mmajorov — Расплата по-украински или корпоративный тренинг по-русски.

Основано на вероятных событиях,

географически точных, но будущих.

— А ведь я только-только всерьез озадачился вопросом… — но недоговариваю, а вздыхаю я грустно, прекрасно понимая, что именно тут же должно прозвучать из уст моего товарища — Лешки. Запрос с его стороны исходит незамедлительно:

-Это еще каким? Есть ли жизнь на Марсе?

-Нет,— отвечаю я, почему-то радуясь, что направил беседу в нужное мне русло. И добавляю. — Куда пойти учиться?

-А-а-а, — протягивает Ларик, поняв, что я нахожусь вне реальности, точнее, вне серьезного размышления, и вовсе не ломаю голову, как нам отсюда выбраться. Но юмор даже в таких нестандартных ситуациях не чужд и ему — моему младшему другу тридцати пяти лет. — Поздновато, Майорыч. Я бы на твоем месте лучше бы думал, как выпутаться из этой передряги. Честно говоря, жить-то еще хочется. Быть может, ты и пожил своё, но мне еще явно недостаточно.

Да, положеньице у нас конкретно невеселое. Разумеется, ни он, ни я не верим, что смерть-матушка стоит сейчас за стенами этого сарая, где нас полчаса назад отметелили на сто пятьдесят процентов, а потом вдобавок привязали к вертикально стоящим бревнам-основаниям. Чтобы не сбежали. И оставили одних. Но то, что на этом наши беды и физические боли не закончатся, кажется, уже заранее известно нам обоим.

— Лех? — кидаю я в ночной мрак, чтобы хоть как-то удержать процесс приободрения. — Ты-то хоть как — успел?

— А? — Ларик догадывается о физической узконаправленности моего вопроса. — Ты про Это? За то и обидно, Майорыч, что нет. А ведь счастье было так возможно. — Леха заржал, хотя тут же скривился, ощутив снова напомнившую о себе боль под ребрами. Но и в мой адрес последовала аналогичная реплика: — А сам?

— И я — нет. — Вздохнул я несколько театрально. — Не успел. По пьяни, сам знаешь, Лелик, кончить нелегко.

-Знаю, Мих. — Друг стал вторить моей печальности в голосе, но Ларик был бы не Лариком, если бы не умел даже в таком положении шутить.. — Но хоть вставил?!

Я отрицательно мотнул головой, но тут же вспомнил — темно. — Не-а, Леха, не вставлял я.

-Даже на полшишечки? — Изумление Ларика было немного наигранным, но… я не осуждал его за переизбыток достоверности, ибо было не до того.

-Увы. — Подтвердил я тотчас. — Ты же в курсах, что я в таких случаях пытаюсь отделаться оральным сексом или массажем. Пытаюсь сохранить верность.

-Да, Майорыч, старый ты извращенец! Такая девка на тебя повелась, а ты таким идиотом оказался! — Алексей не стеснялся громких эпитетов, а я и не привык на эту правду-матку обижаться. — Ну и чего же ты добился? Нам сейчас, в лучшем случае, все яйца отобьют, и никакие урологи в будущем нам уже не потребуются. А ты даже на посошок трахнуться не захотел. Мне-то хоть не так обидно — я почти успел. Во всяком случае, меня в буквальном смысле с бабы сняли. А ты… Эх… Не боец!

Собрат по несчастью был прав. Почти прав. И я в какое-то мгновение даже пожалел, что так не по-мужски себя вел в, быть может, последнем своем подобном бою. А то — и в человечьем, то есть в последней своей ситуации, где я обладал правом индивидуального выбора. Пожалуй, знай я результаты нашей последней охоты заранее, то можно было бы и изменить своей жене напоследок, после стольки-то лет верности. И даже не на полшишечки! Но так кто ж это может — заранее знать?

-Слышь, Лё?

-Чего еще, Майорыч?

-А у тебя зубы целы? — Почему-то стало мне интересно.

-Одного нет, но это— ерунда. Помнишь, как мне когда-то сразу полдюжины снесли?

-Помню. А у меня тоже— один шатается. Боюсь, что его потеряю.

-Блин, Мишка! — Леху прорвало. — Нашел чего бояться! Тут бы живым отползти и выбраться. Какая на хрен разница — без одного зуба или нет?

Ларик был опять прав. Внутри себя я, разумеется, сомневался, что угрозы, высказанные нам час назад группой народных украинских мстителей за девичью честь, могут носить максимальный характер, то есть помочь двум питерским пацанам перепрыгнуть порог вечности в самом расцвете лет и сил. Нас реально отдубасили, да так, что мы не сразу обрели способность внятно выражать свои мысли. Зато при этом слух улавливал все их слова, из коих следовало, что нам пришел тот самый легендарный писец, который мы вот-вот должны будем встретить на пару. Но когда этот дар речи к нам вернулся, гарные хлопчики временно покинули территорию, даже не заткнув нам рты, из чего следовало, что мы и в самом деле попали в передрягу и находимся, скорее всего, на глухой опушке в этой и без того почти лесной деревне, все еще сохранившихся на Украине. Надрывать глотки с Лешкой мы не стали. Глупо. Вот возьмут и услышат нас эти же братья-славяне, снова зуб-другой выбьют. Зачем нам это? Нет, нам такого не надо. Мы и не стали вопить и тратить силы понапрасну.

Время шло, а событий всё не было. С одной стороны, это немножко радовало, ведь лучше быть неизбиваемым, чем наоборот. С другой, полная неопределенность висела своим дамокловым мечом над нашими плечами, и нам оставалось только гадать, что же в итоге произойдет. Кажется, наши с Лариком мысли совпали, так как он первым не выдержал и от воспоминаний о последних приятных минутах на теле дивчинки перешел к риторическому и чисто русскому:

-Что делать?

Ответить на этот извечный и широкий по своей структуре вопрос я не мог и раньше, но в сложившихся нетиповых условиях решил сузить его до своей логически вытекающей крайне лаконичной производной :

-Как бы, Лешка, нам с тобой выбраться?

Связаны мы оказались крайне крепко. Руки каждого были заломлены назад, где и перевязаны щедро многими метрами крепчайших бечевок, не дающих мало-мальской надежды и вероятности выпутаться из них. Гуддини, быть может, и смог бы в такой ситуации проявить свои чудеса, но мы, к сожалению, мало в свое время интересовались его способностями, а потому чуда в таком разрезе не ждали. Ноги и у меня, и у Ларика опирались о какие-то табуретки, из чего выходило, что начни мы дергаться снизу, то опоры лишиться — раз плюнуть, а что произойдет за этим — оставалось только гадать. Но рисковать не хотелось. На наших шеях, благо, ничего опасного не болталось, но подозрение, что веревки могут проходить через какие-либо скобы или отверстия, удерживали нас от всяческих расшатываний и дерганий.

Вскоре нашим колебаниям и просчитыванию вероятных исходов пришел самопроизвольный и независящий от нашей с Лехой воли конец — в сарай снова вошли бравые и молодые местные хлопцы, неся в руках два фонаря на лампочках, ярко освещавших собой небольшое пространство амбара. Что-то внутри меня непроизвольно сжалось, словно предчувствуя очередные удары под дых, а также чуть ниже. Робким взглядом «Не бейте меня, ребята, не надо» я взглянул сверху вниз на свою живую кару в лице нами же и обиженных славян.

-Ну, шо? — Со злой гримасой пренебрежения набычил, смотря на меня, один из них. — Ще будешь на наших дивок залазить?

-Не, никогда. — Моментально ответил я, давая себе в эту секунду обещание вообще больше никогда не идти на поводу своего безусловного рефлекса. — Честное слово.

-Да и сам уразумию, шо николи. — Этот под метр девяносто улюлюк не поддержал тона моего чистосердечного обещания не смотреть в сторону слабого пола, и по его басовитому голосу я понял, что он не моим мнением интересуется. Так оно и было. — Тэби вже ни на яку бабу залезти не удастся. Прощайтесь, москали похотливые, друг с другом, а то я зараз передумаю и вас схочу швидко прыбить.

Несмотря на то, что из нас двоих это я мог похвастаться регулярным посещением братской страны, из чего и вырастало моё понимание смешанного украинско-русского языка-мовы, Лешка уловил всё сказанное с ходу и попытался вставить слово:

— А может, передумаете?— Жалостливые нотки Ларика были обвиты попыткой поиронизировать над нашим незавидным положением, но призыв одуматься надо было срочно подкреплять убедительными доводами. И Лешка нашел таковые. Во всяком случае для себя. — Ну, в самом деле, парни! Где это видано, чтобы в наше время так за обычный перепих наказывали?

-А вот у нас и видано, — тут же не согласился улюлюк, налегая на второй слог, где первая гласная «и» звучала у него под местное «ы» — «выдано». — Зараз сами побачите, як по-народному происходит наказание у нас, на Самостийной. Цэ — не ваша вшива кацапская демократия…

-Шоб наказывать, надо першим делом преступление совершить!— Встреваю в диалог я, пытаясь своей эмоциональностью и имитацией местного диалекта, как минимум, вовлечь этого палача в диспут и тем самым оттянуть время исполнения приговора.

-А вам, уродам, хиба ж не понятно, шо вы наробили? –кажется, мне удалось осуществить задуманное. — Вас с наших девах сняли голышами, а вам до сих пор ничого не ясно?

-Да. Конечно же, нам ясно, что мы сделали. — Как бы вторю я его словам. — Но ведь мы их не силой брали! Мы ж — не насильники…

Договорить я не успел. Сильнейший удар в живот вошел в меня, быть может, и не с силой Майка Тайсона в пике его расцвета, еще до того, как он начал пробовать на вкус чужие уши, но мне настолько хватило и этого, что минуты две я, привязанный по-прежнему, не мог вымолвить ни слова. В этот не самый светлый момент моей жизни, хотя в глазах заметались искры, я искренне пожалел, что в районе солнечного сплетения напоминаю собой праобраз толстяка, любящего пиво, а не подтянутого спортсмена с ромбиками в этом рекламируемом месте, именуемого прессом. Пожалуй, это был тот редкий случай, когда в противоположность анекдотам, выдающим за подобное толстую пачку денег, я бы предпочел иметь именно пресс натуральный. Понаблюдав за моими жалкими трепыханиями, эскулап ярым взглядом обвел Ларика, но от меня не отошел.

