Я был в гостях у колдуна, колдун был молод. Светила полная луна, пророча холод… Хозяин был довольно мил, и даже весел. Меня поил, но сам не пил, шептал о бесе… «Прошло почти 120 лет» — шептали губы. — «Моя мечта сошла на нет, сточила зубы»… Весь этот странный монолог служил прологом. Текли слова, и между строк я видел Бога. Колдун как будто бы листал страницы книги: какой-то странник у креста сложил вериги… Усталость долгого пути пришла не сразу: я повернулся, чтоб уйти, и сбросил вазу… Хрусталь без сил упал на стол и тут же умер… Колдун спросил: «Скажи, за что?», и замер в думе… На стенах прыгали слова: «Ты наш отныне». Трещали весело дрова в резном камине… Ведьмак закрыл свои глаза и, как в кошмаре, мне неожиданно сказал о страшном даре: «И станет талая вода прочнее стали, и растворятся без следа все те, что спали. И вспыхнет факелом в ночи людское счастье, и каждый первый закричит, делясь на части…» Слова летали, как грифон, терзая душу.
Раздался чей-то тихий стон, напрягший уши… Я осмотрелся и, увы, увидел тело. Не человека, но совы, прозрачно-белой…
Мне говорили сотню раз: «В сове защита». Колдун открыл свой левый глаз и вынул свиток… «Не бойся, ГОСТЬ»,— сказал он мне — «Тебя не тронем»… Мелькнула тень в слепом окне, на снежном фоне… Я разобраться не сумел: Метель в июле… Ведьмак беззвучно что-то пел, дрожа на стуле…
В окно ударилось и вниз упало что-то. Колдун сказал: «Сходи, возьми…», с улыбкой жмота… Я приоткрыл несмело дверь, взглянул и замер: какой-то жутко склизкий зверь скользил по раме…
Он уловил мою «печаль» и повернулся, я, словно жертва, закричал — колдун очнулся. В прыжке рванулся он ко мне и крикнул «Эт_хе»,
В ответ набатом зазвенел домишко ветхий.
По зверю медленно прошла волна испуга. «Вот ты, родная, и пришла! Приветствуй друга!» Я повернулся к колдуну, глазам не веря: колдун завыл, зовя луну и гладя зверя.
Когда тот зверь приполз к ногам, я не заметил. «Приветствуй друга, не врага! Вы ж оба дети!» Ведьмак с улыбкой говорил, а МЫ дрожали.
На небе час ночной парил, прохладой жаля…
«Входите в дом, друзья мои! Хозяин добрый!» — сказал колдун с лицом змеи, с улыбкой кобры.
За время выхода во двор сменилась эра. Колдун зашел и взял топор. Сглотнула вера… Надежда выжить затряслась в немом испуге.
В душе мыслишка завелась о «новом друге»:
«К чему вся эта суета, все это бренно! Ведь ситуация проста: ты нынче пленный!»
Зверюга скользкая к огню поближе села. Ее за это не виню — она болела. Точнее, я подумал так по виду твари. Ведьмак сказал: «Моя мечта мне силы дарит!»
Внезапно вспышка черных глаз скользнула в душу, понятней слов, понятней фраз: «Твой страх не нужен»…
В зрачках плясали огоньки, как пьяный демон. Под острый приступ злой тоски сменили тему.
Зверюгу ласково задев по скользкой морде, колдун сказал: «Живешь везде, где норов твердый. Немного мягкости и труп, уж я-то знаю. Скажи, ведь я реально крут в дороге к Раю?»
«Какой там Рай, — подумал я. — Лишь в Ад дорога!»
С губ соскочила мысль моя, застыла строго по центру комнаты, ведьмак вздохнул устало: «Увы, похоже, это так… Мне Рая мало».
«Итак, беспечная Хейлэт, — сказал он твари. — Враги почуяли твой след в Зловещей Гари»
Он развернулся, встав лицом к моей персоне: «Я был бы просто подлецом, но сердце стонет. Итак, пойми, ты не в лесу своей Отчизны.
Тебя сейчас в гробу несут — отрезок тризны».
Я опустился у стола с какой-то чашкой. Я понял: жизнь УЖЕ была, причем, не тяжкой…
Ведьмак взял чашку и поднес под нос зверюге.
«Хейлэт. Она Болотный Пес. Их край на Юге»
«Наш мир по-разному зовут, и все по праву. Здесь твари всякие живут, он им по нраву. Болотный Пес — бойцовский вид, но самый слабый. Хейлэт, ты видишь, чуть кровит — задели крабы»
Колдун подробно рассказал про мир за гранью. В его прищуренных глазах плескалось пламя.
«Ты в параллели, в коме, сне, зови, как хочешь. Тебя схоронят и в вине утопят очи. Я вижу, как кладут венок у белой глыбы. Не бойся, ты не одинок, я тоже ПРИБЫЛ…»
«Точнее, нет… Совсем не так… Чуть-чуть иначе. Смотри-ка, друг твой у креста реально плачет. Но я отвлекся, смысл есть и он не здравый… Гляди, венков уже не счесть; твоих по праву…»
Был вывод сделан вот такой: за гранью жизни я не очищен был рекой, и память слизня не смыл, увы, бездонный Стикс (иначе, Лета).
И память старую нести дано за это. А жизнь уже идет не та, совсем иная. Вот только с грязного листа… Я — тварь лесная…