TwiXP — База

— Псс… псс… э… — взволнованный голос из темноты.

В дальнем конце коридора пискнул лифт, быстрые шаги по вычищенному полу. Я оторвался от монитора.

И понял, что это не сон.

За 19 часов до этого…

На дне пивной кружки остатки пены, фисташки разбросаны по столу. Она подсела.

— Проблемы? — улыбка. Голливуд. И ноги — шикарные бедра, шпильки. Мне плевать, у меня отец умер. Не сегодня. Когда угодно, только не сегодня, и даже самые красивые ноги не заполнят едкую пустоту. Не знал такую раньше. Жизнь кажется фильмом, просто смотрим, думая — ничего с нами не случится: катастрофы, теракты, сибирская язва. Как больно и приятно разочаровываться в наивном этом мнении. Начинаешь чувствовать себя мудрее и… живее. Отвечу, не надо обижать девушку.

— Сегодня знакомиться настроения нет, — чего я, как школьник, даже сейчас, в почти тридцать, полупьяный и грустный ищу взглядом на дне кружки? Как иногда бесят эти игры, иногда хочется сказать — я люблю тебя, хочу тебя! Нет, мы играем, всегда играем в долгом фильме под названием жизнь.

— Понимаю, — хлопает ресницами. — Второй день дождь… гроза. Вы необычный. Здесь другой контингент.

Знаю, не надо смотреть через плечо на задымленный бар с бильярдными столами и двух безбородых байкеров с бутылками пива «Bud». Ты здесь тоже ярко смотришься в коротком платье, с ухоженными волосами.

— У меня отец умер, — всё-таки начал с ней играть. Хочу, чтобы пожалела. Внутри, на дне, как гром снаружи, прозвучало желание.

— Соболезную, — плохо играет. Не верю. Встает и уходит. Шпильки стучат меж столами. Как правильно. Мудро. Это последнее, что я помню, дальше разум рисовал мне картинки, размытые барабанящим за окном дождем.

Пиво, много пива, байкеры улыбаются мне, сидя за стойкой. Я их очень люблю — кажется, меня поняли. Картинки тают; дождь, размывающий их, не утихает, китайской пыткой заколачивая гвозди в мозг.

Я открыл глаза от холода и тут же закрыл от дождя. Мерзкие капли брызжут в лицо, я встаю, нога поскальзывается на грязи. Где я?! Ночь, идет дождь, земля и трава, раскаты грома, вспышка рожденного грозой света показала забор с металлической сеткой и колючей проволокой. Снова вспышка, забор вокруг меня, я в поле. Ночь! Дождь!

Я упал. Зубы стучат. Холодно.

Допился. Смешно. Потом резко не смешно. Поднялся с колен; всё тело сковано, болит, резкие судороги проходят по нему, как раскаты грома. Что за одежда на мне? Черный комбинезон. Номер — семь, ноль, четыре. Этого не может быть, такого не бывает. Институт, общага, первый секс, работа два через два, «Лансер» в кредит — я простой человек. Всего этого нет! Я всего этого не хочу! Может быть, меня избили и выкинули в поле байкеры? Забор срастается со строением, и дверь, как на подводной лодке: без углов, с крутилкой в центре. Фильм ужасов. Режиссер кричит: «Мотор!». Оглушающие раскаты грома.

Фильм ужасов.

Потому что мне страшно. Потому что мне надо идти к двери.

Страх съедает изнутри, как болезнь, но я иду; знаю, даже на грани обрыва, куда падают все несбывшиеся мечтатели, знаю суровую жизненную правду, далекую от офисного планктона вроде меня — страх нужно побороть. Человек, поборовший страх, вышел из пещеры и начал пахать землю. А я вошел в пещеру, где воет сирена и красный свет аварийный ламп бегает от пола к потолку.

Повеяло могильным холодом. Коридор и двери, два лифта — один грузовой. Теплей не стало. Позади дождь и мокрые следы с ошметками грязи.

Кто играл в «F.E.A.R», меня поймет — такое же место, лаборатория, бункер, везде темно, и страх не игровой, настоящий. Страх от невозможности всего этого. Со мной. В голове вспыхнул темный бар, красотка, шпильки. С каждым шагом вглубь коридора всё больше хотелось её ещё раз увидеть, сказать ей нечто важное.

Первая попавшаяся комната: офисные столы и перевернутые стулья. Два монитора светятся, куча бумаг: доклады, рапорты…

Моя фотография. Здесь. Безумие.

