Книга: "РАССКАЗКИ" Цикл: ПРОБА ПЕРА

— Случайно не подскажете, на какой свет лучше дорогу переходить?

— Лучше, на «зелёный».

— Вы знаете, я дальтоник.

— Я тоже.

— А как же вы переходите?

— Как все. Смотрю, когда двинутся силуэты.

— А почему все идут быстрее и быстрее, а вы стоите?

— Да заболтался тут с вами.

Взгляните на небо — говорят, оно синее.

ОЧКИ.

— А почему вы видите, а я нет?

— Потому что у меня есть глаза.

— Но у меня по правде сказать, тоже есть эти... как их — глаза.

— Они у вас в очках. Снимите их и немедленно разбейте вдребезги!

Можете носить пустую оправу, чтобы не выделяться в толпе.

Ну, и как нам теперь видится?

— Ни фига себе! Это столько в очках?

Нет, нет! Вон один в оправе — улыбнулся нам.

— Мы всегда улыбаемся при встрече, глядя в глаза.

Солнце не бликует в линзах, и они не скрыты под тёмными стёклами.

Посмотрите.

— Это что, дерево? А это? А это? А это что?

Его, ни фига себе!

— Да, это собачье дерьмо.

— Ни фига себе! Какое оно.. оно.. оно..

— Какое?

— Не могу описать! Оно лежит, такое...

— Красивое?

— Да нет, это глупо! Это — где-то выше!

Надо же, собачье!

— Сейчас, я придержу вас за локоть. а вы — очень осторожно,

поднимете голову и взглянете на небо. И попрошу вас... очень попрошу...

пожалуйста — воздержитесь от не нормативной лексики. Ну-уууу...

— ОХ И НИ УЯЖ СЕБЕ!

ДАВАЙТЕ ВСЁ!

— Сколько?

— Давайте всё!

— Всё, не могу. С чем я тогда останусь?

— Ну, тогда — половину!

— Половину нельзя.

— Почему?

— Потому что одна холодная, а другая горячая.

— Тогда — часть.

— А где вы здесь видите часть?

— А если целую например, взять и клонировать? Я заплачу.

— Мужчина... это — невозможно клонировать.

— И что будем делать?

— Не знаю... ждать....пока сама отпочкуется.

Потом, положи это на дно своего Сердца.

И будь счастлив.

ХАЙМ ПРИШЁЛ ОТКРЫТЬ ОКНО.

— В чём дело, Хайм?

— Хайм пришёл открыть окно.

— Как объяснить девочке?

— Хайм объяснит девочке.

Девочка моя! — скажет Хайм — Я прожил жизнь и до сих пор жив.

И знаешь почему? Потому что живя жизнью нельзя умереть.

Можно умереть, не живя жизнью. Живя прошлым или будущим,

ты — застрял на обоих. Ты сильно влево, или вправо. Ау-ау!

Ау есть — нет людей. Они заблудились, ты потерялся.

Найди себя и ты встретишь людей.

Многие помогут, кто-то навредит. Это — жизнь, девочка.

Хайм, не будет открывать окно.

Если захочешь, сделаешь это сама.

СВЯТОЕ МЕСТО.

Это место запрыгали прыгалками, забегали бегалками.

Его засмотрели глазами. И плюнули. Хорошо — на ходу.

Это Святое место. Ему очень много лет.

Оно тонуло и поднималось из океана несколько раз.

Ему очень много лет. Оно всё — помнит.

Если годы жизни возвести в степень, и сложить наши жизни, сынок...

Когда утром идёшь на работу, обойди эту лужу.

Улыбнись и обойди. И Оно тебя наполнит.

А другим — напомнит.

ГЛАЗКИ.

— Доктор, не могли бы вы закапать мне?

— Мог бы. Куда вы предпочитаете?

— Давайте сначала в глаза. Там резь какая-то.

— Хорошо, откройте их. Угу, так-так, замечательно. Закройте.

А мы в курсе, что они у нас вставные?

— Ой, доктор! Нет доктор — я вообще-то такой с рождения!

А как мой диагноз звучит на латыни?

— О-о-о, на латыни он звучит очень красиво! —

доктор произнёс его целых два раза подряд, а потом,

записав диагноз на листочке, сунул его мне.

— Не потеряйте.

— Спасибо доктор! Это так неожиданно...

Я тут прилягу у вас на кушеточке?

