МАМА.
На Международной Космической Станции, америкосы –
панель солнечных батарей криво установили, да ещё вверх ногами.
А потом на Землю — фить! И очень удачно приводнились.
А нам теперь всё переделывать.
Нина... мягко плывёт в космосе, как эмбрион с длинной пуповиной — красота!
В одной руке у неё — нана-ключ, в другой — нана-болт, сука!
Нина, милая Нина, ты смотришь на то что под тобой — эта лазоревая,
с вихрями циклонов, огромная и хрупкая до чрезвычайности...
— Мамочки мои! Мама!
Она плывет под тобой, а нам всем — как-то, неловко становится.
Сколько же все Он насоздавал — гляди-ка!
Мамочки мои!!
КИТЫ В ОКЕАНЕ.
Там — столько всего! Там знания всех Миров, всех звёзд, в облаках галактических торнадо!
Там, столько одиночества посреди океана, где Время стоит погасшим маяком
на нулевой параллели у нулевого меридиана. Там, столько одиночества...
Что однажды, устав от него, Маяк весь — гигантски Вспыхивает!
Расшвыривая во мрак, горящие от нетерпения — в предчувствии Жизни — континенты Миров.
И они, начинают свой дрейф. Иногда, издавая протяжные на выдохе крики.
Словно, стая китов в океане...
Я держал на руках только что родившегося младенца, с пуповиной обвитой вокруг шеи.
Он не сделал ещё первый свой вдох. Просто — смотрел на меня, а я на него.
И мы услышали далёкий... протяжный... на выдохе крик.
Словно, стая китов трубит в Океане...
АВТОРСКИЕ ПРАВА.
— Отдайте! Это моё! У меня есть авторские права!
— Чего тут «твоё»? Вот это барахло, которое ты рассовал по карманам?
Дятел! Оно — не твоё! Права авторские у него!
И одежда, которая с карманами, и что под ней — тельце вот это жирненькое.
— Ай, щекотно!
— Твоё? Взятое на прокат, скоро возвращать пора.
А мыслишки вот эти? Эмо-о-оции? А половой инстинкт? Хер тебе!
А уж, что — Внутри и Вовне, тем более не твоё. Дятел!
Не, вы слыхали? Авторские права у него!
— Да не волнуйтесь вы так.
— Я, по правде сказать, никогда не волнуюсь.
Ты... пользуйся, пока. Пользуйся.
ТОЧНАЯ ДАТА.
Летающие города, словно из радужного стекла...
Летающие люди...
Облака в небе, какие-то сюрреалистические... колбасками.
Золотисто-зеленоватый цвет.
А небо — горящая медь на голубом.
Странно всё как...
Руки коченеют. Дышу на пальцы, согревая их.
Электричества нет уже несколько дней.
Трупы и мусор несёт вода, ходя пенными водоворотами мути.
Небо не просыхает от слёз. И ветер толкает дребезжащую раму
и швыряет крупные капли в моё окно, со щербатыми краями битых стёкол.
Я пишу сидя на полу коридора, трепещущую записку, давясь шампанским
из горла и громко отрыгивая. Наконец, засовываю скрученную бумажку
в пустую бутылку и кулаком забиваю туда пробку.
Дождавшись короткой передышки урагана, с разбега швыряю её в окно и,
под хлещущим ливнем, стою возле покосившейся рамы следя за тем, как белая пробка
то исчезает, то вновь появляется, в мятущемся буйстве катящей воды...
Потом иду в комнату, с окном забитым на гвоздях ватным одеялом и,
зарывшись в ворох одежды, пытаюсь уснуть и хоть немного согреться...
Муха, внутри шампанской бутылки, семеня лапками — бежит по стеклу.
И в её сетчатых глазах отражаются, написанные криво и второпях, буквы —
одна, за одной, одна за другой, одна, за одной, одна за другой...
И они — образуют короткое слово: СБЫЛОСЬ.
А внизу — стоит точная, многократно подчёркнутая, дата...
ЛЁГКИЙ ВОПРОС.
Задам лёгкий вопрос — сколько нужно съесть конфет,
чтобы осталось — хотя бы три?
Подумай об этом десять тысяч раз, и ты достигнешь Просветления.