-Да коль бы вы еще и снасильнячили, то я бы уже не гутарил здесь с вами-москалями. — А ведь он наполовину объяснял нам, почему мы еще до сих пор живы. Ура! Как бы мне ни было до сих пор больно, но именно сейчас я понял, что живы с Лехой мы останемся. Но вместе с тем до меня дошло еще и то, что, чем больше я еще раз подставлюсь под подобные щекотания своего неподготовленного к подобному избиению тела, тем больше злобы выйдет из этого громилы, и, стало быть, тем вероятнее, что тем дело и кончится. В конце концов, как я отмечал сохраняющимся своим периферийным зрением, этот хохол еще и работал на публику, а его сотоварищи пока что не проявляли аналогичного желания наказать двух питерских бабников. Надо было продолжать что-то говорить, давая ему — гаду— возможность не согласиться и самовыразиться еще несколько раз. Лишь бы только не по зубам.

-Да не москали мы! — Я решил перевести тему в более нейтральное обсуждение географического положения, где, как это многим известно и знакомо, жителей Санкт-Петербурга встречают куда как радушнее москвичей. — Мы — из Питера. Культурная столица России…

Снова мощный удар вошел меня в то же место, только чуть-чуть правее. И опять я несколько минут приходил в себя.

-Я тебе покажу культурная столица! — Взревела моя карма на сегодняшний вечер. — Чужих девок лапать!

Последний глагол привел мои мысли в легкое движение. Мне показалось, но вместо ожидаемого «трахать» он произнес «лапать»? : «Опа! Блин, Ларик мой дорогой, несправедливо страдающий из-за меня, тебя сюда привезшим. Ведь это уже подсказка!»

-Вот именно — лапать! — Я решил продолжать гнуть свою линию, не взирая на то, что парой часов ранее эта компания, что называется, с поличными взяла меня и Наталью на сеновале неподалеку от дома, где шло веселье. То есть свадьба. И когда мы с Лариком решили пойти в атаку на двух симпатичных девушек двадцати лет, нам и в голову не могло придти, что у одной из них в парнях будет значиться этот улюлюк, так меня сейчас продолжающий наказывать за несовершенство моего телесного изваяния. В сарае мы с Лешкой расползлись по разным углам, дабы всё-таки сохранять приличия и не имитировать групповой секс. Поэтому-то еще недавно, пока нас снова не пришли бить, мы и переспросили друг у друга, что и сколько кому удалось осуществить в физическом аспекте удовольствия. Мне не повезло больше. Когда бригада крепких и молодых хлопцев ворвалась в тот, предыдущий, сарай, то им я и попался сразу, ибо располагался ближе к входной двери. Будь это строение домом, то сено находилось бы наверху, и надо было бы карабкаться по приставной лестнице, чтобы застукать меня со столь очевидными доказательствами вины. Но увы. Незамысловатое сооружение, где за тонкими деревянными стенами хранилось много-много сена, и где знойной летней ночью было так тепло, не позволило мне даже чем-либо прикрыться. Я был уличен на все сто. Лешка — тоже, потому как в своем прямом контакте не сразу уловил звуки с другой половины сарая. Но Ларику зато повезло в другом — его избранница, носящая не менее популярное украинское имя — Оксана, не была скована какими-либо отношениями с нашими мучителями. Правда, Лешке это помогло мало, и даже за компанию его отлупцевали конкретно, но он и сопротивлялся больше. И поначалу успешнее. А потом количество задавило качество. Зато теперь весь гнев этого Натальиного ухажера выливался на меня одного, заставляя мой мозг заниматься не самосожалением и анализом ощущений от непроходящей боли, а попытками направить пьесу в нужное и выгодное для нас русло.

-Лапать, — повторил я, — не трахать же!

-Я те зараз покажу, что такое трахать, — снова взревел бас, нанося мне очередной удар по печени.— Потим будешь другу своему объяснять, что не хотел его, а всё-таки трахнул.

Я успел метнуть взгляд на Ларика. Несмотря на невовлеченность в нашу межличностную русско-украинскую перепалку, перспектива быть даже насильно трахнутым своим давнишним товарищем, то есть мною, Лешке не нравилась. Но он молчал, а я должен был говорить дальше, чтобы отодвинуть и эту куда как более вероятную угрозу от своего претворения в действительность.

-Да если бы я мог! — Почти вскричал я. — Я ведь и Наталью-то по-человечьи не осилил бы. Поэтому и довольствовался невинным поглаживанием.

-Я тебе покажу, что такое невинное поглаживание! — Снова рассвирепело моё наказание, на этот раз носком ноги ударяя меня в пах. Благо, что мы с Лешкой были подвешены, и как бы хорошо не гнулся и тянулся этот украинский мститель, но пальцы его ног, облаченные в кроссовки, как я автоматически успел рассмотреть, сомнительного происхождения, лишь едва-едва дотянулись до моего условного мужского достоинства, каковое я только что собственнолично принижал до предимпатентного состояния. И всё равно было больно.

-Да сам спроси у своей Натальи, что между нами ничего не было! — Призвал я, теряя веру в то, что этот процесс избиения невинных (мне так искренне в этот момент показалось) младенцев затягивается до неприличия…— Я лишь раздеться успел, потому как вспотел в вашей душегубке. У нас климат северный, так жарко ночью не бывает. Вот и снял с себя всё. Но ничего ведь не было!

-Шо было, а шо — нет, — это я и сам добрэ знаю. — Очередное «поглаживание» моего брюха временно вывело мои мысли из строя. — Погода ему наша не нравится! А шо не успел ничего пакостного сробить, так я уже и сам в курсе.

Наконец я снова пришел в чувство, но, понимая, что некий экватор ярости в мой адрес уже перейден, решил промолчать и просто устало и отрешенно посмотрел на своего противника. Тот с не меньшей активностью взирал на меня, но что касаемо отрешенности, то надо было бы быть большим оптимистом, чтобы углядеть в его действиях что-то напоминающее её. Возникла пауза, никто не решался начать или повторяться, или же зайти к делу с другого ракурса. Но мы ведь были не одни.

-Слышь, Микола, — обратился к моему оппоненту в борьбе за международную справедливость его сподвижник. — Быть может, накажем их иначе?

-Це как?— Подивился на спрашивающего мой прессоразглаживатель.

-А давай их с Павло отправим! Нехай он их завезет по пути за Червоноселку, в глушь. — Продолжал предлагать сторонний товарищ моего Миколы.

-А шо? Забавно, — усмехнулся последний. И, поржав, полминуты, добавил. — А мы их — москалей-эксгибиционистов — там на свободу и отпустим. И, заметьте, как гуманно!

Послышался одобрительный хохот и свист трех согласных сотоварищей, усмотревших в подобном действии проявление этой самой гуманности и местного народного юмора. Что же касается меня, то в данную минуту я был согласен на какое угодно насильственное или добровольное обнажение, лишь меня больше не били по животу, больно и часто. Юмор спасал, как наглядно следовало, более конкретно, чем ему обычно приписывалось человеческими массами подобное воздействие.

Дальше всё происходило более-менее просто. Часть парней ушла за тем самым легендарным Павло, которому, как вскоре выяснилось, под утро вместе с еще одним гостем этого незабываемого мною веселья предстояло ехать на своем микрике куда-то в тьму-таракань. Процесс уламывания соотечественника остался для меня и Лешки втайне, но уже через час мы оба с обмотанными в черное глазами и абсолютно голые сидели привязанные ко второму ряду сидений в не самой первой свежести Фольксвагене Транспортере, несшем нас куда-то далеко от этого места. Предварительно нам еще несколько раз сунули тумаков по полной, но в первый заход досталось явно больше. Или мы с Лариком уже привыкли получать тумаки?

Павло со своим корешом Вовкой не испытывал к нам какой-либо жгучей ненависти или чего-то похожего, как это позволил себе на публике тот самый Микола, с чьей девушкой, как к моему прискорбию всплыло, я имел неосторожность поласкаться в обнаженном виде. Хорошо, что хоть, не успел залезть, как Леха на свою. А так, быть может, нас бы сейчас везли уже достаточно остывшими. Верность, которую я так в себе охранял, вплоть до максимума своей внешней видимости и неперехода в прямой контакт, как минимум, сохранила нам жизнь. А что будет дальше, это мы еще посмотрим. Живем же!

-Ну, и как вам наши дивчинки? — Засмеялся Павло. — Понравились?

-Еще как!— ответил Ларик. Судя по его голосу, Лешка пока воспринимал ситуацию достаточно легко. — Башню сносит конкретно. Начинаешь ценить жизнь по-новому. Привыкаешь к естественности и наготе.

Братья-славяне заржали на пару, но тут сразу же начались ухабы. Видать, мы въехали на лесную дорогу. Прежде, чем нас высадят, подумал я, надо было бы узнать как можно больше о наших предстоящих географических координатах.

-Хлопцы!— начал я издалека. — А до Можаров далеко отсюда?

-А тебе зачем? — поинтересовался второй, Вован. — Хочешь справиться, скольки до дому топать? — Но моё молчание трудно было истолковать как-то иначе, как непродолжение моего любопытства. — А вот сами и познаете. Ха-ха-ха…

Судя по тому, что моя черная повязка перестала быть такой абсолютно непроницаемой для света, на улице светало. Голова уже успела переварить мысль, что основная опасность миновала, и, значит, воспроизводить в памяти состояния былой паники и боязни проститься с жизнью уже было не актуально. Я, как , видимо, и Лешка, отчетливо понимал, что в ближайшее время мы окажемся выпровоженными в лесу голышами, после чего нам предстоит нелегкий путь домой, где нет никаких четких ориентиров и указателей маршрутов. Название населенного пункта — Червоноселка, услышанное еще там, в Дубах, где еще только вчера мы собирались пожужжать на свадьбе и где в итоге дожужжались до конкретного приключения, говорило мне крайне мало. В этих степях я никогда в прошлом не был. Про Ларика можно было и не говорить. Он, агитируемый мною много последних лет, таки решился приехать попить самогоночки с другом, но это оборачивалось ему вовсе не той стороной, с которой он ожидал здесь встретиться, а конкретной задницей. Но в принципе, всё было не критично. Добродушие наших исторических соседей, в отличие от жителей иных арабских стран не приблизило нас к открытию дверей ада или рая, хотя к последнему мы были явно дальше, чем нам бы того хотелось. Но мы не спешили, ни туда, ни сюда.

