Homoscribens — Предел

Снег... Снег... Все бело кругом, только стекающие на снег алые капли секунда за секундой отвоевывают себе крохотный кусочек этого бескрайнего белого пространства. Последнее, что глаза успевают выхватить в этом мире, — тонкое обручальное кольцо белого золота, и его владелец предпринимает отчаянную попытку избавиться от него. Из последних сил, превозмогая нестерпимую острую боль, человек сдергивает с пальца ненавистный предмет и теряет сознание...

2

Прошуршав колесами по гравию, автомобиль подъехал к кованым воротам. Сработала система автоматического сканирования, и ворота открылись, впустив хозяина внутрь усадьбы.

Из подземного гаража вверх неслышно взлетел лифт. На втором этаже он остановился, чтобы выпустить невысокого господина лет сорока. Волевой подбородок, будто стальной, решительный взгляд серых пронизывающих человека насквозь глаз, безупречно сидящий серый костюм, белоснежная рубашка и стильный галстук — все говорило в пользу уверенного в себе, обеспеченного человека.

Быстрой походкой он направился в гостиную, где его уже дожидалась хозяйка дома — красивая, утонченная женщина в изысканном декольтированном платье. Ей можно было дать лет тридцать.

— Тебя можно поздравить, дорогой? — улыбнулась она и поднялась навстречу мужу.

— Не уверен, что с этим вообще можно поздравлять. — сухо ответил тот и устало опустился в кресло.

— Ну, как же! Все СМИ только и говорят что о тебе и твоем подопечном.

— Почему тебя всегда так возбуждают эти пересуды в СМИ?

— Почему ты такой колючий? Вот скажи мне, что я опять не так сказала? Я интересуюсь твоей работой, радуюсь твоим успехам, не лезу к тебе, когда ты неделями пребываешь наедине с собой и своими мыслями, но при этом стараюсь обеспечивать тебе необходимый уровень комфорта и спокойствия. Что я делаю не так?

Сейчас Алексею меньше всего хотелось выяснять отношения. И в то же время он отдавал себе отчет в том, что в этой ситуации не прав он. С некоторых пор жена раздражала его всем: своим присутствием и отсутствием, своей заботой и отстраненностью, своей любовью и холодностью. Раз-дра-жа-ла. Он пытался гасить в себе это чувство, непонятно откуда вдруг взявшееся. Они прожили с Кристиной девять лет, и за все это время не было в нем никаких к ней особых чувств, кроме остаточной симпатии, возникшей при первом знакомстве.

Соболев женился просто потому, что надо было жениться. Этого требовали карьера, возраст, статус. Кристина была наилучшим на тот момент вариантом: удивительной красоты девушка с хорошим образованием, правильной установкой «на семью», обеспеченными родителями. Она отвечала всем требуемым критериям. Этот брак представлял собой сухой, почти математический расчет, исключавший какие бы то ни было чувства. На тот момент Соболеву, целиком и полностью отдававшему себя карьере адвоката, лучшей партии было не найти. Все испортила сама Кристина. Она его любила. Любила так, как только может любить женщина. Она душила Соболева своей любовью, вносила хаос в его упорядоченную жизнь. С ней он достиг всего, с ней он окончательно потерял себя.

Красивейшая, самая обсуждаемая в обществе пара, в домашней обстановке представляла собой двух смертельно уставших друг от друга людей, любой разговор которых все чаще и чаще перерастал в обмен колкостями.

— Я уезжаю сегодня.

— Опять на охоту? Или рыбалку?

Каждое завершенное дело Соболева требовало полного восстановления сил: всецело отдаваясь процессу, Соболев мог месяцами искать выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, забывая о еде, сне, мирских радостях — обо всем, что мешало движению к цели. К концу судебного процесса Алексей был словно бы выпотрошен. Хотелось полнейшей тишины, полного одиночества, погружения в себя. И тогда Соболев просто уезжал на неделю в соседний регион поохотиться или поудить рыбу. Кристина была далека от этих мужских «слабостей» и воспринимала их как данность, без особого интереса. Она знала, что с охоты Алекс возвращается другим — словно оттаявшим, прежним, и это вполне ее устраивало. Однако в последнее его возвращение с промысла она почувствовала в нем какую-то перемену, но так и не успела понять, что ее встревожило: очередной судебный процесс вырвал у нее мужа на следующие четыре месяца.