Тут главное, понять — какие конфеты тебе больше всего нравятся?
И выплюнуть.
СОГЛАСИТЕСЬ.
Сложность ситуации заключалась в том, что ситуация отсутствовала напрочь!
Если она, хотя бы — присутствовала напрочь, нам стало бы намного легче.
Но сейчас, нам намного тяжелее. Согласитесь.
В то же самое время, удивительная простота данной ситуации, заключалась
только в одном. Не в двух, заметьте, и не в восемнадцати с четвертью.
И даже не в корне из не делимого числа. А строго — в одном.
Тут, сложно что-либо возразить.
Согласитесь.
ЮРА.
Ему дали «Нобелевскую премию» за то, что он кинул «Теорию относительности»
в «Квантовую физику», а попал ею в «Единую теорию поля».
Причём «физику» в «относительность» он кинул, когда пил чай на кухне и ел бутерброд.
Ему было 10 лет. Его учёные очень просили.
А за окном погода — весенне-замечательная!
Мама потрепала его по голове и сказала:
«Ну, чего ты всё время улыбаешься! Опять, по телевизору мультиков насмотрелся?»
Звали мальчика Юра. Теперь он большой.
Теперь, он кидает какие-то научные штуковины к центру Галактики.
Он даже «кротовые норы» не использует. Просто кидает себе, и всё!
Группа учёных, которая попросила его кидать, однажды спросила:
«А может, мы зря всё это затеяли»? Он ответил: «Конечно» и рассмеялся.
А за окном погода весенне-прекрасная!
Он взял и — кинул себя в неё!
ПОСЛЕДНИЕ РОМАНТИКИ.
Последние романтики доживают свой век.
Довариваются, в собственном соку.
Плавают — брассом в водке и баттерфляем в марихуане.
Они застряли.
Тупо застряли, между «плоскоголовыми» и «яйцеголовыми».
Они совершенно не понятны обывателю и малоинтересны умникам.
Они, как редкие камешки в бетонной кладке, где цемент и сталь.
Цемент обывателей, и стальная решётка умных.
Они — сами по себе. И держат, вместе со всеми,
эту массивную конструкцию старого Иерусалима.
Со временем вокруг камешков образуются небольшие пузырьки воздуха.
И кто знает, может быть в одном из этих мест, вскоре
появиться ма-а-ленькая трещинка.
В массивной стене, старого Иерусалима...
ДА БУДЕТ ТАК.
«И Ангелы с чашами выстроились в ряд. И настал час гнева Господня».
Я встал с утра и взглянул на небо. И увидел стоящих с чашами в руках, Ангелов.
И они, смотрели на меня молча. И время остановилось...
Тогда, я взял в руку ковш со стены и пошёл по широким ступеням на Небо.
И Ангелы смотрели на идущего.
И я сказал им: «Это — ковш Любви моей».
И я зачерпывал из каждой чаши, и выливал себе на голову полный ковш.
И Ангелы сказали мне: «Что сделал ты? Чаши гнева наполнены теперь не до краёв.
Придется ждать нам, покуда гнев Господень, вновь, не достигнет края чаши».
И глаза их были спокойны. И они начали таять, как грозовые облака...
И я пошёл по широким Ступеням вниз. И очутился возле окна в своём доме.
И ощутил я ужасные муки и думал, что умираю. И я думал, что всё — напрасно.
Оттого, что видел огромные чаши в руках Ангелов.
Где, как кораблик в яростную бурю, кидало, маленький ковшик Любви моей.
И Господь дал мне сон. А когда я проснулся, то сказал: «Да будет так».
И Время, вновь пошло... И ковш — висел на стене.
УТРОБА МАТЕРИ.
С неба ударил громовой раскат и полезли молнии.
Они оглушительно рвались и трещали по швам.
И тут я понял, что время течёт в другую сторону.
Вначале — гром, а потом — молния.
Затем я понял, что оказался в утробе матери.
Я слышал редкие раскаты и волна шла снаружи, сквозь утробные воды, в моё тело.
Я видел белёсые вспышки сквозь занавес вен, на фоне просвечивающей плоти.
И в жаркой вышине гулко ходило сердце, отдаваясь в моей пуповине.
