Leda — Яков Есепкин Первое послание к римлянам

I

Я душу придаю карандашу,

Его шестилопаточную спину

Терзаю. Ослепленные машины

Отходят. Думал, это опишу.

Примерно так. Четыре пары рук,

Брезент, напоминающий объятья,

И лиц эмаль, и в очесах испуг,

Поскольку люди с листьями не братья.

Всё фуги лакримозные звучат,

Хоронят отроков благожеланных,

Мизинцами по клавишам стучат,

Обслужники, с земель обетованных

Лишь кадиши лиются и тоска,

Снедавшая отравленных царевен,

Опять боговозвестно высока,

А тристии гербовник чернодревен.

Любовь моя, прощай и не грусти

О юности высокой, эти строфы

Тебе одной готовились, почти

Успение их близу Гологофы

У бостонских парадников и дочь

Свою, мою ли правды не избави,

Я счастие искал, пустая ночь

Вкруг Царствия, поет о чем-то равви.

Мы ангелам равенствовали там,

Где ныне бдят костлявые уродцы

И тянутся к шафрановым листам,

И ждут, когда очнутся богородцы.

Что мертвых кармным тернием венчать,

Венечие их мраморы сокрушит,

Сколь некому ко Господу кричать,

Пусть нощь хотя рыдания не глушит.

Во здравие, во имя сатаны

Алкеи препарируют стихии.

Молчанием ягнят окружены

Останки невоскресшего мессии.

Но тьма подвластна свету, смерть природы

Есть смерти отрицанье. Словно оды,

Где тризну правят, яко божество,

Стоят кусты пред нами. Естество,

Состав их будет жить, и шелест крови

Разбудит бытие в сакральном слове.