Сергей. Всё верно: рост, вес, возраст. Откуда взяли?! Телефон… симка. «Контакт» действительно читают. Электронные письма за год. В мониторе папки, файлы. Дрожащая рука щелкнула мышкой. Я дышал быстро, боялся за сердце. Закрой глаза и спи. Сон. Я больше не пью.

— Псс… псс… э… — взволнованный голос из темноты. Ноги от страха подломились; хорошо, что сзади стул. Я оторвался от монитора. В дальнем конце коридора вежливый писк лифта, быстрые шаги по вычищенному полу. Шаги решительные, как у военных. Но голос из темноты напугал ещё больше.

Ученый — мужик старше меня, плешивый, косоглазый, в белом халате. Выглянул из-под стола, призывая рукой. Будто я сам не хочу под стол!

— Сергей, да? — знает моё имя. Страшный, с черными глазюками, как у хомяка. Смотрит в пол. — Ты очков на столе не видел?

— Какие на…

— Тсс…

Шаги свернули, затихают. Писк лифта.

— Я… проснулся на улице. Что происходит? Где мы? Ты хоть понимаешь, мужик, что…

— Да не болтай ты. Тихо…

— Рот не затыкай.

— Они вернуться сейчас.

— Кто?

— Слили нас. Восемь лет работы коту под хвост? Кто-то сверху брякнул.

— И чё?

— И всё, — ученый не сдержался — фыркнул громче обычного. — Слили нас, понимаешь, слили. Тебя, меня… Тебя вообще в первую очередь. Пошли. Куда ж очки делись?!

Пополз на четвереньках в коридор; ничего не боится.

— Стой!

Не слышит. Уполз и всё.

— Эй…

Пополз и я.

Труп лежит за поворотом, ко мне спиной. Молодая женщина в белом халате, черные волосы вылезли из-под синей заколки.

— Ты, главное, доберись до прессы… Нет. Лучше просто живи. Живи и всё. Забудь эту грозу проклятую, — бубнит что-то ещё. Уполз на лестничную площадку, дальше — в подсобку. Я — за ним. Сзади, далеко, правда, опять шаги. Ищут кого-то? Хотя, понятно, кого.

— Видишь решетку? Вынимай.

— Не вижу.

— Да вот же. Стой! Подожди ты! Потихоньку. Вылезешь — беги в сторону леса. Всё равно куда-нибудь доберешься.

— Погоди, а… Москва то где?

— Километров сто. Залезай.

— Ты первый.

— Не… — мотает головой. — Лезь.

— А ты?

— Не…

Темно. Издалека гул вентилятора, под ногами щелкают стальные пластины.

— Так чего здесь случилось то?

— Слушай, давай ползи уже, а! Оно тебе надо?! Меньше знаешь, крепче спишь.

— Уверен, что я усну теперь?

Вздыхает, поглядывая на распахнутую дверь. — Слышал, что бывает, когда в человека молнией бьет?

— Что «бывает…»? Умирает.

— А вот и нет. Многие выживают. А ещё бывает, к глухим слух возвращается, языки начинают знать. Древние.

— Ты вообще про что сейчас?

— Мы тут… — на дверь со страхом смотрит. — Мы тут изучали таких вот… уникумов. Ну, понимаешь, тех, в кого молния попала.

— Я то здесь причем? — ей богу, в морду дам. Крыса лабораторная.

— Да как сказать…

— Как?

— Ну, короче, не только изучаем мы. Производим ещё. Понимаешь? Привозят сюда разных, гостей столицы в основном, а мы их на улицу, под грозу. Кого-нибудь да и бахнет. Мы его на анализы, тесты разные проводим. Постановление пришло сверху — создать отряд таких вот бойцов, тех, кто от удара молнией способности получил. Ну, и ты… тоже сюда попал.

— Чет я не помню, чтобы в меня молния била.

— Ты записи на компьютере не видел чтоль? Шарахнуло тебя, и память отшибло.

— Так я ничего не чувствую. Никаких способностей.

— Так не все чувствуют. И получают тоже не все. Изучать надо, а мы тебя только запустили, тут эти…

— Кто «эти»?

— Ну, спецназ, — скрипит зубами, объяснять устал. — Положили всех. Свидетелей ликвидировали.

Ну, бред же! Полнейший бред. Даже бить дурака косого не хочется.