И ему, словно маленький барабанчик, вторило моё.
Я шевелил пальчиками перед собою, видя, через восковую кожу хрупкие косточки,
и с каждым ударом молнии они становились отчётливей.
Потом, мама погасила свет и легла спать.
А я лежал и смотрел на скопление звёзд в одной части неба.
С Земли они еле видны. Их заслоняет пылевидная туманность.
Здесь её называют: "Лошадиная голова".
ПРЕДВОДИТЕЛЬ ФАНАТОВ.
Предводитель фанатов «Спартака» решил встретиться с предводителем фанатов «Динамо»
после матча, чтобы всесторонне обсудить, так сказать, наиболее голевые и прочие моменты.
Беседа вышла, на удивление, плодотворная. Предводитель «Спартака», сразу же получил
сильнейший удар в репу, и повалился без чувств. И — понеслось горячее обсуждение.
Уже находясь без чувств, предводитель «Спартака» со всей очевидностью, вспомнил,
что в прошлой жизни он был предводителем фанатов «Динамо».
Его обуял дикий ужас, и он сразу же пришёл в себя.
Но, получив сильнейший удар в репу, немедленно покинул себя.
И тут он со всей очевидностью понял, что является предводителем
«Динамо — Спартака» — ОДНОВРЕМЕННО!
Наконец он открыл глаза и не мог понять— что вообще происходит и с ним в частности.
Тогда, он решил разобраться с этим окончательно. После чего поднялся,
отряхнул коленки и пошёл в неизвестном для себя направлении.
Говорят в последний раз его видели в позе лотоса, на одной из вершин Гималаев.
Снег вокруг него стаял... И зелёное кольцо —
было сплошь покрыто тюльпанами.
КОРОТКИЕ — САМЫЕ ТРУДНЫЕ.
Кроткие рассказки — самые трудные.
Неимоверно тяжёлое занятие, поставить в них точку.
Иначе, получиться очень длинная и нудная рассказка.
Поэтому, я ставлю точку наугад, по принципу генератора случайных чисел.
Могу к примеру, посредине слова поставить. Или, посередине буквы даже могу!
Есть у меня рассказка, называется она: «Эр в другую сторону».
Выглядит она, как «Р» в другую сторону.
Я начал было писать букву «Ф», как вдруг, и неожиданно — поставил точку.
Я даже выронил сигарету себе в чашку с простоквашей!
Но тут, ничего не поделаешь — написано пером, не вырубишь топором —
как говорят эти... да и Бог с ними.
А я не отчаиваюсь! У меня, всё ещё впереди!
Когда-нибудь, я напишу рассказку — без единой буквы.
Только с точкой в самом конце.
А там, Бог даст, может и вовсе.
И ПРОТЯНУЛ ЕГО СКАЗАВШЕМУ.
— Всё что я пишу, пишу не я — сказал писатель — Смотрите.
Он взял чистый листок бумаги и положил его перед собою.
Его с любопытством обступили, со всех сторон.
Писатель обмакнул перо в чернила и принялся вглядываться в бумажный лист.
И на нём, начали проступать еле видимые буквы.
— Видите — прошептал он и указал кончиком пера на буквы.
Все удивлённо раскрыли свои глаза..
— Я только обвожу — добавил писатель и, летящим почерком,
стал выписывать буквы, пока не поставил точку.
— Да так, любой дурак сможет! — сказал, кто-то.
Тогда, писатель обмакнул перо в чернила и,
протянул его — сказавшему...
УЗИ — МУЗИ.
Арсентий Петрович Курочкин знал конечно, что всё Настоящее,
скрыто от глаз человеческих. Всё что человек видит глазами, это «FAKE».
Грубая, или изящная подделка. Её-то и наблюдают все наши телескопы,
микроскопы и разные там — рентгены разные. И всяческие там УЗИ-Музи.
Арсентий Курочкин знал конечно, что Настоящее открыто глазу человеческому,
который неугасимо горит в шишковидной железе. Но кому бы он не говорил этого,
все только смеялись и продолжали глазеть в разные там — рентгены-мугены.