II

А кто глаголет нынче, посмотри,

Друг Фауст, разве милые плутовки

Из царевой обслуги, словари

Давно пылятся туне, заготовки

Порфировых тезаурисов тще

Горят в червленой требе, не берутся

Хоть слово молвить знавшие, свече

Витийской стать и не куда, сотрутся

Тотчас огонем басмовых теней

Образницы, точеные виньеты

Исчезнут на муаре, а огней

Заздравных боле нет, куда сонеты,

Скажи, теперь Уильяму нести,

Каких желать от камен упований,

Подсвечники желтушные тлести

Устали нощно, будет и названий

Искать благих на рыночных торгах,

Звать культовыми юных графоманов

Пусть могут их пифии, о слогах

Небесных не ищи уже романов,

Письмо закончил Майринк, а propo

Ему Толстой и Грин еще вторили,

Шучу, шучу, а мрачный Белькампо,

Чем классиков он хуже, говорили

Всегда лишь с ангелочками певцы

Бессмертия, здесь возраст не помеха

Для творческого бденья, образцы

Зиждительства такого и успеха

Сиреневых архивниц череда

Верительно хранит, хоть Иоганна

Возьми к примеру, где его года,

Убельные висковия, слоганна

Трагедия была в закате дней,

Твоим какую люди называют

Известным всуе именем, ясней

Сказать, камены благо обрывают

Реченье на полслове лишь засим,

Когда урочно молвить нет причины,

Условий, либо хроноса, гасим

Скорее свечки наши, мертвечины,

Прости мне слово низкое сие,

Я чувствую присутственную близость,

Гранатовое рядом остие,

Но Коре не урочествует низость

И значит к здравной свечнице теклись

За речью нашей битые черемы,

Их ад прощать не будет, отреклись

Небожные креста, палят суремы

Сребряные и червные всё зря,

Сыночков, дочек, царичей закланных

Юродно поминают, алтаря

Прейти нельзя сиим, обетованных

Земель узреть, всегда они легки

На Божием и ангельском помине,

Обманем пустотелых, высоки

Для них в миру мы были, разве ныне

Уменьшились фигурами, так вот,

Огней финифть когда сточилась низко,

Видна едва, порфировый киот

Я вновь открою с образами, близко,

Далече ли те ведьмы, нам они

Теперь мешать не станут, поелику

Вослед их роям адские огни

Летят и шелем значат, будет лику

Святому есть угроза, Аваддо

Сам рыцарски налаживает сущность

Уродиц, в ожидании Годо

Те вечно и пребудут, а наущность

Иль пафос авестийский астролог

Возьмет себе по делу на замету,

Чермам небесный тризнится пролог,

Но держат их сословия, сюжету

Зело чуры не могут помешать,

Я, Фауст, выражаюсь фигурально,

Годо здесь только символ, искушать

Художника любого аморально,

Тем более духовного, финал

Деянья такового очевиден,

Один зиждится в мире идеал,

Толкуем он по-разному, обиден

Сейчас барочной оперы певцу

Молчания девятый круг, но требы

Мирской бежать куда, его венцу

Алмазному гореть ли, гаснуть, небы

Ответствовать не могут, за пример

Я взял случайность, впрочем, сколь пустое

Искусство это, пифий и химер

Пусть морит Азазель, ему простое

Занятие сие, итак, вторю,

Един лишь идеал, а толкованье

Вмещает формы разные, царю

Смешон колпачный Йорик, волхвованье

Дает порой нам истинный урок,

Порой его дарует жить наука

Иль десно умирать, бытийный срок

Есть действий распорядок, длится мука

Творца, темнеет греевский портрет,

А он еще и молод не по летам,

Влачит себе ярмо, тогда сюжет

Является вопросом и к ответам

Зовет, к священным жертвам, ко всему,

Зовущемуся требницей мирскою,

Дается коемуждо по письму,

Мирись засим с урочностью такою,

Пиши, слагай, воистину молчи,

Узрев пропасти вечного злодейства,

Алкают виноградные ключи

Бесовские армады, темнодейства

Сего опять вижденье тяжело,

Ответов на вопросы нет, а в мире

Тождественствует ложь любви, чело

Пиита пудрят фурьи, о клавире

Моцарта рдится реквиема тлен,

Каких еще мы красок ожидаем,

Что сплину идеал, кого селен

Желтушных фавориты бдят меж раем

И брошенным чистилищем, среда

Нас губит, добрый старец, помнишь если,

Сам пудрить захотел ее, тогда

Ему камены ясные принесли

Благое назиданье, чтоб писал

Божественного «Фауста», там хватит

И вымысла, и ложи, кто бросал

В Марию камни, вечности не платит,

Иные отдают долги, сейчас

Нам юношей всебледных не хватает,

Нет рукописей, списанных в запас

Архивниц предержащих, не читает

Гомер ли, Азазель новейший слог,

Пылает он, горит без свечек наших,

Платить, когда антихристом пролог

Небесный осмеян, за светы зряших

Адские, Фауст, будем ли, платить

Давно себе на правило мы взяли,

Но спит Гамбург, теперь нас выйдут чтить

Лишь толпы фарисейские, пеяли

Напрасно и платили по счетам

Напрасно, мы не знали в мире блага,

Алмазных мало тлеяний крестам

И света мало нашего, отвага

Дается мертвым столпникам, живым

Нельзя крестов поднять равно, пытались

Их тронуть мертвоцветьем, юровым

За то серебром гои рассчитались

Щедро с музыкой всяким, Гефсимань

Курения такого фимиама

Не вспомнит и кажденья, только глянь

Порфировые рубища меж хлама

Утварного валяются, в желти

Лежат громоподобные куфели

Собитые, гадюки отползти

Хотят от ободков красных, трюфели

Смущают ароматами свиней,

Те рыльцами их пробуют на крепость,

Для бальных обезглавленных теней

Достанет белых ныне, черных лепость

Оценят и вкусят царевны, их

На балы заведут поздней рогатых,

Успенных этих гостий дорогих

Легко узнать по платьям, небогатых

Стольниц тогда убранства расцветят

Соборных яствий темью, чаш громадой

Кипящею, архангелы почтят

Бал призраков, за мертвою помадой

Уста девичьи немы и молчат

Иные гости, это пировенье

Для нас горит и блещет, восточат

Огни свеченниц в мгле, соборованье

Урочное начнется, хороши

Приютов детки мертвые, церковей

Хористки, аще не было души

У князя ли, диавола, суровей

Ему сие вижденье, буде сам

И знает цену гномам рогоносным,

А призрачным барочным голосам

Перечить суе ведемам несносным,

Лишь свечи наши, Фауст, прелиют

Глорийное серебро по гравирам

Порфировым, лишь сребром и скуют

Височники, хотя бы по клавирам

Прочтут печалей злой репертуар,

Гуно сыночков мертвых вечеринки

Хоть на спор не оставит, что муар

Вспылавший, что горящие скоринки

Тлеением извитых свеч, одне

Мы присно, разве кадиши и свечи

Плывут, и лазер адский о вине

Искать взыскует истины и речи.