Через час, как мне показалось, жуткой тряски машина остановилась. Нас вытащили наружу, но глаза и руки всё еще оставались завязанными. Как бы ни было еще ночью душновато, но под утро мне стало конкретно зябко, что лишь усиливалось отсутствием одежды и легким лесным ветерком. Босые ноги, помимо прохлады, сразу ощутили все иголки, камни и местами влажную траву, от чего стало как-то не по себе. Мои глаза и руки, как, видимо, и Лешкины, всё еще были завязаны, так что сопротивляться и пытаться дать дёру не виделось ни спасением, ни выходом. Куда рвать? Только в машину? Отнимать ее с боем, а потом задавить мускулистых украинских парней своим голым видом и потребовать вернуть на место? Звучало слегка утопически, хотя в различного рода блокбастерах именно так и происходило. Но я явно проигрывал в объеме играющих на моем теле мышц любому киноидолу типа Арнольда, а экспериментировать с завязанными конечностями не казалось мне серьезным. Оставалось только ждать. Я догадывался, что, скорее всего, очень скоро нас просто отпустят восвояси, и в этом-то и будет заключено местное юмористическое наказание питерских бабников. Так оно и вышло.

-Ну шо? Прийшли, хлопцы! — со смехом произнес Вован. — Вставайте друг к дружке. — Снова послышался гогот наших провожатых. — Зараз сблизим вас меж собой. Голубки! Ха-ха.

Нас действительно прислонили мурашечными у обоих спинами друг к другу и стали перевязывать еще одной веревкой. Но уже по тому, как неплотно это осуществлялось, я догадался, что так делается лишь с одной целью — парни планировали успеть уехать до того, как мы распутаемся, и лишь потом начнем пытаться выбраться из засады. Лешкина попа показалась мне холоднее собственной, и я поморщился. Но не от того, что брезговал от прикосновения к интимной части тела своего друга. Как бы мы ни шутили много лет на тему перспектив лечения простатита мужской дружбой, на практике даже соприкосновение в экстримальных условиях с задницей Ларика покоробило меня этически, и это еще помимо температурного преимущества (в мою сторону). Обезопасив себя на несколько минут, наши кармические судьи еще раз поржали от души, было слышно, как щелкают камеры их мобильников, а еще через минуту мы уловили шум отъезжающей машины. Наш плен окончился.

Менее чем через четверть часа мы с Лешкой распутались. Полностью. И предстали друг перед другом в костюмах Адама. Как бы ни минорна была сложившаяся ситуация, но Леха в этот исторический момент апогея нашей дружеской сплоченности тупо ржал:

-Ой, Майорыч! Не могу! Видел бы ты себя! — Я, конечно, поощрял в людях любовь к иронии, но не в обнаженном же виде! А Леха смеялся, сотрясая утренний воздух потряхиванием своих интимных частей, что еще больше раздражало сейчас меня.

-Да на себя посмотри, мудилотрясун! — Воскликнул я, чувствуя, как легкая озлобленность стремительно заменяется внутри меня ответным желанием поржать. Уже через минуту я это и делал, мысленно глядя на себя и друга со стороны. Забавненько. Кто бы еще вчера нарисовал мне такую картинку! Я — трясун-эксгибиционсит!

Но долго источать из себя смех, как и делать друг другу аналогичные комплименты сейчас было неконструктивно. В конце концов, что мы — в бане не были? Надо было определяться с направлением движения и с предполагаемым способом добычи одежды. Мы стояли в лесу, на еле угадываемой заросшей высокой травой дороге. Судя по тому, что солнце еще только-только всходило, было часов шесть утра. Куда нам двигаться — этот вопрос всё настойчивее требовал своего ответа.

-Ты хоть знаешь, куда идти, Мишутка? — Леху продолжало распирать от веселости, хотя он уже давно, скрестив руки, тер свои плечи и бока, пытаясь таким образом согреться.

-Да коль бы я знал, Лешенька, куда идтить? — говорить серьезно о насущном мне тоже не хотелось, так как вопросов было намного больше, чем ответов на них. –Давай рассуждать логически.

-Давай! — Мгновенно отпарировал Ларик.— Если твои мозги еще не замерзли, то у нас есть шанс выжить. А ведь хочется отсюда выкарабкаться, любимый, — Лешка озорно смотрел мне в глаза, и я не мог сердиться на его упрощенный юмор, потому как еще года три назад придумал для него общее определение его сущности — «образец упрощенного здравомыслия». И теперь пытаться под силой не самых роковых обстоятельств злиться на его упрощенную, но подбадривающую манеру шутить, не казалось мне чем-то логичным и последовательным. Серьезность, как и несерьезность, мало что меняли.

-Итак, Лё! Что нам известно? –Начал я рассуждать на ходу. — Первое. По идее, Лари, мы где-то не так уж далеко от места, куда вчера приехали на веселье. Ехали сюда мы не больше часа, из которых последние минут двадцать — по лесной дороге, то есть не быстро. Итого получается, что от Дубов это, как максимум, километров сорок, ну, пятьдесят.

-Ничего себе немного!— Алексей присвистнул. –Да нам с тобой целый день без остановок чапать назад! Да еще босиком. Майорыч, давай думай там дальше, но такой вариант не катит.

-Второе, что мы знаем. — Я будто не услышал призыва думать дальше и проще. — От Дубов до Можаров расстояние около тридцати километров. Гипотетически, Лешенька, но это только гипотетически, итоговое расстояние между нашей конечной целью— Можарами— и нашей текущей точкой на карте может быть намного короче, но не меньше итоговых десяти километров.

-Ба! Очень бы хотелось, Майорыч в это верить, но объясни мне, что такое точка на карте? Я как-то с утра не въезжаю в тему. До завтрака я обычно плохо соображаю.

-Ну, это я так — образно. Но на подобную везуху всё-таки лучше не рассчитывать.

-А это еще почему? — искренне усомнился в моей мысли Ларик.

-Согласно закону Мерфи, — ответил я, но тут же понял, что мой друг успел их забыть. Или еще не знал. — Один из законом Мерфи, — продолжил объяснять я, — гласит, что из всех неприятностей произойдет именно та, ущерб от которой больше. Как следствие, Лешка, я делаю вывод, что расстояния от Можаров до Дубов и от Дубов до того места, где мы сейчас с тобой находимся, надо суммировать и готовиться, таким образом, к марш-броску километров на семьдесят-восемьдесят.

-Ничего себе утешил!— Ларик сверкнул глазами. — Этак мы два дня можем добираться. Да я все свои ноги до ушей сотру. До твоих Можаров лишь мой конец дойдет.

-Не факт, — решил пойти я дальше в своих минорных прогнозах.

-Как? — вырвалось тут же из товарища-эксгибициониста. — Может быть еще хуже?

-Ну типа того, — утешил я. — Мы ведь не знаем, где именно мы находимся. Понятие «точка на карте» — это и есть самая большая загадка. Насколько я знаю житомирщину, здесь крайне пониженная плотность населения и, стало быть, мало населенных пунктов. Вдобавок, мужайся, друг, тут местами в нескольких километрах проходит граница с Белоруссией. Разумеется, она не охраняется. Но основная засада в том, что можно ошибиться, а потом оказаться у сябров, но уже официально тогда мы пересечь границу не сможем, и должны будем выпутываться еще почти тысячу сто километров до нашего родного Питера. И это — без денег, документов и одежды!

-Ничего себе перспективы, Майорыч! — Лешка давно уже не смеялся. — А как всё-таки определить, где нас с тобой высадили?

-Только научным путем и, — я поднял вверх правый указательный палец, словно меряю направление ветра, — через опрос живых свидетелей нашего нудистского турне.

-Блин, Мишутка, да ты офонарел!— Ларик, кажется, не жаждал встречи в таком виде с более дружелюбными братьями-славянами. — Подойдешь к первому встречному и помахивая свои пенисом спросишь «Как пройти в библиотеку?».

Я рассмеялся, видя, как это спасительное чувство возвращается и к другу по несчастью. Выражение лица Лелика, как я его изредка величал, было суровым, но глаза источали несокрушимый оптимизм, что внушало мне определенные надежды. Хорошие.

-Стало быть, Лешенька, мы должны прикрыть свои достоинства, хотя сейчас они у нас от холода больше напоминают врожденные увечья, неразвившиеся с детства. Но это можно сделать и по пути. А двигаться всё-таки надо.

-Так давай! — Тут же согласился младший товарищ. — Но куда?

Вспомнив, что солнце всходит на востоке и заходит, соответственно, на западе, я поделился этими базовыми школьными знаниями с другом.

-А ты в этом уверен? — тут же усомнился тот, забыв ,что и сам учился там же.

-Кажется, да. — Но это «кажется» звучало как-то не очень убедительно. — Выходит, Леш, что, если Питер находится строго на севере, то солнце сейчас должно быть слева и чуть за спиной, чтобы мы двигались от Белоруссии вглубь Украины.

-Блестящая демонстрация метода дедукции, старина! — Зычно похвалил меня Ларик, но тут же спокойнее, почти шепотом добавил. –Ну гляди, Сусанин, если ошибешься и заведешь не туда, на кол посажу. — Поняв, что сказал двусмысленно, Лешка тут же добавил. — И не надейся, не на свой.

Я оторопел, не успев испугаться или въехать в пошлую шутку, как Леха уже сам держался за свой живот, согнувшись от смеха. Подобный настрой обнадеживал хотя бы тем, что такое не забывается никогда. Будет потом, чего вспомнить. Мы двинулись в путь.

Идти оказалось легко только первые полкилометра, когда мы, двигаясь по дороге, видели свежие следы перевозившего нас недавно микрика, что лишь подтвердило нашу правоту в вопросе удаления от украинско-белорусской границы. Но вскоре мы уперлись. Подобно тому, как в русских народных сказках главный герой — богатырь — оказывается на тройной развилке с непростым выбором, где, как и в шахматах, выгода от ожидаемого количества сравнивается с плюсами от обретения, но чаще, потери качества, мы с Лешкой сейчас стояли на Т-образном грунтовом перекрестке, а перед нами виднелись одни и те же следы шин, уходящие как влево, так и вправо.

-И что это значит? — Первым вышел из молчанки Ларик.

-Лишь то, мой юный друг-следопыт, что просится еще один логический вывод : Фольксваген заехал с одной стороны, а выехал в другую.

-А откуда он тогда заехал?— Алексей явно ленился думать, предпочитая свалить с самого утра это непочетное занятие на мои плечи, до сих пор от холода покрытых пупырышками. Но ведь я — не Атлант.

-Не знаю! Боюсь, Леха, нам с тобой не определить в этой пыли и по следам протектора, где и когда микрик заезжал перед экстрадицией нас в лес, а когда — выезжал. Давай думать.

Минут двадцать мы судачили о времени и пространстве, больше сетуя на безграничность второго и невозможности по жизни вернуть первое. Но снова надо было делать свой выбор, хотя гадать при этом не хотелось вовсе.