Потом, они снимали защитные очки, тёрли покрасневшие глаза и вручали друг дружке
Нобелевские премии. Затем, они плотно ужинали и слушали камерную музыку и,
забежав напоследок в туалет, вновь радостно усаживались за рентгены-узи-музи.
И весь этот кошмар, наблюдал своею шишковидной железой —
Арсентий Петрович Курочкин, сидя — на холмах Иерусалимских...
ЗАПРЕЩЁННЫЕ БАРАБАНЩИКИ.
— Ты в курсе, что запретили группу «Запрещённые барабанщики»?
— Интересный ход, за что?
— Да они играли запрещённую музыку. Теперь, они играют разрешённую музыку
и называются: «Вновь разрешённые Запрещённые барабанщики»
— Ну, теперь-то их не запретят.
— Теперь, нет. Если только не запретят играть вновь разрешённую музыку.
Тогда, им придется называться:
«Вновь запрещённые Разрешённые барабанщики Запрещённых барабанщиков»
— Слишком длинно.
— Согласен.
— А если им запретят так длинно называться?
— Тогда, они могут составить себе аббревиатуру, по буквам названия,
и будут называться покороче: «В.З.Р.Б.З.Б»
— ВЗЗРРРыЗЗБ! — Прикольно. Теперь их, точно запретят!
— Совершенно необязательно. Ведь можно некоторые буквы в аббревиатуре,
заменить цифрами. Вот пожалуйста: «Вэ-три-Эр-Бэ-три-Бэ».
И всё это, ни смотря ни на какую музыку.
Она ведь не главное в этом деле.
В нём главное, нахрен — мозги!
А ГДЕ ВСЕ?
— А где все?
— Да вон они — разбрелись по Земле. Кто где.
— Но, это же не все!
— Ну и ладно. На всех, всё равно не хватит.
— И что мы им скажем? Ведь, было рассчитано на всех.
— Правду скажем. Так и скажем — вначале — было рассчитано на всех.
На данном этапе — сами видите.
— У них будет шок! Они же старались!
— Ничего, ни одни они старались. В конце, опять хватит всем,
и последние — станут первыми.
— Ладно. Сам-то как, тебе хватило?
— Да-а-а... я отказался. Давно уже не стою в очередях за подарками.
— Так ты Ангел!
— Ну да! Хотя... не совсем. В общем, не понятно.
Для тебя, наверное — Ангел. Для других, может там — не Ангел.
— А что говорят инопланетяне?
— Да чего говорят... Лопочут там чего-то, на своём.
Везде, одно и то же — Матрица. Обнуление, перезагрузка Forever.
У тебя жвачка есть? Спасибо.
Ты главное, это — не спи, если не хочется.
ГРАЖДАНИН РеСеФеСер.
Водопьянов — тот ещё был гражданин РеСеФеСер!
Он с воды из-под крана сильно пьянел, и падал навзничь.
А вот Кефиропьянов, тот нет. Он воду из-под крана только так хлестал.
А вот с кефира — беда прямо. Вплоть, до визуальных и слуховых образов у него доходило.
Я вам так скажу — сколько на планете людей, столько характеров и прочих странностей.
Я от чего-то с водки пьянею. Не пойму прям, в чём тут дело?
И главное, фамилия моя — Куц.
Надо мне к доктору в поликлинику сходить. Пусть таблеток мне выпишет, чтобы
водки выпил, а она — как вода. Тогда, я буду одну только водку пить.
А с разной там водой из-под крана, кефирами и прочей хернёй, надо завязывать.
Она на генетику плохо влияет. А генетика скажу я вам, это — наше всё!
Мы от неё произошли и должны уважать её и побаиваться.
Поэтому, желаю всем крепкого генетического здоровья в кодонах!
Ну, за генетику, поехали! — шёпотом — Ура, ура, ура!
КОНСЕРВЫ.
— Чего будем брать? — спросил Лёха.
Мы стояли с ним перед здоровенной витриной в супермаркете.
— Давай возьмём вот это, в железной банке — предложил я.
— Ну-ка! — Лёха сдвинул со лба на нос очки, и начал придирчиво изучать состав —
Так, тринитросульфат натрия, угу. Эмульгатор. Красители идентичные натуральным.
Усилители вкуса, ароматизаторы идентичные натуральным. Гербициды в норме,
пестициды тоже. Так.. консервант. Это, тоже консервант. И здесь консервант.
