сумерках он легко нашел на ее тонкой красивой руке вену. Он знал ее наизусть.

-Мы всегла будем вместе, — сказал он, на этот раз громко и отчетливо, вводя в вену иголку.

-Конечно, — в полусне ответила она.

Его рука не дрогнула. Изрядная порция кислорода проникла в нее.

Никто так и не узнал, почему ни он, ни она больше не пересткпили порога той жуткой инфекционной больницы.

ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ БОЛЬНИЦ!))