-Эврика! — Воскликнул я, чувствуя сейчас со странным душевным подъемом, что образ Архимеда, своим телом вытеснившего когда-то некоторый объем воды из ванны, очень сочетается с моим обнаженным видом. — Я всё понял, Ларик! Ведь если Белоруссия — у нас за спиной, то идти нам надо влево. Вспомни, как мы приезжали. Через Овруч. А он уже намного ближе к Киеву, да и находится в более густонаселенном месте. Стало быть, Лешенька, нас могли везти только в западную сторону. Поворачиваем налево!

Ларик, видя мою уверенность и решительность не стал спорить, ибо это требовало контрпредложений, и мы поплелись умеренно быстро или медленно, ровно настолько, насколько нам позволяли это делать колючки и растительность под ногами. Уже окончательно рассвело и первые лучики июльского солнца показались местами над верхушками деревьев, только-только начиная согревать нас, таких очаровательно голеньких. Захотелось тупо пожрать, о чём не преминул уведомить меня Лешка.

-Слышь, Сусанин. Ты это того — жрать давай. Найди чего-нибудь. Да и пить скоро захочется. А то ведь я — не верблюд! — моё упрощенное здравомыслие опять стало подпитывать нашу минимальную по составу компанию генерацией незамысловатого юмора.

Идея была высказана вовремя. Я и сам уже чувствовал, как голод начал напоминать о себе каждую минуту и, постепенно, мысль. Заглядывая вперед, я понимал, что, не решив данную проблему, мы рискуем обрести ужасное настроение и, если не съесть друг дружку, то обязательно найти повод и, как говорится, разосраться. А этого тоже не хотелось. Натуральный процесс, как ни странно, был более правилен о желанен.

-Ну тогда пошли в лес, — предложил я. — Вся хавка — там.

-Поясни, — попросил Ларик. — Мы будем охотиться на последнего местного кабана? Сделаем себе лук и стрелы, потом научимся попадать в цель и через неделю нам удастся его подстрелить?

-Конечно же, нет! — Я почему-то улыбнулся, видимо, представив себе блюдо из упомянутого другом зверя. — Всё проще, Лелик. Ягоды! Грибам еще только-только предстоит пойти, сам видел, какая тут душегубка днем стоит. Как только дожди обильно пройдут, тогда грибы и полезут. А пока еще у нас есть шанс отведать лесной черники. Думаю, тут её должно быть полно. Заодно и жажду утолим.

-Да ты хоть представляешь, что советуешь? — возмутился Ларик. — Это сколько ж ягод надо сорвать, чтобы накормить взрослого мужика? Нам чего теперь — целый день по лесу ползать и ягодки собирать? Зато от грибов так бы могло торкнуть!...

Но ничего другого мне в голову не приходило. Вскоре с моей гипотезой согласился и младший товарищ, у которого с аппетитом никогда не было никаких проблем. Пришлось углубляться в лес, что сразу же привело к замедлению скорости движения и участившимся покалываниям чувствительных пяток у нас обоих. Еще полчаса мы медленно плутали, стараясь не терять контроль дороги, но это не привело к результату, и мы, взглянув на солнце за нашей спиной, чтобы запомнить его и наше местоположение, зашли чуть глубже. Никогда я еще не ел чернику ни в таком виде, ни с таким удовольствием, как в этот день! Нам удалось найти первую полянку, где еще виднелись темно-фиолетовые ягоды, и мы начали свой медленный пир. Как и рекомендуют обычно диетологи. Но всё-таки немного жаль, что при таком способе собирания обожраться было практически нереально. Не меньше часа мы ползали вокруг да около, прежде чем что-то внутри моего живота не отпустило и перестало требовать добавки. Съев после этого еще сотни две ягод, я обернулся к Лешке:

-Ну, ты-то сам как, травоядный?

-А чего? Я — в порядке. Спасибо зарядке. — Ларик опять засмеялся. — Живы, Майорыч, и это главное. — Видел бы ты себя сейчас со стороны,— тут же добавил он, и я понял, что мой измазанный от ягод рот и руки могли запросто произвести на кого-либо впечатление вампира-дауна. Точнее, двух неоднояйцевых вампиров. Лешка мало чем отличался сейчас от меня.

Мы еще не успели спросить друг друга, насколько плотно мы заморили червячков, как над нами с немыслимо громким треском жахнул гром, какой бывает только над эпицентром самой грозы. Как говорят украинцы, мы дружно злекались, то есть испугались, и, если бы только на нас была в этом момент одежда, то можно было бы сказать: наложили в штаны. Но поскольку мы по-прежнему олицетворяли сейчас противников любого шмоточного фетиша, как брендового, так и китайско-турецкого, то уместнее было бы выразиться по ситуации чуть иначе: мы мгновенно приссали. И было от чего. Когда еще через несколько секунд еще более звучно прогремело над нашими головами, Лешка крикнул «Бежим!», и мы по инерции сиганули. Правда, через полминуты до нас обоих синхронно дошло, что, во-первых, бежать нам особо некуда, а, во-вторых, что это и опасно делать в грозу, да и больно, так как пятки тут же напомнили о многочасовом издевательстве над ними.

-Тпру! — Закричал я как только какая-то елочная иголка тут же впилась в мой палец. — Ты куда бежишь, собственно? — недовольно спросил, отдышавшись как следует, я у друга.

-Не знаю, — по-детски пожал плечами Ларик. — Ты бежишь, я — тоже. Страшно, Майорыч. У нас дома так не гремит. Завез ты меня, однако.

-И мне тоже страшно, — признался я. — Чего делать-то надо в таких ситуациях?

-О! Спросил больной здорового.— Лешка ухмыльнулся. — Давай ждать, пока это не кончится. А заодно и надеяться, что не накроет.

Ситуация складывалась как-то очень по-тупому, но никаких иных идей у нас не было. Около часа, как нам показалось, над нами то и дело сверкали молнии и слышался не уменьшающийся своими децибелами грохот. Бесплатный аттракцион тихого ужаса невольно усугублялся невозможностью зарыться под теплое одеяло или, хотя бы, под любые шмотки. Промокшим, причем, даже не до нитки, а до кожи, телам снова стало холодно, хотя вода чуть освежила нас. Постепенно привыкая к стихии сверху, мы продолжили методично обирать черничные листы, чувствуя что такое действие лучше, чем ничегонеделанье и переживание о своих жизнях под деревом в обнимку.

-Слышь, Майорыч, а Толян твой нас не будет искать? –поинтересовался Лешка.

-Будет, — убедительно произнес я, но увидел, что товарищ по несчастью остался непреклонным пессимистом, то есть неубежденным. Стоит заметить, что за полчаса до того момента, как накануне мы с Лариком решили пойти в компании двух гарных дивчинок в этой сарай, Анатолий, привезший нас туда из лучших гуманных побуждений, отбыл в неизвестным направлении вместе с какой-то своей знакомой, на свадьбе возжелавшей чего-то большего от двадцатишестилетнего лейтенанта украинских сил правопорядка, но по-народному именуемого, как и у нас, ментом. В момент прощания с пятиюродным братом, то бишь мной, мы, заранее имевшие точку ночлежного поселения, успели договориться, что завтра днем спокойненько состыкуемся, быть может, еще чуток пожужжим, а к вечеру вернемся в родные Можары. И вот сейчас, когда мы тут с Лешкой голышонками мокли под теплой, по питерским меркам, грозой, нам стало интересно представить, как идет, если, конечно, идет, хоть какой-то поиск дорогого брата, как я сейчас именовал сам себя, и его верного друга, то есть Ларика.

-Давай рассуждать логически.— Обратился я к Алексею так второй раз за день. Получив немой кивок согласия, я продолжил раскидывать мозгами и теорией вероятности. — К полудню Толик обнаружит, что нас нигде нет. Начнется вначале поиск и опрос свидетелей. Большинство будет спать кто где, а, стало быть, он будет метаться из дома в дом. Днем ему станет известно, что нас отмутузили.

-Это с чего это ты так решил? — Ларик, оказывается, внимательно слушал, а не дремал. Хотя я в очередной раз клюнул на эту приманку, посчитав отрешенность выражения его лица доказательством пожизненного кредо. Ан нет. Я ошибался.

-Слишком много людей знало об этом, включая наших девочек.

-Блин! Сейчас бы Оксанку сюда…— мечтательно переключился Ларик. Эротические грезы, надеюсь я, были ему навеяны вовсе не моим пикантным видом. — Я, как видишь, уже давно готов. Даже раздеваться не надо. — И Лёха опять заржал так, как умеют это делать немногие. То есть заразительно и наивно.

— Каждые полчаса, — продолжил гипотезу я, — он будет звонить домой, но там, как ты понимаешь, нас не будет, а Анатолия, не уследившего за дорогими гостями, будут еще больше взводить и накручивать его родственники. В общем я ему не завидую, —почему-то отрезюмировал я.

-А нам ты завидуешь?— Тут же возмутился Алексей. — Ты считаешь, что лучше вот так вот, как мы — сидеть непонятно где и питаться подножным кормом?

-Нет, голубок мой дорогой, — сказал я как можно назидательнее и примиряющее. — Нам я не завидую вообще. Нам бы с тобой выбраться отсюда до темноты…

-Что?— Ларик почти крикну. — Ты планируешь здесь ночевать???

-Нельзя сбрасывать и такой расклад, — ответил я тихо. — Конечно же, Лешка, мне это тоже не светит, но прежде чем Толик сумеет сформировать поисковый отряд, сегодняшний день, скорее всего, пролетит незаметно. Тем более дождь вовсе не прекращается, и никто по доброй воле не захочет идти в лес и искать пару кацапов.

-Так пусть он их заставит, — возмущенно предложил Ларик, будто бы я мог этот призыв ретранслировать Анатолию.

-Не-а, Лех, не заставит. Сегодняшний день для этих поисков потерян. А вот завтра, быть может, полдюжины собратьев и соизволят внять его призывам…

-Блин! — Лешка с силой швырнул лежащую под ногами шишку в дерево. — Что за гостеприимство? Где доброта, где гуманность?

-Слышь ты, гуманист!— улыбнулся я, — а сам-то как бы поступил? Особенно, если бы лежал пьяненький под бочком Оксаны… Поперся бы в дождь искать абы кого?

-Тоже верно, — сумел-таки спроецировать на себя мою мысль друг. — Уж лучше водку пить и трахаться, чем по лесу в дождь бегать незнамо где. Даже с другом.

Рассуждения пришли к своему логическому тупику, то есть к логично звучащему выводу, что никому мы не нужны, и никто в ближайшее время нас тут искать не станет. Выходило, что надо самим куда-то идти в поисках выхода и дорог.