— Да, поеду к Петровичу. В ближайшую неделю здесь будет просто невыносимо: репортеры провожали меня до самого дома. Мерзкая профессия. Еще хуже, пожалуй, моей собственной.

— Поезжай. Когда приедешь обратно? Через неделю?

— Да, как обычно. И отключу телефоны. Если что-то срочное — звони Петровичу, он передаст мне.

Недолгие сборы (рюкзак со всем обмундированием уже давно приготовлен заботливой женой и стоит в гараже), и Соболев, сменивший опостылевшую светскую одежду на комфортный флисовый свитер и охотничьи брюки из бесшумной ткани, сел в Lexus LX470 и вырулил на поселковую дорогу. Сзади блеснули фары «охотников» до новостей, но Алексей не собирался сейчас от них отрываться. До пункта назначения — пять часов езды и множество результативных вариантов отрыва.

3

Предчувствия не обманывали Кристину: в этот раз Соболев ехал не просто на охоту.

В прошлый раз у Петровича гостила племянница с мужем. Общительные, бесшабашные — он быстро нашел с ними общий язык. Володя — коренастый сорокалетний брюнет — был плоховатым охотником, а вот его жена — Алена, мастер по пулевой стрельбе, заставила посмотреть Соболева на женщин с совсем другой стороны. Миниатюрной, похожей на статуэтку балерины девчушке никак нельзя было дать ее тридцати шести. Ни разу не пожаловавшаяся на быстрый походный темп, мгновенно ориентировавшаяся на местности и точно бьющая по цели, Алена была совершенно не похожа на женщин из окружения адвоката. Ему понравились ее острые шутки, ее синие-синие как небо глаза, врезались в память тонкие, музыкальные пальцы. Скользнул по ней взглядом, и что-то шевельнулось в его сердце, до тридцати девяти лет так и не знавшем этого самого причудливого из человеческих чувств.

…Измотанный последними месяцами каторжного труда по защите обвиняемого в двойном убийстве, Соболев буквально летел в эту избушку на краю карельских лесов в надежде на призрачную встречу с той самой. На что он надеялся?

Подъехав к частным владениям Петровича, Соболев поставил внедорожник на выложенной камнем парковочной площадке. Койра, финская лайка, приветливо замахала хвостом, прося ласки. Соболев подошел к ней, потрепал по мохнатому загривку и вытащил из кармана конфету.

— Только Петровичу не говори! — прошептал он собаке.

— Приехал-таки! Привет, привет! — Петрович подошел к Алексею и по-дружески хлопнул того по плечу. — Неужели эти чертовы бандюки еще не пришибли тебя, господин адвокат? Тьфу-тьфу, типун мне на язык.

— Петрович, старый ты обормот! И тебя в этой лесной глуши тоже еще никто не подстрелил! А ведь ходят слухи, что ты хранишь в своей избушке намытое золотишко! Владимир? И ты здесь? Приветствую.

— Здорово, Алексей.

— Лёш, иди в дом. Алена сварила грибовницу. Ты не зря позвонил, что едешь. Аккурат успели и в лес сходить, и к столу все собрать. Так вот, ты ешь, а мы с Володей в город поехали. Завтра сын в отпуск приезжает, так что мне тут не до грибов. На охоту соберешься — Алену возьми. Я ее натренировал — ориентируется она здесь неплохо. Ну, бывай, Лёша.

— Давай, Петрович.

У входа в дом Соболев слегка тормознул. Отчего-то стало тревожно, появился комок в горле. Кашлянув, он открыл дверь и нарочито весело поздоровался:

— Ну, здравствуй, хозяйка!

Алена с убранными в косу русыми волосами, в джинсах и защитного цвета майке-алкоголичке стояла у плиты.

— А, Алёша! Привет! Проголодался? Садись, ешь.