А вы всё же, покапайте мне, покапайте...

СКОРО «ВЕРБНОЕ».

Я не влез, меня силой втолкнули в утренний автобус. Где битком как..

Почему сразу, как сельди в бочке? Вы выбирайте выражения! Где битком, как.

На запотевшем стекле в струйках влаги, детский пальчик чертил загогулины

и протирал круглые окошечки во внешний мир.

— Ба, а ба!

— Ты уже съел мороженое. Конфеты получишь дома после ужина, дай рот вытру.

— Ба, а почему птицы летают?

Гвалт стоял страшный, все говорили по мобильникам. Те, кто с плеерами —

посылали эсэмэски. Связь была так себе, фиговая. Железный автобус глушил,

кряхтя и проседая на поворотах.

Я заметил её сразу — она молчала. Неважно кто заметил первым,

мы встретили глаза друг друга и всё поняли. Она улыбнулась и

не размыкая губ произнесла: «Аллах Акбар».

Я не знал, успею-ли...

Женщина отвела глаза и позволила мне прочесть «Отче наш».

И только после этого нажала на поясе кнопку.

Раз. И ещё раз. И раз.

Двери с шипением открылись и меня вытолкнуло,

вместе с выходящими пассажирами, на какую-то остановку.

В её сумочке резко зазвонил телефон. Двери начали,

разгибаясь со скрипом, сходиться и автобус тронулся.

Глядя на меня сквозь стекло, она вынула трубку

и нажала верхнюю зелёную клавишу.

Дальше, плохо помню..

Помню — крупные куски стёкол из сигаретной палатки

на асфальте... и подушечки «Орбита» в грязи, возле лица.

И пудель. Светло-коричневый и мелкий.

Как он — процокал, принюхиваясь...

Купированный хвост с шариком на конце.

Милая моя, скоро «Вербное»! Сколько детей у тебя остались сиротами.

Сколько сирот осталось с твоими детьми.

Господи помилуй!

ЦЕЛЫЙ МИР.

— Вы не подскажете, где выход?

— Везде. Впрочем, вас интересует выход из ситуации, или вообще любой?

— Откровенно говоря, меня интересует как это работает.

— Другими словами, вас интересует сам принцип выхода? —

доктор бросил на меня быстрый взгляд — Позвольте задать вам

ещё один вопрос — Вы знаете что такое — вход?

— Смутно догадываюсь — признался я.

Доктор доверительно наклонился и тихо произнёс:

— Я, вообще без понятия. Могу сказать только, что выход и вход тесно связаны

между собою. Они — одно целое. Может мы, люди, назвали это разными словами.

Температуру мерили?

— 36,6 доктор.

— А на Солнце, больше 60.000 градусов.

Мы смотрели в окно — на город наваливалась весна, топя, заливая его по крыши.

Смотрели на Солнце, подарившее нам радость. Друг на друга.

И, чокаясь, пили воду из графина. Пыльного графина, тёплую воду,

где уместился целый Мир, вмещая нас с доктором.

Я ПОЛУЧАЮ, КОГДА ОТДАЮ.

Этим утром, я поднялся с постели и отправился на колхозный рынок.

Подойдя там к знакомому продавцу, я принялся не спеша выбирать себе зелень.

— Дарагой! Смотри какая груша — улыбнулся продавец.

— Мне, пожалуйста, вот этот помидор и кинзу — негромко сказал я.

— Дарагой, ты грустный сегодня. Не хочешь говорить?

Тогда, я скажу:

«Это вино, мой дед поставил пять лет назад. Смотри — полный стакан.

Из этого стакана пьёт весь рынок. Оно рубиновое с утра, и гранатовое на закате.

Это вино не отмывается с пальцев. Губы — остаются в нём надолго.

Им обоим нравиться это...

Посмотри, я весь седой, у меня щетина как у тебя.

Ты не бреешься — это модно, я — потому что устал каждое утро.

Я брился каждое утро и, однажды, отложил бритву и пошёл на рынок

за кинзой и помидорами. И вот я здесь, уже много лет...

Я налью тебе, ещё половину.

— Как вас зовут?

— Ты не поверишь дорогой, будешь смеяться!

— Вас зовут Гиви?

— Не поверишь, дорогой! Меня зовут...

Сегодня опять, не могу тебе сказать, извини...

Придумай сам какое-то название.