Дождь уже давно перешел из стадии грозового ливня в мелкую морось, но от этого не становилось легче. Солнце по-прежнему было затянуто под пеленой туч, и мы не знали, куда теперь направляться. Ноги сами куда-то вели, старая дорога, откуда мы вошли вглубь за черникой, давно пропала из вида, так что, как ни крути, мы просто плутали. Холодные, чуток насытившиеся, с израненными пятками, не ждущие чуда от людей, но оптимистично настроенные нудисты. Говорили мы мало. Через пару часов (как нам казалось, ибо отсчет времени производить было не по чему) мы снова стали насыщать себя черникой, находя в подобном занятии куда больше смысла, чем в хождении туда-сюда, то есть по мукам. Нашим мукам. Вокруг не раздавалось ни каких человеческих звуков: ни людей, ни машин, никаких…

Когда начало темнеть, мы поняли, что час расплаты за содеянные в прошлом грехи еще только наступает. Ночь в лесу, где, как я слышал, расплодившиеся волки зимами и на людей набрасывались, светила, если выражаться каламбурно, нам своей опасной перспективой оказаться последней. Видя сосредоточенность и испуг на лицах друг друга, мы с Лешкой стали вспоминать, где и как в таких условиях можно заночевать.

-Надо спать по очереди, — начал Ларик, — а сторожащий должен не заснуть.

-Плохая идея, — возразил я.

-Почему?

-Да потому что она какая-то картинная. Будто стоит один у костра, вдаль всматривается и головешками помахивает. Спи— не спи, а любой волк в две секунды глотку перегрызет.— Я нарисовал слишком мрачный прогноз, но, кажется, Алексей поверил в картинку, а потому неожиданно молчал.

-А что тогда делать?— Наконец произнес он после минутной паузы, в ходе которой в его похолодевших мозгах формировалась новая мысль.

-На дерево бы надо,— как-то мечтательно предложил я. — Здесь никаких рысей и прочих кошек нету. Этим и надо пользоваться.

-Слышь, Майорыч!— мгновенно оживился Ларио. — Ты совсем с дуба рухнул? Точнее, еще не рухнул. Лишь собираешься на него в буквальном смысле залезть. Ты — нормален??? Мы что — Маугли что ли? Я, по-твоему, на дереве умею спать?

-Ничего-ничего, Лешенька, — не сдавался я, — захочешь жить, и на дереве заснешь.

-Так опасно будет?— резко откатил от гнева сотоварищ.

-Откуда, Лари, я могу это знать? Но волков тут много, это я слышал.

-Ну и как мы сумеем лечь? — в голосе друга уже чувствовался шутливый скептицизм, мол, не втирай мне тут, а лучше сам попробуй и на примере покажи.

Пришлось мне на ходу придумывать конструкцию. Но сначала мы искали подходящее дерево. Во-первых, оно должно было быть широким и с такими же широкими ветками, чтобы выдержать наш общий вес. Во-вторых, эти ветки должны были быть почти горизонтальными и находиться на небольшой высоте. Это чтобы мы не боялись свалиться, упасть навеки. В-третьих, мы должны были мочь на него — дерево — забраться. В данном лесу всем этим условиям мог удовлетворить более-менее только какой-либо дуб. Благо, что их здесь хватало. Мы стали искать подходящий. Найдя таковой вскоре, мы с Лариком во всё быстрее сгущающихся сумерках стали искать крепкие ветки, валяющиеся на земле, и мох, каковой приходилось вырывать руками. Шутить было некогда, но куда же без этого?

-Блин, Ларик! Ты только вдумайся, чем мы занимаемся!? — Неожиданно не выдержал я. — Никакие корпоративные тренинги с забрасыванием офисных крыс в глухомань и без денег не сравняться с нашей ситуацией! Такое нарочно не придумаешь!

-Это точно, — успел вставить Лешка, но я ведь еще не закончил свою мысль.

-Кто бы мне еще пару дней назад о подобном сказал! Не поверил бы. А ведь, мать твою так, это происходит! С нами, здесь и сейчас. Два взрослых голых русских идиота собираются переспать друг с другом в прямом смысле. Чтобы выжить. Причем, на дереве! Что за хрень?

-Это не хрень, Мишенька, — ласково и открыто улыбнулся Лешка. — Это есть борьба за жизнь. — После небольшой выжидательной паузы Ларик продолжил шутку. — Ты разве не мечтал об этом всю свою жизнь — переспать со мной?

-Да пошел ты куда подальше! — я тоже отыгрывал по полной, давая выход своим накопившимся эмоциям и усталости. — Лучше бы я Наташку трахнул, чем думать, как теперь с тобой на дереве сексом заняться.

-Это факт, — тут же подхватил Лешка. — Трахаться — это лучше, приятнее и полезнее. Уролги, между прочим, рекомендуют. А они — доки. Это хорошо еще, Майорыч, что здесь климат мягкий, а летом тепло. А так бы мы с тобой давно уже окоченели. Ладно. Хватит ля-ля, давай люлю стели. Только не гомосячь! Иначе руки откушу. — Ларик засмеялся сам от себя, но он был прав — надо было срочно создавать плацдарм для ночёвки. Нагромоздив много-много веток, подаваемых мною снизу более шустрому Ларику, залезшему с моей помощью на выбранный дуб, я стал подавать ему наверх заранее собранный мох. Стелил Лешка щедро, в три слоя.

Мох был влажный, но он хоть как-то компенсировал жесткость засохших и живых веток. К тому же у обоих гудели ноги, особенно пятки. Голода не было, и это хоть как-то утешало. Обняв каждый себя руками за противоположные бицепсы, мы повернулись спинами друг к другу и попытались закимарить. Сделать это было нелегко. Очень долго нелегко, но часа через два сказалась усталость, и мы как-то выключились.

Утром я проснулся от звуков кукушки. Светало. Лешка посапывал, но при малейшем потрагивании его плеча я услышал недовольное:

-Дай поспать, Майорыч. Только-только пристроился как следует…

-Да еще не пристроился! Отдайся, — вышел из меня на автомате пошлый прикол. — А ведь живы, Лелик, — со странным энтузиазмом в голосе констатировал я. — Отоспаться мы всегда успеем. Но сегодня мы просто обязаны выйти на людей.

Ларик согласно хмыкнул и продолжил нежиться. Однако я тут же к его неудовольствию оторвал свою спину, после чего, зацепившись за ветку руками и повиснув на ней, решился соскочить на землю, до которой ногам было расстояния около метра. Мне повезло, я ничего себе не оцарапал. Решив предоставить другу право доспать в одиночестве, я стал собирать рядышком росшую чернику, которая в столь ранний час угадывалась с большим трудом. Но голод — не тетка. Через полчаса ко мне присоединился и Алексей, не сумевший перенести без моего теплокровного тела испытания утренним ознобом. А солнце уже всходило, и на горизонте не было ни облачка. Это радовало.

Наконец, кое-как удовлетворив животные позывные, наевшись подножного натур-продукта, мы решили начать движение. И снова выбрали направление в левую сторону.

Часа два-три мы тупо и медленно плелись по лесу, так и не выйдя ни на какую дорогу. Улучшению нашего настроения последнее явно не способствовало. Начинало закипать раздражение.

-Второй ночи на дереве я не выдержу. — Вдруг услышал я. — Ибо где два, там — и три. — Ларик бодрился. — Привыкну жить на деревьях, войду во вкус. Стану местным Тарзаном, научусь жить в гармонии с природой. Сумею порвать волка и сдирать с них шкуру. Сексом буду заниматься с лисами. Кстати, Майорыч, они тут водятся?

-Водятся, водятся, — подтвердил я. — Только, Лешка, нам бы друг друга для начала не съесть. И не трахнуть. К тому же я боюсь, что мои укрупненные габариты первым делом наведут тебя на мысль, что до конца лета ты моих жировых запасах сможешь продержаться.

-А что? Мысль! — Еще раз подыграл Ларик и заржал. — Давай, Мишка, двигай интенсивнее. Пора кому-нибудь попасться нам на глаза. Не может же тут вообще никого не быть?

И действительно, через пару часов и километров я неожиданно замер.

-Тсс, — шепотом сказал я Лешке, приложив свой палец к губе. — Слышишь? Какой-то треск, будто кто-то тихо идет.

Алексей вслушался, а вскоре согласно кивнул головой. Услышал. Стараясь как можно меньше шуметь, мы тихо пошли в направлении звука. Не быстро, но всё же нам удалось запеленговать источник. Им оказалась, как мы издали увидали, сгорбленная старенькая бабуля, тоже, как ни странно, собиравшая здесь чернику. Только в специальную корзину, сделанную из бересты, как лапти.

-И что будем делать дальше, Майорыч? — прошептал мне в ухо Ларик.

-Ты заходишь сзади, я — спереди, а потом набрасываемся и насилуем… — начал тихо отвечать я, но видя, что Лешка воспринимает мои слова пока что еще всерьез, решил прервать зарождающуюся шизушную импровизацию. — А что делать? Надо прямо идти. Нам же нужна элементарная человеческая помощь, в конце-то концов.

Но идти голенькими на бабульку оказалось не таким уж и легким делом. Было и неловко, и стыдновато. Но не заниматься же подсчетом собранных ягод до отупения. В итоге мы, превозмогая себя и отбрасывая стыд (в головах, разумеется, ибо всё прочее было отброшено нами, а, точнее, за нас, давно, более суток назад) пошли прямо на собирательницу местных даров природы. В лесу было уже светло, но деревья и кустарники кое-как гасили картинку полного нашего обнажения. Вскоре бабка услышала, что кто-то идет навстречу ей и, выпрямив спину, вскинула голову.

-Бабушка, — робко начал я, остановившись в паре метров и предпочитая, изогнувшись в боковом наклоне тела, чтобы не было видно моего продрогшего достоинства, начать обращение, — Вы нас не спасёте?

На слух бабулька была туговата:

-Ась?

-Вы нас не спасёте? — уже почти крикнул я, что полностью сводило на нет смысл подобного обращения-просьбы.

-А шо случилось-то, хлопчики?— Мне показалось, что и на зрение местная жительница была слабовата, что в данную минуту шло нам на пользу, не отпугивая спрашивающую от двух голышей, чего бы в питерских лесах испугались бы однозначно.

-Да нас избили и обобрали. Вот мы и заплутали, — подхватил мой плач Ярославны Ларик. — Мы теперь дорогу ищем. Как выйти, бабушка, из этого дремучего леса?

Видимо, человек, не боявшийся зимами волков, не боялся и двух русских эксгибиционистов, так как, начав движение в нашу сторону, бабушка в итоге ничуть не удивилась, когда увидела двух кацапчиков в позе футбольных защитников, ожидающих исполнения противником штрафного удара. После этого мы с Лешкой поняли, что местный народ имеет тут грамотную закваску, и перестали стесняться своего вида. В нескольких словах мы нарисовали бабульке картину жесточайшего избиения нас днем ранее, с потерей сознания и завозом куда-то, где мы и пришли в себя.