Это же консервы, а им нужен консервант! Срок хранения 100 лет. Свежак! —
улыбнулся Лёха и, посмотрел на меня поверх очков:
— Ты главное проверяй, чтобы генномодифицированной сои там не было.
Они этой соей, уже спирт бадяжат. Даже спирт!
Я отнял у Лёхи тёплую банку:
— Ты как ребёнок, ей Богу! Прочёл название: «Тринитросулфат натрия», и доволен!
Посмотри на себя!
— Но я ведь, и состав тебе прочитал! — огрызнулся Лёха — Сои нет!
— Ты самую мелкую надпись внизу почитай, очкарик! — сказал я, небрежно передавая ему банку.
Лёха хищно прищурился и, почти касаясь банки носом, с трудом разобрал
самую мелкую надпись: «Килька».
— Во балабасы! — Лёха с отвращением поставил банку обратно на полку — Килька!
Ну не балабасы, а? Чего-то аппетит даже пропал. Пошли отсюда.
— Погоди, Лёха! Давай хоть дыхания возьмём — предложил я.
Мы подошли к кассе и девушка юзанула сканером по двум, запечатанным пластиковым пакетам.
— Подставляй — устало сказала она и потёрла глаза пальцами, и поморгала.
Лёха подставил лицо под другой сканер, и тот, сняв данные штрих кода с его лба,
вычел сумму с тощего электронного счёта. Уже, подходя к распахнувшимся дверям,
Лёха громко заявил ни к кому конкретно не обращаясь:
— У всех козлов, кто нас этой химией травит, у всех — на башке рога вырастут!
И, ловко увернувшись от электрошоковой дубинки охранника супермаркета,
мы выбежали в оранжевые июльские сумерки, с двумя пузатыми пакетами под мышкой.
— Ну чё, «меченый» — наперегонки? — улыбнулся я.
— Давай, «непомеченный» — согласился он.
И мы с Лёхой живо распечатали тугие пластиковые пакеты с надписью «Воздух».
И, набрав полные лёгкие, побежали резвясь и повизгивая как щенята, наперегонки.
И вдоволь набегавшись и запыхавшись, с удовольствием напились из ближайшей лужи.
СТОЯЛА ПЕРЕД НИМ.
Непростая задача стояла теперь перед ним.
Она была выше неба, и уходила вглубь земли.
Она простиралась, заполняя собою всё видимое пространство.
И невидимое, тоже. Вот такая задача стояла теперь перед ним.
Стояла прям, как зеркало стояло.
Душа его — стояла перед ним.
СКОЛОПЕНДРА.
Сколопендра, ужасное создание. Просто ужасное! —
по своей интеллектуальной мощи.
Я бы не управился с тремястами двенадцатью парами ног.
Я пробовал.
Сколопендра — умнее человека.
Сколопендра наверное, насекомое...
ПАРЕНЬ ХОТЬ КУДА!
Александр Деревяшкин, был парень хоть куда!
Хоть — туда, хоть — сюда. Хоть, вон даже туда можно.
Да хоть прям — отсюда и, во до сих пор.
А потом, сразу — ОПА!
Тут! — Александр Деревяшкин исчез совершенно, из поля зрения Творца.
Но видимо, таков был первоначальный Замысел.
Затрудняюсь вам что-либо пояснить, по этому поводу.
СФЕРА.
Арсентий Палочкин был всесторонне развитым существом.
Он всесторонне развил в себе, достаточно приличное количество сторон.
Если быть точным — 12.000 в кубе. Арсентий Палочкин был — шар.
Вернее, как говорят геомэтры — сфэра.
Земля сфэра и Солнце, конечно же сфэра.
Но, Арсентий Палочкин был, всего лишь —
всесторонне развитым существом.
ЧАСТИЦА МИРОЗДАНИЯ.
Я сидел на табуретке и занимался важным для себя делом — ковырялся в носу.
Рук у меня было две — правая и левая, а нос всего то один.
Правда, с двумя ноздрями. И я находил это справедливым,
но не до конца продуманным решением Творца. Хотя, если рассудить здраво,
ковырялся я всё же пальцами. А их на руке — около десяти штук.
