1
Ночь выдалась теплая, хоть дыхание и выходило изо рта клубами пара...
2
Он ехал по знакомым улицам, огибая населенные перекрестки и ярко освещенные участки города. Он ехал, но думал о всём этом… как же ему надоело убирать весь этот мусор: алкаши, наркоманы, винтовые, шлюхи и завравшиеся недалекие бандюки. Но его работа была именно в этом — вычищать город от дерьма. Нельзя сказать, что он был мусорщиком, нет. Мусорщики занимались отбросами, но он — он порой убирал и самих мусорщиков.
Он был чистильщиком. Нельзя сказать, что у него не было души, но от гадости и грязи она стала такой черной, что уже не сопротивлялась этой мерзости, и даже не попискивала, а просто молчала и, хлюпая чумазым носом, сидела, забившись в самом уголке его сознания.
Его старенький форд свернул в проулок и, проехав по пыльной дороге, завернул во двор. Припарковавшись возле третьего подъезда, чистильщик вышел и, открыв дверь домофона своим ключом, вошел внутрь. Поднявшись на девятый этаж, он остановился возле последней квартиры. Старая, местами пробитая деревянная дверь была приоткрыта и, гулявшим по квартире сквозняком, доносила до него смрад обоссаных матрасов, нестиранного белья и застоявшегося алкоголя. Скривившись от всей этой мерзости, чистильщик достал пистолет и толкнув дверь, вошел. Хозяина злачного места он нашел тут же — вдребезин пьяного, валяющегося на полу и пускавшего слюни в ковер. Не думая, он пнул алкоголика ногой вбок. Тот зашевелился, промычал что-то матерно — неразборчивое и свернулся калачиком. Тогда чистильщик перевернул его на спину и с силой ударил по щеке тыльной стороной ладони, рассеча алкашу губу. Забулькав, горе-хозяин открыл свои заплывшие глазки и уставился невидящим взглядом на разбудившего. Сперва он его как бы не видел, но потом…
Потом в залитых дешевой дрянью глазах появилось понимание… а за ним страх. Он узнал этого человека. Он много о нем слышал, но всегда думал, что увидеть его не придется. Потому что все, кто его видел, не могли потом жить… и их в итоге находили либо в петле, либо с прострелянной головой и зажатым пистолетом в руке. Но, когда слышишь эти истории со стороны, никогда не задумываешься о процентном соотношении их к себе самому. Как же так? Ведь я такой крутой, хороший человек! Ну, пью, да, так это кризис в моей гребаной жизни. Ну и хрен с этим — потом оклемаюсь и все будет нормально.
Но вот когда ты встречаешься с такими вещами лицом к лицу — тогда все по-иному. Тогда приходит осознание. Вот и сейчас — осознание пришло слишком поздно и… слишком в неожиданной форме. Глядя в лицо чистильщику, он понял, что описался, не от количества выпитого алкоголя, а от страха… страха его жизни, его никчемной жизни, которой пришел конец. Он чувствовал, как горячая моча наполняет трусы и проступает через них на ковер, но ему было плевать — он боялся умереть. И готов был клясться всеми святыми, что никогда не будет жить так, как жил. Но было поздно.
Он закрыл глаза и… замер. Сердце бешено колотилось, словно испуганный заяц, кровь со скоростью гоночной машины кружила по венам и… вдруг. Его уши уловили один звук. Звук — который парализовал его мозг, словно ожег медузы в морской воде. Это был металлический звук взводимого курка. Последнее, что он запомнил, когда открыл глаза, это медленное приближение пули ко лбу — она летела так медленно, словно в замедленной съемке. Он видел каждый преодоленный ею миллиметр воздушного расстояния, отделявший ее от его лба.
3
Чуть скривившись, чистильщик взвел курок и, наведя пистолет на голову в миг протрезвевшего человека, нажал на курок. Его движение было таким плавным и было сделано с такой любовью и бережностью, с какой мать поднимает из колыбели свое дитяти и прижимает к теплой и мокрой от горячего молока груди. Пистолет глухо щелкнул, и пуля мгновенно прошила лоб бывшего генерального директора сети банков. Он слишком плохо стал вести себя и… свои дела. А это не хорошо сказывалось на работе всей сети — слишком много убытков было допущено и слишком много сорвалось выгодных операций. Теперь все было устранено — заноза вынута и зараженный участок тела подлежит лечению.
4
Пуля, войдя в череп, словно скрылась внутри, спрятавшись в пустой черепной коробке. Но вот затылочная кость раскрылась, подобно апрельскому тюльпану, выплеснув на стоявший сзади небольшой столик сгусток мозгов и крови.
Да, его пули отличались от остальных. Это было хорошо. Нет, это было просто отлично — потому как упрощало дело — милиция не заводила дел, не занималась глупой ерундой — все было и так ясно, когда находили огнестрельные ранения с такими развороченными отверстиями. Все было ясно как голубые облака на летнем небе — конечно же, самоубийство. Так было проще закрыть дело и отправить его пылиться на полку.
Спрятав пистолет, чистильщик развернулся и, выйдя из квартиры, с невозмутимым видом направился к машине. Взревел мотор и старый форд, пустив из-под колес облачко пыли, неторопливо отъехал со двора, шурша широкими колесами по асфальту.
5
Ночь была теплой — ветра не было, и даже пар изо рта нес какую-то согревающую теплоту…