-Ой, люди добры, шо в свити робится? — Недоумевала бабушка, сокрушенно качая головой. — Хиба ж це так можно?

Разумеется, так поступать с людьми было нельзя. В эту минуту я бы запросто выступал против любого вида расовой дискриминации и расизма в целом. Исправляя ошибку своих жестоких соотечественников, бабушка Палашка, представившись нам так, предложила пройти с ней в дом, чтобы уже там мы могли залатать свои прорехи и, можно сказать, оголенности. Мы, понятное дело, не сопротивлялись подобному предложению и быстро согласились. Уже немало.

Семеня следом за Палашкой, мы боялись подумать о том, что есть такие места, где можно спать не на дереве, а в мягкой постели, но еще больше боялись нарисовать в своем воображении слишком много приятных картинок. Идиллия могла и не наступить. К счастью, не всё вышло в итоге плохо. Я бы даже сказал, что всё вышло хорошо, за исключением только одного — Палашкиного гардероба. У бабули лет двадцать назад померла мать, а дети (двое сыновей) не навещали её уже лет семь-восемь. Что с ними было, она не знала, но не пожелав еще давно уехать из своей лесной глухомани, где сейчас было еще только два живых двора с тремя жителями, точнее жительницы, она сама уже и не помышляла о смене своего уклада. Мы не сразу поняли всю пикантность биографии Палашки, но когда она принесла нам одежку, дабы мы могли хоть что-то на себя накинуть, все вещи оказались женскими. Оставшиеся от матери. М-да. Но быть голыми мне и Лехе уже настолько надоело, что мы с чувством радости приняли и то, что нам протянули. Не в вещах счастье — эту фразу я впервые готов был оспорить. Оказывается, от их наличия или отсутствия картинка существенно преображалась.

-Ну, как я тебе? — засмеялся Ларик, представ передо мной в чудом не съеденной молью вязаной кофте и мутно-полосатой юбке.

-Ништяк!— Заржал тут же я и поднялся. — А я тебе как, любимая?

Видок бы еще тот. Снизу мы были натуральные шотландцы с юбками чуть ниже колен. Верх напоминал новых русских бабок с телеканала «Россия». И слегка небритые мужские рожи, измазанные к тому же черникой.

-Давайте снедать, хлопчики, — раздалось в нашей примерочной, и мы, как бы ни грубо это звучало, морально кончили. — Шо е. Снедайте.

Я никогда не забуду эту картоплю с грибами и свежим гурком, к каковым прилагалась типовая бутылка самогонки. То есть литруха. Когда в такого же осоловелого Ларика вошла первая стопка, состояние счастья, прорастающего сейчас в нас со скоростью комбинированной убыстренной съемки распускания какого-либо цветка, буквально ослепило нас изнутри.

-Блин, Мишка! — тихо воскликнул Лёха. — Какой кайф!!!

Я согласно кивнул и тут же налил по второй. Жизнь озарилась перед нашим тусклым взором новыми радужным светом, лишь усиленном после суток непередаваемых испытаний и лишений. После третьей рюмки и практически опустошения всего съестного, что нам принесла Палашка, мы с Алексеем переглянулись. Две трети от литра еще чуть мутно высвечивались контуром своего остатка в этой некогда бутылке из-под водки. Но литр на двоих — это было многовато. Если б только речь шла, что мы пьем, а потом откидываемся на боковую, и так — до утра, то наше беспокойство о выпитом не успело бы даже зародиться. Но ведь нам еще надо было выбираться. Мозг, законстатировав решение первой задачи — выжить и узнать, где живут люди, уже не мог довольствоваться только лишь решенным. Необходимо было попасть в Можары. А потому два пол-литра казались нам сейчас перебором. Но в ход вмешалась сама история, то есть бабуля.

-О, хлопчики, шо вы не еси? Нэ пьете? Ох, бачу, что картопли совсим малэнько осталося. Зараз ще чого-будь принесу. — Довод был убедительный, чтобы выпить еще по паре стопок. Но Палашка неожиданно изменила всю систему социалистического планирования по распитию алкогольной продукции, осуществляемую в обычных бытовых условиях по-народному — на глазок и со знанием своих возможностей.

-А, хлопчики, давайте и я, старая, с вами трошки стебану! — в голосе бабушки было столько оптимистического взмаха шашкой, что не поддержать почин наигостеприимнейшей хозяйки мы просто не имели права.

-Запросто!— Радостно и моментально отозвался Лешка, обычно меня перепивающий, правда, если речь шла о водке и её аналогах, но не о коньяке.

В итоге за полчаса мы накатили в соавторстве с Палашкой по три добрых стопки, после чего на дне бутыли оставалось около четверти литра. Никаких иных раскладов, кроме как допития начатого, перед нашим мысленным взором уже не обрисовывалось. Да и в сознании так стремительно легчало, что вопрос можно уже было ставить иначе — хорошо, что всего двести пятьдесят, а не еще один литр.

Еще через полчаса, одержав окончательную победу над зеленым саморобным змием и сумев отказаться от продолжения банкета, мы вспомнили, что сейчас световой день еще в полном разгаре и что вообще-то надо бы и в Можары поспеть. Глаза обоих предательски стремились закрыться— было слишком кайфово, особливо, ежели учесть, что во лбу было по четыреста с гаком миллилитров счастья.

-Да полежите, хлопчики, — всё также ласково предложила Палашка. — А я пойду на огород, мне ще треба дюже богаго чего зробити.

Сопротивление было бесполезно. Наши уставшие тела, получившие долгожданную порцию калорий со спецэффектом, требовали горизонтального положения. Лениво обсуждая, что надо бы через часок встать и пойти дальше, мы быстро вырубились в приятной истоме-блаженстве.

Лишь позывные нужды вывели меня из состояния крепчайшего сна. Ларик похрапывал рядышком, на соседней, похоже, дореволюционной кровати со скрипящими пружинами. Выйдя на улицу, по уже заметно опустившемуся солнцу, я определил, что часа три-четыре светового дня у нас еще есть. Выходило, что дрыхли мы столько же! Растолкав через несколько минут Лешку, мы спешно попрощались с Палашкой, предварительно получив у неё указание, куда путь держать.

-А вот туды, хлопцы, ступайте, там через пару километров грунтовка начнется, а потим и асфальт.

Я не выдержал и, подойдя к бабуле, крепко её обнял, лобызая в лоб.

-Мы обязательно постараемся Вас навестить, — вырвалось у меня в благодарностью за всё содеянное Палашкойв наш адрес. Содеянное без всяких «если» и «из-за».

Алексей тоже повторил мой порыв, и, уже поворачиваясь в дверях, я заметил, как слеза тихой радости скатывается по щеке этой живущей в лесной глубинки старушки.

Единственно, чем мы не обжились у Палашки, была обувь. Всё сохранившееся у неё в доме было не только допотопным и с женского плеча, сколько маленьких размеров, в каковые нам было глупо пытаться втиснуться. Но тропинка до грунтовки была уже не лесом, а более-менее приличной дорогой. Пару километров мы прошагали бойко. Насыщение и опьянение уже мягко отступили от наших тел, и с каждым пройденным шагом мне и Лешке становилось легче.

Вскоре пошла и обещанная грунтовка, а еще через полчаса мы увидели начало заасфальтированного шоссе, по которому и пошли по единственному пока направлению. Однако, асфальт был слишком еще неостывшим, и шагать по нему босиком не представлялось возможным. Мы шли по обочине, подбадривая друг друга, что, дескать, сейчас обязательно кто-нибудь проедет мимо. Но ничего подобного не наблюдалось. И даже тогда, когда к нашему пути примкнула перпендикулярная дорога с указателями, на шоссе было девственно по-автомобильному тихо. Из табличек наглядно вытекала правильность нашего курса, но если до Словечно было 38 километров, а оттуда, как я знал, до Можаров еще около пяти, то суммарный маршбросок грозил затянуться часов на семь-восемь. А это нам нисколько не светило. Но, кажется, сегодня судьба повернулась к нам не тыльной своей стороной, потому что первый же услышанный шум оказался звуками приближающегося автомобиля, остановившегося в десяти метрах перед нами, поднимающими все свои руки вверх, что уже много позднее заставляло меня более внимательно всматриваться в голосующих российских пит-стоповцев.

-А Вы откуда такие взялись, хлопцы в юбках? — добродушный смех раздался из открытого переднего окна допотопной копейки, к нашему удивлению, рискнувшей остановиться перед такой странной парочкой.

-Велопробег у нас, уважаемый. — Расслабленный алкоголем и уставший от стирания собственных пяток выдал я. — Эдинбург — Подберезкино. Слыхали?

-Шо?— искренне не въехал в мою импровизацию водитель.

-Шотландия — Россия — вот что! — Я вложил в свой ответ крайнюю форму эмоциональности, звучащей с укоризной от незнания последних всемирно известных событий в деле спортивной борьбы за мир во всем мире.

-А где ж велосипеды? — Тут же нашелся что спросить любопытный обладатель почти что раритетной отечественной классики Автопрома.

-Пропили, — тут же отыграл подачу я. — Сгубила нас пагубная привычка, дядя.

-А чего ж тогда тута оказались? Це ж — не Расия, — не унимался любопытствующий славянин.

-Заблудились, разве не ясно? Велосипеды, дядя, у нас дорогие были, вот когда их продали, дня три ничего не соображали, а потом как-то ноги сюда вынесли, — гнал я на ходу пургу. — Теперь вот не знаем, как до Можаров добраться.

-Можарив? — переспросил меня представитель местной нации, хмуря чуть свой лоб, словно вспоминая, где он уже слышал это название населенного пункта. — О! Да взнаю я це село! Бывал.— Он почему-то радостно воскликнул последнее, удивляя меня, что память может так вдохновлять пользователей своим вылезанием наружу из дебрей нейронных связей. –Так дотуль километров сорок!

-Скольки-скольки? — почему-то мгновенно вырвалось из меня вовсе не по-русски и сдавленным голосом. Лешка в этот момент тоже раскрыл варежку, но, похоже, его язык окончательно пересох, и лишь общее выражение лица показывало крайнюю степень удивления, не желаемого усваиваться и приниматься сознанием за пешеходную данность.

Водитель почему-то радостно оскалился, словно испытывая положительные эмоции от понимания чьего-то безысходного положения, что невозможно было не прочитать по нашим с Лариком лицам.

-Я, конешно, могу подбросить, но так це ж кольки бензина мне треба?!— не то спросил, не то рассуждал наш потенциальный спаситель. — Гривней на пятьдесят!

