В Невский — Пётр и Феврония

— Нам мы только до жилья добраться. — Шептал под нос водитель Ваня. Был он натянут словно струна: напряжение было слишком большим. Оно передавалось и пассажирам. Разговоры прекратились. Тишина. Только урчание старого мотора, да насмешки февраля нарушали её.

— Мы явно заблудились. — Говорил Тёма, пытаясь что-либо разглядеть на карте. — Где-то свернули не туда.

— Чёрт! — Громко выругался Ваня. — Лучше б мы остались дома. Пили пиво, хрумкая сухариками.

— Не вспоминая нечистого, иначе явится. — Поддержал друга Тёма.

С задних мест не раздавалось ни звука. Две подружки хохотушки, Валя и Аня, притихли, чуя вину за собой. Инициатива покататься по глубинке области принадлежала им. Захотелось девочкам романтики и приключений. Пожелалось сменить наскучивший сценарий праздников.

— Огни! — Радостно взвизгнула Аня, показывая рукой направление.

— Деревня!— Валя не отставала от подруги.

Тут уж и парни увидели наличие поселения. Словно спасительный оазис посередине снежной пустыни. Указатель на обочине дороги подтвердил их догадку, информируя, что перед ними небольшая деревушка Аракчеевка.

   По истечению времени, длинною в добрый час, они нашли жильё. В одном лишь доме целой улице им открыли дверь, на пороге которого стоял высокий, статный старик с длинной, разлохмаченной бородой, и давно не чесаными волосами. Вид у старика был далеко не располагающим, и где-то, даже, пугающим. Густой, жутковатый голос походил на раскаты грома после долгой вёдерной погоды:

— Проходь сюды, жаль, что ли воды. Чаю налью, а на большее не рассчитывайте. Всё одно нет ничего.

— Нам бы согреться, да непогоду переждать. — Говорил Иван, извиняясь за вторжение.

— Да жалко, что ли тепла-то? Что для одного топи, что для оравы. Всё одни и те же дрова в печь кидай. Да на ней родимой и спать придётся. Да на полатях ещё. Извиняйте, диванов и перин не держу. Да и не к чему они мне. Прихоть, баловство. Да и ладно, проходь, бедолаги. — Наконец-то он посторонился, пропуская в дом не прошеных гостей.

Зашли невезучие искатели романтики в избу, и …. Попали вмиг в далёкое прошлое. Керосиновая лампа не разгоняла темноту, а лишь смягчала её состояния сумерек. На бревенчатых стенах иконы и кресты. Стол дубовый некрашеный, и лавки ему под стать. На нем чугунок отварного картофеля, чашка с квашеной капустой и куски подового хлеба. Самое современное были настенные часы — ходики, которые громко тикали, напоминая о вечности. Тепло. Печь еще не была закрыта, и старик присел перед ней на низенькую табуретку, словно перед камином, грея свои старые косточки. А гости меж тем распаковали дорожные сумки. И давай все припасы метать на стол: пиво и рыба, колбаса и сыр, яблоки и бананы. Всё в упаковках ярких, цветных, жизнерадостных. Даже в комнате стало как-то светлее. Радостнее уж точно. Дед наблюдал за ними, хмурил лохматые брови, но молчал. От пива он отказался наотрез, а вот кусок сырокопченой колбасы, перекрестившись, взял. Молчал, прислушивался к разговору молодых. А те постепенно отогревались. Успокоились, ушло напряжение. И беседа полилась легко и непринужденно. Обо всём и ни о чём. За очередной баночкой пива произнесли тост: «С днём святого Валентина. За влюблённых!».

И не заметили, как дед ещё больше нахмурил брови. Покачал нечесаной головой, да вздохнул. Тяжело, с укоризною. Воцарилась тишина. Смотрят недоумённо гости на хозяина, силясь понять, чем не угодили ему и вызвали гнев на лице.

— Да русские ли вы? — Спросил наконец-то он.

— Россияне. — Ответили гости.

— Православные ли? Во Христа веруете? Истинно веруете? — Продолжил допрос старик.

— Правильной веры мы. — Играючи, ответили они.

— Да чего же вы тогда праздник не наш почитаете? Чего Господа Бога гневите?

Приутихли, призадумались полуночные путники. Лишь Тёма, пивом чешским подогретый, осмелился возразить грозному хозяину:

— Да хочется, что бы и у нас был праздник всех влюблённых.