Кинзу с памидорами взял? Грушу забыл.

БРИГАНТИНА.

Крики чаек будут кружить надо мной,

Качаясь, крича, заново, знакомо:

"Прощай, прощай!" — тонкие и резкие крики на фффоне прибоя,

на ффоне шшшума, котоорый накатыфффает не мешшаая

и всё перемешшшифая в насссс…

Бригантина поднимает якоря.

Просмоленный канат под лебёдкой, в страшный натяг,

гулко резонирует во всём корпусе. На когтях якорей —

белый песок западных, вперемешку с чёрным, из восточных морей.

«Весёлый Роджер» встрепенулся на флагштоке.

Свою команду я набирал по всему свету, на всех континентах.

Среди отребья, с глазом прожигающим тебя ненавистью, другой —

потонул под чёрной повязкой, попадаются белозубые красавцы!

Их глаза пахнут, как утренний океан...

И те и другие убивают одинаково безжалостно.

У них отняли выбор.

В первую очередь, они убивают — сохраняя свои. Как иначе?

Во вторую — им нравиться битва, запах крови.

И только, в третью — из-за золота.

Им вернули выбор и они сказали: «Океан станет нашей могилой».

Кивнув, я даю команду боцману.

Он встаёт широко расставив ноги, к штурвалу,

рыжий и всклокоченный как закатное солнце, и бригантина…

Компас вырван с мясом ураганами и штормами.

Осталось латунное основание. На его стенках,

в чаше от компаса — ледяная роса!

И судно — дрогнув, качнувшись, вспенив волну,

отправляется в неизвестность. Мерцая, пропадает из виду...

Чтобы появиться когда-нибудь, где-нибудь, в какой-то точке

на карте океана, снова став бригантиной.

Сейчас — здесь.

Крики чаек будут кружить надо мной,

качаясь, крича, заново, знакомо...

ИНЬ И ЯНЬ.

— Знаете доктор, Инь и Янь..

— Знаю... Я видел Инь и Янь так же, как вижу вас сейчас.

— Вам повезло доктор. Не каждому дано видеть это.

— Каждому.

— А что для этого нужно?

— Да ничего не нужно. Для этого всё уже есть.

— Доктор, я думал...

— Вот давайте с этим, поменьше. Прям — гомеопатия.

Чем больше разбавляешь, тем сильнее эффект.

Тысяча разбавлений, и там — даже молекул не осталось. Один эффект.

— А если — 100.000 разбавлений?

Доктор точил карандаш.

Он посмотрел на его кончик, сдунул, и начал заново.

— Оглянитесь вокруг — негромко сказал он — Всё это, и есть —

сто тысяч разбавлений.

КЛАВА.

Клава! Я вошёл с этим цветком прям в кабинет. Я вошёл к тебе.

Сестра милосердия, помнишь, то весеннее утро? Чтобы сказать:

«Клава, как мне не больно после твоего укола, и я хочу ещё!»

Где твой шприц, Клава? Он кипятиться как я и сияет?

Годы. А я не забыл...

Я моряк Клава, я уйду и вернусь. Дождись меня, помахав платком.

Где-нибудь в Сингапуре, я плюну под ноги проституткам и выпью пива с рогаликом.

У них отсутствуют сушки, но пиво Клава — холодное, на всех континентах.

Я просолюсь в штормах, озверею от любви. Ты чувствуешь, чувствуешь Клава?

Вернусь к тебе слегка покачиваясь, в клешах — чёрных, как ночи экватора,

рваных снизу — как трепет крыла альбатроса, как ветер морей!

— Смени профессию.

— Не могу. Я, Клава, не могу поменять себя. На другого. На лётчика.

Я моряк. Я сгину в пучине, не растаю в небе.

Люби меня таким изо всех сил!

Я вернулся весь в наколках, и даже там.

без сифилиса и с улыбкой на загорелом лице и руках.

Они сожмут тебя и задушат. Ты спросишь: «Надолго?»

и я отвечу: «Это, навсегда».

— Привет сынок! Уже женился, уже стареешь?

— Пап, а ведь ты дед!

— Надеюсь, в честь моряка?

Давай за встречу, сынок... По полной.

СТРАЖИ ВРАТ.

— Посмотрите, они спят вповалку в жопу пьяные.

К ним не подступиться. К ним сейчас лучше не подходить.

— Это воины Света?