-А в рублях? — Неожиданно к Лешке вернулся голос, но вопрос предназначался мне. Сам Ларик так ни разу и не успел озадачиться переводом деревянного в местные тугрики, поскольку я своей предвыборной агитации за поездку его сюда со мной за компанию не раз грозился ему полным отсутствием расходов с его— Лешкиной— стороны.

-Две сотни. — Автопилотно перевел я.— Точнее, около ста восьмидесяти рублей.

-Шо?!!!— Ларик натурализовывался на глазах — так велико было его впечатление о цене нашего спасения. Крайне низкой цене.— Майорыч!!!!

Я уже и сам понял, что если упущу этот шанс, то от друга мне достанется на орехи куда сильнее, чем это было пару дней назад от Миколы. Да и самому не хотелось стирать свои израненные ноги еще полтора дня. Пообещав клятвенно оплату времени, труда и бензина в Можарах, я мысленно был готов к недоверию со стороны жителя родной житомирщины, и уже начал прокручивать в голове разные доводы, каковыми рассчитывал его убедить. Однако, ничего подобного не потребовалось. И очень хорошо, так как лимит импровизаций в моей голове явно исчерпался. Я таял на глазах.

-Седайте, хлопчики, на заднее сиденье, — без каких-либо колебаний и опасений услышали мы с Лешкой тут же. Ошарашенно и всё еще не в силах поверить своей удаче, мы не заставили повторять нам предложение, и уже через десять секунд, как солдаты, безупречно вымуштрованные годами заученных действий, послушно сидели за спиной дяди. Разве что руки на коленки не положили.

Поначалу мы молчали, боясь спровоцировать фортуну отвернуться от нашего шотландского вида. Но наш добрый и почти бескорыстный спаситель, чтобы не скучать, сам начал беседу:

-Андрей Петрович. — Мы назвали свои имена в ответ. — Я в цих местах с детства живу. А вы якое отношение к Можарам имеете?

Я кратко рассказал, как всё своё школьное детство, начиная с конца семидесятых, я с бабушкой и двоюродным братом ездил в расположенные в восьми километрах от Можаров Хлупляны, где у моей гроссмуттер когда-то там родился второй муж.

Дав дяде Андрею вводную, не оставляющую, по моему мнению, никаких сомнений в нашей платежеспособности, приближающейся со скоростью пятьдесят километров в час (большее его пепеладз не выдавал, но и на том спасибо), я дальше стал больше слушать типовые, по сути, рассуждения-воспоминания простого деревенского человека, сетующего на современность, но при этом немного отстаивающего национальную независимость и критикующего в более светлом и общем прошлом отдельных персонажей из своей истории, живших еще тогда как-то несправедливо, не по-людски. Мы с Лешкой поддакивали, хотя иногда и не соглашались с услышанным, но до жгучих споров дело не дошло. И не могло дойти.

Минут через сорок я стал смутно различать уже знакомые места, и моя душа наполнилась блаженным преддверием теплой встречи. Правда, совершенно очевидным представлялась мне неизбежность объяснений. И хорошо, что их держать надо было не перед моей строгой и любимой супругой, а перед своими украинскими сторонниками, являющимися дальними родственниками моего недавно упомянутого двоюродного брата — тоже Алексея.

Подъезжая к дому, я попросил любезного водителя, никак сейчас не могущего остановиться в очередном своем воспоминании об СССР, подъехать вплотную к калитке, чтобы любопытство соседей не привело в последствие к вопросам а адрес моих можаровцев, типа «а что за странные дивчины к вам тогда-то и тогда-то приезжали?».

Лешка предпочел остаться заложником. Точнее, ему просто уже было хорошо на заднем сиденье, он охотно отвечал дядьке Андрею на вопросы того про Россию, а мне выпало право предстать перед моими дорогими людьми в весьма экстравагантном виде. Впрочем, никаких комплексов и боязни их удивить у меня в данную секунду не было. Мы были дома! Ура!!!!!

Я еще не успел пройти и пяти метров, как увидел стремительно идущих навстречу мне Анатолия и его маму — Надежду. Выражения их лиц источали и облегчение, и усталость, и массу прочих эмоций, уже готовых начать срываться в мой адрес. Но мой вид, кажется, временно парализовал их, и слова или упреки, готовые вырваться с их уст, зависли в воздухе, давая мне инициативу и первое слово.

-Ну шо? Не познали? — Я улыбался, как мог, попутно взяв свою юбку за низы и разводя их вширь, делая при этом реверанс. Но одного внешнего удивления было, на мой взгляд, маловато. Надо было еще и озадачить искренне переживавших за нас, дабы вместо гнева посыпалась радость, что их гости вообще — живы. — Вот, выжили! Чудом.

-А где Леха? — первым очухался Толик, среагировав на множественное число в слове «живы».

-В машине, —я махнул головой на временно заглушенный в целях экономии агрегат, именуемый машиной. — У меня просьба. Одолжите пятьдесят гривен. А лучше — сто.

Попрощавшись с неординарным, по нашему мнению, лихачом, и заставив его принять в два раза большую сумму, мы вошли в дом. Надо заметить, что наш вид спас нас от моря укоров. Мы с неимеющей право на своё озвучивание радостью видели, как эти люди искренне за нас переживали, проведя прошлую ночь кое-как. Но ведь и мы не по своей воле сутки назад сооружали лежбище их мха, к тому же располагая его в трех метрах над уровнем земли. Стол был накрыт магически быстро, а так как алкоголь, добровольно принятый мною и Лариком на грудь у Палашки, уже давно выдохся и усвоился нашими почти молодыми организмами, то новая порция без ограничений не встретила никаких возражений с ничьей стороны. Да и жрать уже хотелось конкретно.

Этот вечер явно относился к разряду незабываемых. Как, впрочем, и предыдущие почти два дня, но тут уже мы с Лешей стояли особняком. У нас эмоции длились дольше. Как выяснилось, вчера лишь под вечер Анатолий вернулся из той деревни, где расставался с нами, не подозревая о последовавших событиях. Он уже знал от коллеги — местного участкового, если переводить на русские регалии и должности, что нас отдубасили и увезли. Но эта информация поступила уже сегодня под вечер, и никаких поисков пропавших в украинских лесах Толя еще просто не успел организовать, а собирался заняться этим завтра.

Я попросил телефон и отправил на Родину типовое сообщение «жив-здоров-всё нормально-скучаю», после чего моему примеру последовал и Ларик, а уже после чего нам налили по пятой. И, как мы могли догадываться, отнюдь не последней. Мы досконально знали, какое головное давление было у каждого из моих дорогих можаровцев накануне и вплоть до нашего уже казавшегося триумфальным возвращения. За нас очень переживали, что привело к тому, что за человечность мы пили еще раза три. За дружбу между народами — столько же. Остальные чоки носили произвольный ситуационный характер, но явно способствовали укреплению взаимопонимания между народами. Короче, вечер удался на славу. Но как он закончился, я уже не запомнил.

Утром моя голова раскалывалась на части. От этого я и проснулся. Ларик валялся прямо на полу, видимо, во сне съехав с кровати и не сумев это осознать. Счастливый. Приняв сразу две таблетки цитрамона, я выпил более полулитра какого-то кваса и вернулся долеживать в комнату, где мы с Лешкой и были расквартированы. С большим трудом мне удалось заснуть снова, но неожиданно рано нас разбудил Толик.

-Мишаня, Лешка! Надо сбираться. Просыпайтесь. — Мягко потряс он каждого из нас за коленки. — Зараз поснедаем, а потом поедемо.

-Куда?— автоматически вырвалось у меня, хотя я ничего сейчас не соображал.

-В Дубы. Разобраться же надо, — Анатолий, как я понял, и не собирался спускать дело на тормозах. Служба.

У меня, в отличие от Лешки, увели не только кошелек, но и мобильник. В Можарах у нас, слава Богу, оставались паспорта с корочками эмиграционных анкет, а также половина моих денег, ибо я имел привычку всегда что-то и где-то шхерить и заначивать, и не брать всё сразу и в одно место. Сейчас я мог своему кулачьему качеству только порадоваться, но вопроса об изъятии у меня телефона это не затрагивало. Но Толик был несколько выше одних только лишь денежных вопросов. Жажда справедливости и законного наказания проснулась в нём и с профессиональной точки зрения. И засушить его стремление к возмездию за посягнувших на брателло и его друга было невозможно. Я и не стал спорить, хоть Алексей, не принимавший пока что еще цитрамон или прочие ускорители обменных процессов, долго не желал выходить из своего удобного анабиоза. Пришлось другу помочь.

-Ларик! — воззвал я. — Вставай. Дело есть.

-Какое еще дело, Майорыч? — раздался с кровати тихий и недовольный ропот, и всё еще ведший половую жизнь и сон Лешка попытался натянуть одеяло на голову. — Это антигуманно — будить пьяного человека.

-Вставай-вставай, лежебока. Надо в Дубы ехать, отомстить за наши мучения, — воззвал я к памяти друга. Но Ларика, кажется, это мало трогало. Моя столь ранняя побудка была более худшим наказанием.

Постепенно, не отходя от кассы и непротрезвевшего товарища, мы с Анатолием методично пробуждали в Лешке способность слушать. Я даже что-то проронил про девочек, напомнив другу про незаконченный его трах с Оксаной, но до услад секса Лешке было сейчас по барабану. Мораль в данный момент обуславливалась состоянием здоровья, и в какую-то секунду во мне пронеслась мысль-догадка, с которой я под новым ракурсом взглянул на судьбы отечественных забулдыг, сумевших в своем опьяняющем блаженстве не думать о производной ребра Адама, то есть о бабах.

Ларика всё-таки удалось вскоре поднять. На перспективу восполнения материальных утрат друга, то есть моих, он сэрегировал охотнее, чем на воздачу справедливого наказания в адрес нас недавно избивавших хлопцев. Вот, мать его, русская лень во всей её неповторимой красе!

Кое-как почистив зубы с заметно уменьшивсимся на них защитном слое эмали, мы, войдя с улицы в хату, обнаружили полный стол со скромной бутылочкой самогонки, правда, емкостью ноль-шесть, из-под спрайта. Мы, конечно, не боялись сейчас засохнуть от жажды, но, честно говоря, пить нисколько не хотелось. Но пришлось. Славянские традиции в хлеборобных странах имели ряд своих неискоренимых особенностей. Проще было выпить, чем доказать, что пить не будешь. Гостеприимное занудство.

После третьей и опошней, то есть последней, рюмки нам стало намного легче. Организм каждого из нас с Лешей облегченно вздохнул и расправил свои крылья.