Усмехнулся горько дед, зашвырял в печи кочергою. Вспыхнуло пламя ярче, окрашивая его седые волосы в пурпур. То еще зрелище. Тревога почему-то вернулась.

— Да ведь и у нас, православных, есть такой праздник. Осьмого сенозарника. То бишь восьмого июля. Подходящий день для всеобщего празднования.

— Расскажи, дедушка.

— Страх, как интересно. А почему об этом никто не говорит, никто не ведает, не знает? — Дружно бросились просить старика девчонки.

Почесал дед затылок, пригладил мозолистой рукой бороду, пошевелил грозно бровями, да и начал сказ вести. Не спеша так, с продолжительными паузами, взвешивая каждое словечко.

— Давно это было. Восемь веков назад. И было это на славной земле Муромской, что стоит сейчас град сей во Владимирской области. Шел тогда 1203 год от Рождества Христова, или 6711 год от сотворения Мира. В сей год вступил на престол княжеский славный князь Пётр, сын самого Юрия Владимировича. Только одно омрачало: болен был княже. Недугом серьёзным, проказой нареченной. Никто не мог излечить болезнь эту. Ни волхвы, ни знахарки, ни эскулапы заморские. Отчаялся было уже князь молодой. Да случилось так, что один из отроков князя забрёл в село, называемое Лаской. Там он и встретил Февронию, мудрую девушку. Поговорив с ней, понял он, что только она и может излечить князя от страшного недуга. Но и цены красна девица запросила немалую — князь должен был взять её в жены. Поспешил отрок к господину своему, передал слова девицы. С большим пренебрежением отнесся князь к словам ее: «Да где это видано, чтобы князь женился на дочери простого бортника?». И всё же дал на то согласие. Передали Февронии слова его. И получили взамен мазь чудотворную. «Пусть язвы на теле помажет князь. Все, кроме одной. Да в баньке хорошенько попарится». Так и сделал князь Пётр. И вышел из бани, чувствуя уже себя здоровым, и удивляясь столь быстрому выздоровлению. Взять в жены простолюдинку он не пожелал, а послал Февронии богатые дары. Не приняла их красна девица, отослала обратно. И тогда от язвы той, которая мазью осталась не мазанной, пошли по всему телу новые болячки. Еще пуще разболелся князь молодой. И вновь Пётр поехал к Февронии. Просил у неё прощение и клятвенно обещал взять в законные супруги её. И вновь получил чудотворную мазь. И вернулся в град Муром с молодою женою, где стали жить благочестиво, блюдя заповеди господни. Да только боярам не по нраву то было. Не желали они признавать в дочери бортника княгиню, не желали поклоняться ей. Не мог усмирить их князь молодой. А те лишь требовали отпустить деву: «Пусть возьмёт золото сколько душе угодно и ступает на все четыре стороны». И ответила им Феврония: «возьму я с собою только супруга своего». Обрадовались бояре, быстро приготовили судно, отправляя князя своего со своею супругою. Да только после этого началась в Муроме смута. Распри пошли меж бояр и вельмож. Каждый, мечтая занять престол княжеский, убивать пошел иных желающих. Отец на сына, брат на брата. Лилась кровь, не смолкал плач вдов и матерей. И призвали тогда жители славного Мурома князя Петра возвернуться на престол свой, законный, отцом завещанный.    Смилостивился князь, и вернулись они с Февроньей в город свой. И правили там, соблюдая все наставления господа нашего безупречно.    Великими делами прославились они, справедливостью и милосердием. Принимали странников, одевали нагих, кормили голодных, избавляли бедных и убогих от напастей, излечивали больных.

И умерли блаженные Петр и Феврония в один день и в один час. Восьмого июля 1228 года от Рождества Христова, то бишь в 6736 году от сотворения Мира. Вот и являются они образцов христианского супружества и верности. Молитвами они низводят благословение небесное на вступающих в брак.

Замолчал старик, и даже дрова в печи перестали потрескивать и шипеть. Угасали огоньки, и в комнате становилось темнее. Заплясали тени по бревенчатым стенам. Куда-то ушло веселое настроение. Осталась лишь легкая грусть, от которой пощиплевает в носу, да слезинки наворачиваются в уголках глаз. Вздохнул дед тяжело и промолвил:

— Нельзя забывать прошлое своё. Не построить без памяти будущего. Помните об этом, дети мои. Да прибудет с вами Господь!