— А ты то чего со мной не идешь?

Шаги близко, ступеньки считают. Не успеем! Пополз в темноту, плевал я на косого. На правительственные разборки тоже плевал. Я жить хочу, просто жить. И выбраться из этого страшного сна. Как бы ещё выбраться? Поворот, темнота; ударился лбом об угол. Впереди тусклый свет, увидел стенки туннеля. Как таракан, на корячках ползу вперед. Может и вправду молния в меня ударила? Ничего не помню. Впереди свет. Решетка. Голова в шлеме.

— Второй сектор — чисто! Две группы на нижний этаж! — трещит рация. За спиной «Винторез», стоит посреди коридора в камуфляже. Меня не видит, я над ним.

Двигаться нельзя. Страшно. Локтем поведешь, металл щелкнет. Руки дрожат, по-настоящему. Последний раз так на ГОСах дрожали. Опять эта баба перед глазами, её ноги. Ведь умру, и всё — не сон. Может такое быть, запросто может: спецназовец, ученый, гроза. Закрою глаза и проснусь утром.

— Седьмой! Первый уровень — чисто! Подгоняйте машину! — сквозь динамик сухой голос.

— Понял! — устало ответил салага. Поплелся куда-то.

Я тихо воздух выпустил. Знаю их — не люди. Роботы. Как можно так служить стране? Слепо. Бездушно. Ненавижу такую армию. Ненавижу и боюсь.

Снова шаги, металлический туннель приглушает их. В решетке мелькнули две фигуры в камуфляжах. Тащат…

Косого тащат.

Стеклянные глаза ученого увидели меня через решетку, белый халат в крови. Когда его нашли? Как нашли? Как убили? Почему я выстрелов не слышал? Тело не подчинялось, но я сдвинулся с места. Пополз по темноте, как котенок в материнской утробе. Натыкался на углы, металл подо мной прогибался, я замирал и не дышал, но…

Тихо. Очень тихо.

Среди тишины пришел запах грозы. Свежий, живой. Я давно не плакал. Страшно и стыдно мужику плакать. Принижает нас, равняет с бабами. Даже слезы радости нам противопоказаны. Свет лился из-за угла. Как и шум дождя.

Обоими ногами выбил решетку. Дождь, холодный душ посреди залитого ночью поля. Вспышки молнии. Теперь родной, наверное. Побежал по высокой траве, окунаясь в дождь. Запах сводит с ума, сводит с ума тяга жить, творить, верить.

Человек проходит через ад и очищается, понимая, как много вокруг него прекрасного и живого, бесценного, того, что продаем за копейки, гоняясь за миражами из тщеславных мечтаний.

Я жив. Решетчатый забор утонул в ночном горизонте. Скорый бег бросает в чащу. Расцарапал лицо; бегу, бегу, бегу!

Найдут. Бумаги с данными остались на столе. Всё осталось. Я понял, почему косой не полез в вентиляционные шахты — некуда идти. Как и мне.

Вышел на шоссе. Машина засвистела тормозами, свет фар выцепил меня из темноты обочины. Окатило водой придорожной лужи.

— Жить надоело?! — щетинистый водила с сигаретой в зубах опустил стекло, глядя на меня, как на йети. — Че под колеса лезешь?!

— До Москвы. Приедем, рассчитаюсь.

— Залазь, — после паузы вздыхает водила.

Не верю в произошедшее. Не верю до сих пор. Не верю, что выжил. Думаю, виноват алкоголь. Эта мысль посещает всё чаще. Мы приехали, я пошел домой за деньгами. Ключ лежит в секретном схроне.

В квартире темно и тихо. Тикают часы.

Отец сидит привычно в кресле с бахромой, читая газету. Очки повисли у него на длинном носу. Взгляд встретил меня в прихожей. Я медленно сполз по стене, не в силах что-либо сказать или сделать. Забыл про деньги, про ночь в лаборатории. Меня снова ударила молния, на этот раз изнутри.

— Ты меня видишь? — со свойственной ему простотой и деликатностью поинтересовался отец.

Я молчал.

— Невероятно, — папашка встал. — Сынок… я только сейчас понял.

Я тоже понял.

Понял, о какой сверхспособности, подаренной молнией говорил косой ученый. Он, наверное, ещё не догадался, почему не может выйти из лаборатории.

Ему суждено бродить в ней вечно.

Тимофей Верхов (14.05.2012).