-Девять двадцать три, — произнес я, глядя на свои часы. — Так рано, Лешенька, мы еще с тобой здесь не начинали.

-А как же Толик поведет машину? — Почему-то вопросом ответил мне Лешка. — Он же по определению не может быть трезвым.

Но тут же появившийся в дверном проеме Анатолий моментально снял данный вопрос с повестки дня. Милицейская форма, увиденная вживую мною на брате впервые, отметала всяческие вероятности взятия с него любых допинг-проб. Кобура с видневшимся в ней пистолетом лишь усиливала эффект присутствия человека из органов. Собственно, так оно и было на самом деле.

Через полтора часа мы приехали в эти Дубы во второй раз за трое последних суток. Местный участковый с почти позабытым именем Герасим встретил нас возле одного из домов, оборудованного как бы под КПЗ. Оборудованным — это смело сказано. Простые решетки на некогда жилом доме, оставленном бывшими хозяевами и не нужном уже больше никому в этой житнице бывших союзных республик, были единственной характерной чертой режимного учреждения. Трое из четырех присутствовавших и избивавших нас недавно в сарае, в том числе и Микола, уже сидели в зарешеченной и запертой на ключ и засов комнате.

Наш основной обидчик явно сдал в агрессивности личной ауры. Мне, быть может, только показалось, но на меня он взглянул с небольшой опаской. Оно и было понятно — неизвестно в какой форме и степени жестокости я могу потребовать моральной компенсации, а также аннексии и контрибуции. Но мне почему-то мстить не хотелось. Зато Толик жаждал загладить свою несовершенную вину перед русскими гостями и потому с металлом в голосе начал, обращаясь именно к Миколе:

-Ну шо, злыдень! Зараз огребешь по полной. Парни, можете не стесняться. Дайте ему хорошенько.

Мы с Лешкой переглянулись, словно бы понимая друг друга без всяких слов. Бить кого-то, даже по заслугам, но пользуясь таким неравновесным преимуществом, не хотелось. Арестованные исподлобья смотрели на нас, и по их лицам не читалось особого испуга. Скорее, любопытство — что же будет дальше? Они больше опасались разбушевавшегося Анатолия, пару раз мягко пнувшего каждого из них. Но избиением это было не назвать. Так — пинки. Хотя, ежели вспомнить недавние события, то бить их было за что, и мы бы с Лешкой особо не возражали. Но и злорадно потирать ручки, мол, отомстите за нас, служивые, мы не могли.

-Толь, Герасим, — решился прервать я свое молчание. — Мы, конечно, не возражаем против умеренного наказания и компенсации нам наших потерь, но вот лучше было бы не отвечать злом на зло. Пусть мальчики знают, что русские славяне своим украинским собратьям подобным образом не отвечают. — Мысль увлекла меня, и я словно бы видел себя со стороны. Этакий оратор-гуманист, сочувствующий своим обидчикам. Меня никто не перебивал, а зря. Остапа, как говорится, понесло. — Нельзя уподобляться — вот что я понял по жизни, когда попадаешь в такие ситуации. Так что, Микола, живи и здравствуй. Жизнь сама быстро тебе и рога, и бока поотбивает, если ты не образумишься. — В присутствии двух Ментов мне как-то легко рассуждалось. — Но ты — еще такой молодой, что тебе ошибаться пока что можно. А вот мне уже нельзя. Хрен с тобой, только телефон отдай.

Тут же выяснилось, что мой телефон уже был успешно реализован в сбытовом аспекте в районном центре, а чистосердечное признание Миколы принесло ему в качестве поощрения за правду пару ударов по сраци, как здесь именуют человеческое седалище. Герасим пообещал, что в ближайший месяц сбытовик украденного вернет мне, а если не мне, то Толику, всю сумму, оцененную мною в полштуки баксов. Судя по угнетенному виду Миколы, я не сомневался, что в следующий свой приезд на Самостийную получу из рук брата энное количество гривен. Но деньги меня мало беспокоили. Что-то во всем этом было безрадостным, словно за мальчугово-мужскими разборками позабыто было что-то доброе, чистое, главное. И первым на это указал мне Ларик, как только мы вышли с Анатолием на улицу, оставив Герасима доразбираться с Миколой и компанией.

-Майорыч! — как-то странно и вместе с тем весело обратился ко мне Лешка. — Помнится, кто-то мне встречу с Оксаной обещал. — Друг излучал похотливое нетерпение, обернутое в добрые тона безусловного рефлекса. — Тогда моя душенька будет довольна, и я никогда не упрекну тебя в экстримальном отдыхе и его последствиях для моего неокрепшего юношеского организма. Даю зуб, что даже зуб свой выбитый прощу.

Не успел я еще толком осмыслить нелишенное приятных перспектив предложение товарища, как метрах в тридцати на скамеечке, стоящей возле соседних домов, заметил сидящую публику, видимо, находившуюся в курсе всего происходящего. И среди них я не мог не заметить наших былых пассий, из-за которых, как ни крути, весь это сыр-бор и разгорелся. Как только взгляд Ларика последовал за моим, где он и обнаружил аппетитную жертву, с каковой уже и был в интимном приближении в оргазму, я понял, что в Можарах мы скоро не окажемся. Но гораздо больше меня сейчас волновала собственная участь, потому как, в свою очередь, проигнорировать ласково смотрящую на меня Наталью я по определению сейчас не мог. Не мог я в своем лице предать я всю мужскую половину гомо сапиенсов. Да и не хотелось быть мальчиком, мямлившим и выговаривающим неубедительные доводы, отмазывающие его от самого что ни на есть естественного процесса получения радости.

Анатолий въехал в ситуацию быстро, но дал на всё про всё нам времени до восемнадцати нуль-нуль, то есть около пяти часов, а сам направился дочитывать лекцию строгости молодежным преступникам, а, проще говоря, потенциальным хулиганам.

Начали мы с того, что вчетвером пошли на местное озеро, где нашим с Лариком мужским глазам предстал приятная картина стройных девичьих тел, окончательно сметающая внутреннее сопротивление супружеской морали. Жизнь показалась офигенно чудесной штукой, и ради того, чтобы в очередной раз это понять, пожалуй, стоило и два с половиной дня назад быть битыми, а потом и спящими на дереве, а потом и примеряющими на себя шотландский гардеробчик. Всё это были мелочи по сравнению с той животной радостью, каковая своими летними красками и женскими фигурами заполняла нас, пока мы плавали в озере, быстро трезвея и еще быстрее возбуждаясь. Впрочем, это уже была совсем иная, более банальная история. Наше же нетиповое приключение подходило к своему пиковому, с точки зрения приятности, концу, многоразовому, как нам хотелось в это вверить, в своей ближайшей перспективе пребывания в этих Дубах. Были бы только силы на это.

Через два дня нам с Лариком предстояло уже уезжать поездом в Россию. На следующий день я убедил Толика свезти нас в те глухие лесные места, где нас буквально пригрела и спасла от холода и голода Палашка. Бабулька упорно не хотела принимать из моих рук полштуки в местной валюте, что равнялось при переводе в международные цены полташке евро. Но после наших теплых объятий, снова всплакнув, согласилась-таки их взять при условии, что мы еще когда-нибудь заедем к ней. А я именно так и планировал поступить в следующем году.

Был еще один запойный вечер в Можарах, где Толик, уже не прибегающий на гражданке к эффекту от своей амуниции, стебанул с нами по полной, расслабившись таким образом по-взрослому, но сумев-таки на следующий день свезти нас к поезду.

Ларик, как и обещал, простил мне и зуб, и избиение в своем лице невинного гостя оранжевой страны, и был полностью доволен проведенной в моем обществе неделей. Правда, зачастую вместо типового обращения друг к другу — «старый», мы стали использовать иное — «Маугли», но длилась эта игра недолго, хотя забыть бесподобную ночь на ветвях дуба никто из нас уже не смог бы. Эмоций хватало, даже с избытком.

Мы вернулись на Родину, разбредясь временно по своим работам и делам, успевшим накопиться и требующим своего решения. Лето вскоре перешло в осень, затем наступил и декабрь, и большинство коллективом нашего мегаполиса готовилось к проведению предстоящих новогодних корпоративов. Мой состоялся за четыре дня до перехода в 2012-ый год, когда, как известно, человечеству был предречен конец света. Видимо, наш генеральный решил сыграть на этом набившем оскомину слухе и преподнес в ходе своей речи и перехода масс в пьяную эйфорию следующий экспромт:

-Дабы достойно подготовиться к предстоящему всеземному испытанию, в январе месяце руководство компании решило провести тренинг по выживанию в экстремальных условиях, для чего коллектив будет разбит на четыре команды по двенадцать-пятнадцать человек и без каких-либо средств к существованию заброшен в псковские деревни. Помимо необходимости выбраться коллективно, группам предстоит заработать определенные баллы путем продажи местному населению своих услуг, причем, без получения вознаграждения в виде денег. Обо всем будет дополнительно объявлено сразу же после январских праздников.

Бурные аплодисменты выразили народную радость уже заалкоголизированного стада, еще не знавшего, как на самом деле выглядит борьба за жизнь. Впрочем, меня всё услышанное лишь заставило улыбнуться и вспомнить летнее приключение в компании с Лариком.

— Все мы, все мы — немножко Маугли, — сказал я самому себе, отчего-то придя в хорошее расположение духа. И продолжил монолог с собственными мыслями. — Но вот когда судьба тебя накрывает своим залпом неожиданных сюрпризов без какого-либо предупреждения, то тогда это действительно круто. А так… Так это — обычный корпоративный тренинг…

Через минуту я поймал себя на том, что уже набираю Лешкин номер, чей зычный голос уже звучал в моём ухе:

-Да, Мишутка! Я тебе слушаю.

-Ларик! Бля! — Я тоже засмеялся. –Слышь, Лешкин, а на Украину со мной летом поедешь?

-Гавно вопрос, — моментально выдал друг. — А на свадьбу пойдем?

Я блаженно лыбился, полностью мысленно выйдя из продолжающегося корпоратива. Само преддверие, только лишь надежда, что мы снова окажемся на гостеприимной украинской земле согрела меня круче любой водки, даже не самогонки. Попрощавшись с Лариком, я тихо собрался и по-английски покинул банкет, желая пару остановок прогуляться по поздневечернему Питеру. И хоть на улице было минус семь, на душе почему-то до сих пор оставалось тепло-тепло, и все мысли мои устремились в такое удавшееся прошлое лето. Значит, оно было проведено не зря, не впустую. А всё остальное уже не имело смысла. Я знал, чего я хочу в будущем, чего жду в наступающем году, и само по себе это простое ожидание чего-то светлого и чистого и было простым человеческим счастьем…

ММ апрель 2011