— Угу... и воины тьмы. Новобранцы.

Глотнули по капле Сияния и мрака.

Закусить не успели. Теперь, спят...

— А если, внезапно грянет бой?

— Есть гвардия. Пьют — по полной, закусывая битвой.

Они рядом, за этой стеной из гранита.

Во-он за теми незапертыми Вратами.

Слышите, какая тишина? Они пьют по полной...

К НИМ НЕЛЬЗЯ. Вам — нельзя...

— Почему, нельзя? А если, я тихо подойду и загляну?

— Тем более... Они видят сквозь гранит, как мы тут тихонько беседуем.

Они слышат, что твориться у вас. И не только в голове...

— А если я всё же решусь, и попробую?

— Попробуете что?

— Войти не крадучись. С чистым Сердцем и без страха?

— Пробуйте...

Видите двоих у Врат? Это Стражи.

Везде, где есть Врата, стоят Стражи.

Они похожи на статуи из бледного мрамора и чёрного обсидана.

Мрамор холоден, но под этой полу прозрачностью — тепло Жизни.

Обсидан горяч, и в его тёмном мраке — ледяное дыхание смерти.

Стражи были сотворены одними из Первых.

Они Хранители — Меры, Закона и Справедливости.

Стражи полны Милосердия. Поэтому всякого, преступившего Закон —

из любопытства, по неопытности, или чтобы испытать личную силу —

Убьют. Быстро и безболезненно.

Оставив всё в памяти. Без назидания.

Твой выбор — помнить, или забыть...

ЧИСЛО «ПИ».

Как-то, гуляя в парке, я набрал первые семь цифр числа «Пи» на мобильнике.

Трубку сняли сразу.

— Мир вам...

— Я хотел бы поговорить — произнёс я — У меня накопилось много вопросов.

— Но вы не слышите ответы? Похоже, вопрос неверно поставлен.

Переверните его. Возьмите и просто переверните. Ответ придет сам,

когда вопрос поставлен верно. Ветер дует, деревья качаются...

Я молчал. Удивительная теплота и покой наполняли меня.

На том конце трубки вздохнули.

— Сегодня, какое число? — услышал я.

— 18-тое.

— А год какой?

— 2005-ый.

— А время года?

— Похоже, весна — улыбнулся я.

— Вот видите, как вы запутались?

— То есть, как? Я ведь отвечаю на ваши вопросы?

— Это не вопросы. Это ответы.

Когда ребёнок говорит — Папа, пойдём гулять! — он не обязательно хочет гулять.

Он ждёт, что папа возьмёт его за руку. Маленькая рука — в большой.

Возьмитесь за руку — я молчал...

— Извините — сказали на том конце — У меня параллельный звонок.

Перевожу вас на другую линию.

Экран мобильника ожил. На нём появилось объёмное изображение.

Я быстро захлопнул крышку. Спустя какое-то время, осторожно приоткрыл её.

Он смотрел мне прямо в глаза и терпеливо улыбался.

— Почему вы думаете, что я собираюсь вас обмануть? — задал он вопрос.

— Потому что у вас рога и хвост.

— Верно. Но вы забыли про копыта — добавил он — На корову я не похож, так?

— Совершенно не похожи — признался я — У вас глаза горят и вы разговариваете.

— Разве? — удивился он — Никогда не замечал за собой подобной привычки.

Нет, так мы окончательно заблудимся. Давайте лучше, пойдём от противного.

Я вам противен?

— Да, противны. До омерзения. Я вас боюсь и ненавижу.

— За что? — спросил он, с неподдельным интересом разглядывая меня.

— Сам не знаю — признался я — Это скорее, бессознательно происходит.

— Вы боитесь меня как что — змею, яблоко, или первый поцелуй?

— Как яблоко — ответил я.

— Вы боитесь того, что держит и не даёт развалиться — уверенно сказал он —

Вы боитесь центра. Равновесия. Мир устроен так, что стоит нам сдвинуть

всего один атом с его орбиты, как всё развалиться в долю секунды.

И появится нечто, совершенно иное.

— Неужели вы думаете, что я вам поверил? — улыбнулся я.

— Дело вовсе не в том, что вы думаете, бормоча себе под нос.

Дело в том — чего нет, не было и никогда не будет. Вот в чём дело.

Номер который вы недавно набрали, это внутренний, служебный номер.