И залезть ими одновременно в ноздри пяти носов, не представляется пока
никакой возможности. И тогда я увидел полнейшее своё ничтожество!
И великую Мудрость Создателя Неба и Земли. И когда сравнил их —
наложив одно на другое — то стал очень элементарной частицей Мироздания.
У которых, не то что пальцы и ноздри везде на поверхности отсутствуют –
Скажу более того, они — просто круглые!
СКОРОСТЬ СВЕТА.
Александр Деревяшкин, не был лично знаком со многими
обстоятельствами своего существования. Потому что моргал постоянно.
Впрочем, как и остальные. А во время моргания, многие обстоятельства
существования выпадают из поля нашего зрения. Я бы сказал — безвозвратно.
Но это происходит настолько быстро, что уследить за пропажей обстоятельств,
не представляется никакой возможности.
Таким образом — можно легко подсчитать — что Альберт Эйнштейн, в своей
«Теории относительности», проморгал не одну сотню всевозможных обстоятельств.
Е = Мс квадрат с четвертью, приблизительно...
Или, около того.
НИЧТОЖНОЕ СУЩЕСТВО.
Одно ничтожное существо с крылышками, копалось носом в пыльце цветка.
А другое ничтожное существо — разглядывало его в большую лупу и улыбалось.
А третье ничтожное существо, пролетая мимо, хотело склевать ничтожное существо
с крылышками, но ничтожное существо с лупой, отгоняло существо «клеватель».
Тогда ничтожное существо «клеватель» поднялось под облака, и оттуда, обгадило
ничтожное существо с лупой. Обгадило оно его следующим образом —
вначале шляпу, пиджак и брюки. И лишь затем — правый ботинок.
Всё это безобразие наблюдало Существо с громом и молниями в руках.
Но не вмешивалось, до поры до времени.
Сроки которого не известны, ни одному ничтожному существу.
Тем более мне. А уж вам, и подавно!
А остальным, если честно — ещё подавнее, чем подавно.
Вместе взятым — нам!
ХОРОШО БЫТЬ СОБОЙ.
Хорошо быть собой!
Вот когда ты гусеница — хорошо быть гусеницей.
А когда бабочка — бабочкой. Вообще, гусенице хорошо быть бабочкой.
И человеку, тоже хорошо быть бабочкой. А вот гусеницей, не знаю...
Я давно был гусеницей. Уже почти ничего и не помню.
Только –как есть салатные листики. Этого, я не забыл.
А вот как — бабочкой, это я уже хорошо себе помню! А вы?
На земле даже есть те, которые помнят, как быть Ангелом.
У них есть особый знак, чтобы узнавать друг друга среди людей.
Но я, ещё не отыскал его в своём Сердце.
Быть может, в вашем отыщется?
НИЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ.
Лучшее занятие на свете, это — ничего не делать.
Но для овладения этой техникой в совершенстве, требуется такое
неимоверное количество времени! –100 триллионов гугол лет.
А это — соринка в глазу Господа.
Он за это время, успевает ничего не сделать — в квинтиллионы раз больше!
Так что, бросайте это дело и займитесь чем-нибудь полезным для Мироздания.
Начните с того, что хотя бы — не храпеть, и не мазать слюнями подушку.
НЕ РЕАЛЬНО.
— Да ну, Лёха! Это не реально!
— Чего не реально? 2:2=4, это не реально?
— Лёха! Это всего лишь общее предположение, отвечаю!
Ведь я квантовый физик.
— Брось! Я с кем сейчас базарю? Реально не реально — он квантовый физик!
Во мобильник, видишь? Алё — Алё! — реально с тобою базарим.
Хотя волны не видны. Никому.
— Слушай, а ведь ты похоже, тоже квантовый физик!
— Да брось! Какой из меня квантовый физик? Я Лёха.
Остальное — не реально!
— Лёха, отвечаю! Ты реально квантовый физик!
Это же элементарно, как 2х2!
— Сколько?
— Это Лёха, отличный вопрос! — «сколько будет дважды-два».
По этой причине не читала, а проглядывала.
Возможно, стоит пересмотреть принцип формирования цикла и переопубликовать более короткими кусками.