Марина Киевская — Режиссёрское

Мне ни много–ни мало — всего двадцать восемь. Мне всего… мне ещё… мне уже… мне теперь.

Были сладкими речи и страстными ночи. Поцелуи, нелепо слетавшие с губ.

Имена нелюбимых, любимых и прочих — в старом файле архивном три столбика групп.

Здесь все лица забыты, ведущие роли были сыграны в первой из горе–премьер.

С визгом дамы Vip-ряда по швам распороли плащ героя-любовника (в свой шифоньер).

Со второго кричали: «Верните билеты!», и в антракте сознанье терял билетёр.

Я стояла тогда режиссёром отпетым, точно зная, что ты — никудышний актёр.

Причитал за кулисой уборщик Ираклий, мол, бессовестный зритель, не ценит наш труд.

Репетиций не будет, не будет спектаклей. Мой вердикт был такой: «В пламя дерево Будд».

Лёгкий выдох. Осталось то дерево целым. Плодоносило пятый богемный сезон.

И актёрский состав был на радость — доспелым, и нашёлся опять к удивлению — «он».

Слёзы горя на сцене — и счастья — за сценой, а зазубренный текст всё никак не идёт.

Обозлённый суфлёр вместо «мой драгоценный», забывая про шёпот, кричит: «идиот!»    

И мешали любовь в бутафорных бокалах. Пили залпом, меняя на воду вино.

Но пьянели мы вправду, потом вполнакала были сыграны — Моцарт, Шекспир и Гуно.

Театральная жизнь с надоевших подмостков перешла в повседневную. Сами виной.

И антракт за антрактом строптивый подросток перескакивал с пятого в двадцать восьмой.

Тихо сходит со сцены безгримная память. Быстрым нервным щелчком нажимаю Delete.

Мои пьесы теперь уже некому ставить…Режиссёр, умирая, сказал: «Не болит».