Пожалуйста, звоните по нему в случае крайней необходимости.

Вас всегда ждут, внимательно выслушают и ответят на любой

правильно поставленный вопрос. Но готовы ли вы принять ответ?

Простой, как отражение неба в луже? Как поцелуй в щёку перед сном? —

короткие гудки...

Число «Пи», пробегая на мониторе, делилось и делилось...

Оно всё делилось — само на себя.

МАЭСТРО.

Заметили? — нет чистовиков. Всё от руки на листочках.

И даже, держит небрежно. Как-то — мято держит.

Сейчас, уже помедленней читает. Ведь приходит с одной скоростью —

рука не поспевает за тем что приходит. Много просто линий на бумаге,

среди пробелов. Раньше и читал так же. Раньше — раз! И где он?

Теперь, притормаживает, выравнивает скорость свою и публики.

Всё от руки.

Что происходит со знаками препинания? Это точка или тире?

Сам не могу разобрать, вот это неразборчивое. Поэтому паузы.

Всё от руки. Сам читает и сам же смеётся. Иногда отредактирует

на полном ходу. И рукой при этом, что-то — овальное в воздухе...

Когда он читает улыбаясь, глядя чуть прищуренными глазами в зал —

очки на кончике носа, взгляд выше — выхватывая из того что недавно валилось

на него — образы и обрывки предложений, как угольки из костра голыми пальцами:

«Мадам, я попросил бы вас — немного слюны, после «вас» —

Войти в моё положение и оставаясь в этом положении...»

Голова, втянутая в плечи.

Иногда, опустив руки, показывает ладони с листочками, мол —

Извините! Я-то здесь при чём? И прям, всё время потеет

с ног до головы в этом костюме. И платком из кармана —

только лоб и губы. Шею — это вульгарно.

Рассудок сидит в зрительном зале и глядит перед собой.

Ему не за что ухватиться — кончик постоянно ускользает.

Иногда, он слышит смех и пытается думать. Ничего не получается.

Тогда, он тихо беседует сам с собой, чтобы не мешать окружающим.

И вдруг понимает, что мешает себе.

Тогда, он долго сидит молча...

И он видит, как ладони на его руках — хлопают у него перед грудью.

И его рот, не спросив разрешения, сам открывается и кричит — Браво!

Но этого ему кажется мало, и он начинает громко свистеть кольцом,

чувствуя на языке солоноватые пальцы.

Господин. Нет, товарищ. Что вы смеётесь?

Как вас там — по России?

Дамы и господа! Сегодня на ринге — Гражданин, поэт, человек...

Маэстрооо... Михаииил... Жжввваанецкиииййй!

ХАЙМ ПРИШЁЛ ПРИСЕСТЬ.

— Хайм, ты пришёл сказать?

— Хайм пришёл присесть. Весь день на ногах везде на Земле.

Хайм сядет в углу.

— Ты голоден?

— Нет, меня накормили в пути. Мне кинули поесть.

— Ты говоришь о себе как о собаке — кинули, швырнули.

— Разве ты никогда не ел с земли объедков, стоя на четвереньках?

Попробуй. Понравиться, не то слово, это — просто слово.

Это надо пробовать, как воду из ледяного колодца,

или тёплой лужи с головастиками...

Что ж, Хайм посидел в углу. Хайм поседел в дороге.

На его виске сухой листок дуба, и голова забыла что есть плечи.

Дождь трогал её, словно, гулко рябую тыкву. Первый дождь, тёплый, редкий.

Он был такой, я был такой. Мы поняли друг друга и, разошлись.

Он, не на шутку!

Я лежал на земле перемазанный глиной. Он пил, от меня валил пар.

Ночь укутала нас пением кузнечиков, червь полз, луна стояла — я был жив.

Я жив сейчас, я был жив, живу и буду...

— Спасибо, Хайм.

— Спаси Бог тебя, Хайм. Это — полная фраза.

Почему выкинули букву с конца? Почему вы выкидываете в самом конце,

когда остался всего один, нет — полшага? Почему падает с вашей ладони,

когда взяли уже, почувствовали? И как песок с ладони, как золотой песок

с ладони, струясь между пальцев...

Хайм уходит. Ты — остаёшься.

Один на один с собой. И с Ним.

В этом одиночестве, у тебя будет время чтобы сделать выбор.

Но помни — времени мало. Его просто нет.