Leda — Яков Есепкин Мелос Черная суббота

I

Пока еще земная длится мука,

В седой воде горит реальный свод,

У жизни есть надмирная порука,

Которую ничто не разорвет.

И к вьющемуся золоту простора

Сквозь требник черноблочной пустоты

Сгоняет неизбежность приговора

Последние тяжелые мечты.

Накат небес, загробный жест Цирцеи

И черный снег, поставленный сгорать

Меж бездн столпом, —— чем ближе, тем страшнее

Держаться за пяту и умирать.

ΙΙ

Днесь трагик перед взором Мельпомены

Робеет, и клянут материки

Не видевшие огнеликой сцены

Чердачники, парчовые сверчки,

Да на подмостках спят ученики

Пред серебристым взором Мельпомены;

Днесь листья попадаются в силки

Кустов, а жизнь рождается из пены

И к телу приколачивает явь,

И в опере поют басами черти,

И ты в душе оплаканной оставь

Все, должно тлеть чему и после смерти.

III

Оставь, как оставляют навсегда

В миру по смерти красной упованья,

Теперь сочится мертвая вода

Меж губ и ложно молвить дарованья

Огонь и святость боле не велят,

Пусть лгут еще певцы и словотворцы,

Им славу падших ангелов сулят,

А мы, Фауст, преложим разговорцы

Пустые, хватит этого добра

В изоческих юдолях, за надежды

Оставленные дарствовать пора

Черемников, ссеребренные вежды

Потупим и зерцальницы в желти

Свечной преидем благо, адской флоры

Церковные боятся, но прости

Сим юношам и старцам, Терпсихоры

Иль Талии не знавшим, им одно

Сияло богоданное светило,

А мы и четверговое вино

Пили, и благоденствовали, мило

Нам это вспоминание, церковь

За утварями свет подлунный прячет

От регентов своих, лазурью кровь

По требе не становится здесь, плачет

О юноше Иуде весело

Божественная Низа, льются вина

В огнях превоплощенные, зело

Балы, балы гремят, нам середина

Земной и бренной жизни тех огней

Свеченницы явила, в изголовье

Оне стояли морно средь теней

Юродствующих висельников, совье

Полунощное уханье прияв

За вечности символ, мы о порфирах

Зерцала перешли, убогий нрав

Главенствует в аду, на мглы гравирах

Теснятся огнетечия химер,

Альковные блудницы воздыхают

О царственных томлениях, манер

Искать ли здесь приличных, полыхают

Басмовых свеч завитые круги,

Чурные ворогини зло колдуют

Над гущею кофейной, сим враги

Духовные, в окарины и дуют,

Иосифу сколь верить, без числа

Кружащиеся нимфы, хороводниц

Вниманием балуют ангела,

Упавшие с небес высоких, сводниц

Вокруг точатся мрачные чреды,

Кого для панн сиреневых отыщут

Оне теперь, нетеневой среды

Тяжелые смуроды, лихо свищут

Разбойные соловки тут и там,

О Шервуде забудь попутно, рядом

Пеют унывно ведемы, к хвостам

Русалок льнутся черти, неким ядом,

Живым пока неведомым, оне

Их поят и лукавые скоринки

Отсвечные в глазницах прячут, вне

Кругов огнистых гои вечеринки,

Померкнувшие фавны говорят

На странном языке, мертвой латыни

Сродни он, божевольные горят

Порфировые донны, герцогини

С кровавыми перстами веретен

Барочные кружевницы на прочность

Испытывают адскую, взметен

К замковым сводам пламень, краткосрочность

Горения желтушного ясна

Гостям, текут хламидовые балы

Фривольно, ядоносного вина

Хватает рогоимным, а подвалы

Еще хранят бургундские сорта,

Клико с амонтильядо, совиньоны

Кремлевские, арома разлита

Вкруг свечниц золотящихся, шеньоны

Лежат мелированные внутри

Столешниц парфюмерных, примеряют

Урочно их чермы и упыри,

Личин замысловатость поверяют

Гармонией чурной, еще таким

Бывает редкий случай к верхотуре

Земной явиться с миссией, каким

Их огнем тлить, в перманентном гламуре

Блистают дивно, Фауст, отличи

Цесарок адских, те ж творят деянья

Расчетливо, каморные ключи

Гниют внизу, а шелки одеянья

Запудривают бедные мозги

Певцов, глядят на броши золотые

И верно покупаются, ни зги

В балах не видно, где теперь святые,

Где требницы высокие, горят

Одних черемных свечек средоточья,

И чем царевны мертвых укорят

Мужей иль женихов еще, височья

Давно их в терни, серебром персты

Порфировым и цинками увиты,

Певцам бывает мало высоты,

Но присно достает бесовской свиты

Внимания и милости, от мук

Сих баловней камен легко избавить,

Реакция быстра на каждый звук

Небесный, всуе черемам картавить

Негоже, им дается за пример

Хотя б и твой сюжетик, друг полночный,

А дале тишина, узнай химер

Меж пигалиц рождественских, урочный

Для каждого готовится пролог

Иль в требе мировой, иль с небесами

Равенствующий, юности за слог

Платить грешно, а святость голосами

Барочных опер высится туда,

Где быть и должно ей, но те пифии

Свергают времена и города,

Их узришь, в бесноватой дистрофии

Никак не различить оскал тигриц,

К прыжку вобравших когти, злобногласных

Пантер черногорящих, дьяволиц

Холодных, с адским замыслом согласных,

Одну я мог узнать пред Рождеством,

Сквозь хвои мишуру она глядела

Из матового зеркала, с волхвом

О чем-то говорила или пела

По-своему, хрустальные шары,

Сурьмой и златом вдоль перевитые,

Тисненые глазурью, до поры

Взирая, мигом очницы пустые

Засим в меня вперила, жалость к ней

Мне, друг мой, жизни стоила, однако

Печаль не будем длить, еще огней

Заздравных ждут нас течива, Лорнако,

Итурея, Тоскана ль, Коктебель,

Немало дивных местностей, где спрячут

Нас мертвые камены, эту бель

Височную легко узнать, восплачут

Утопленные ангелы, тогда

Явимся во серебре и порфирах,

Нам в юности безумная Звезда

Сияла, на амурах и зефирах

Давно кресты прочатся, таковы

Законы жизни, планов устроенье

Влечет демонов, истинно правы

Не знавшие бессмертия, троенье

Свечное и патиновых зерцал

Червницы зрим, Фауст, нас флорентийский

Ждет красный пир, еще не премерцал

Взор ангела Микеля, пусть витийский

Горчит отравой бальною язык,

Цыганские бароны бьют куферы

Серебряные эти, но музык

Боятся фьезоланские химеры

И дервиши Себастии, певцы

Лигурии и сирины Тосканы,

Елику наши бойные венцы

Сиим не по размерам, возалканы

Одне мы, аще много в червной тьме

Злоизбранных, стооких и безречных,

По нашей всепорфировой сурьме

Лишь смертников узнают неупречных.