Первая в году грибовница всегда вкусней, но этой, сваренной Аленой, Соболев «уговорил» две тарелки. После до тошноты приевшейся московской вычурной пищи даже простая картошка в мундире, приготовленная в русской печке казалась самым желанным блюдом на свете. А уж грибовница, приправленная деревенской сметаной, ароматным укропом, со свежеиспеченным ржаным хлебом и вовсе была пределом мечтаний…

Пять часов езды, и Алексей попадал в другой мир. Здесь, в глухомани, вдали от телевизоров, мобильной связи, извечного городского шума, пробок, интриг, Соболев отрывался по полной. Он становился иным: так змея сбрасывает старую кожу. И здесь, в этом другом мире, он пересекся взглядом с той, которую уже много лет назад отчаялся встретить, заполнив возникшую в сердце пустоту работой.

4

Через неделю, когда Соболев вернулся в город, у него началась ломка. Страшная, нечеловеческая ломка всего — устоявшихся принципов, привычек, предпочтений. После откровенных бесед с Аленой и Владимиром в нем запустился процесс переосмысления ценностей. Семнадцать лет он строил свою карьеру, по кирпичику выстраивая репутацию не знающего поражений, создавая в судах прецеденты, превращая каждый судебный процесс в хорошо отрежиссированный спектакль.

По приезду он ушел в свой кабинет, лег на диван и долго-долго лежал, глядя в одну точку. Кристина, увидев его в таком состоянии, трогать не стала. А спустя пару дней она все для себя поняла. Алекс больше не спал с ней, выбирая для ночевок диван в кабинете. Больно… Как больно было ей осознавать, что целых девять лет она безуспешно пыталась влюбить в себя человека, который сам, по собственному желанию женился на ней. Зачем? Зачем, если он никогда не любил ее? Полностью обеспечивал, никогда ни в чем не отказывал, позволяя выбирать: работать ли, вести ли дом, путешествовать ли по миру. При общем семейном кошельке ни разу за девять лет Соболев не спросил, сколько и куда жена тратит денег. Он доверял ей во всем, ни в чем не ограничивая. Вот только не случилось у них детей, и в этом видела Кристина корень всех их проблем. Вот если бы… Тогда бы… Все было бы по-другому тогда. Но нет — не случилось. А теперь у Алекса появилась другая — та, из-за которой он смотрит в одну точку и спит на неудобном диване в кабинете.

И горечь обиды душила ее, и слезы капали на подушку, и никак не шел спасительный сон, выталкиваемый мыслями, мыслями, мыслями.

5

Очередной клиент, очередной вызов. Вновь вытаскивать на светлую сторону темного человека, преступившего человеческие законы. Вновь вопреки разуму, требующему наказать виновного, делать все, чтобы тот вышел на свободу, так ничего для себя и не поняв.

— Итак, мы с Вами выбираем следующую линию защиты… Я прошу Вас удержаться от какой-либо самодеятельности. Только строгое следование инструкциям. В противном случае я не могу гарантировать результат… Вы будете играть роль уставшего от всего и всех человека. Человека, загнанного в угол обстоятельствами: которому изменяла жена, которого на протяжении многих лет обманывал партнер по бизнесу, который потерял все… Завтра на суде нам будет нужна белоснежная рубашка, верхнюю пуговицу расстегнете. Нет, галстук не нужен. Мы должны создать впечатление полной Вашей отрешенности от всего. Вас не заботит Ваш внешний вид, Вы полностью погружены в свои мысли. При этом Вы должны спокойно и уверено отвечать на вопросы судьи и присяжных. Понимаете? Уверенно. Так, чтобы у них не появилось и тени сомнения в Вашей откровенности. Вы как бы погружены в себя, и говорите правду — легко, не задумываясь — просто говорите как есть… Мы с Вами уже обыгрывали это. Теперь мне просто нужно соответствие внешнее и внутреннее. Вы — сама отрешенность, печаль, боль за содеянное… Остальное скажу я.

…

— Спасибо, Алексей Андреич! Вы просто не понимаете, что Вы для меня сделали! — оправданный трясет руку адвоката и пытается дружески его обнять. Соболев небрежно устраняется и начинает складывать бумаги в портфель. Процесс завершен. В деле поставлена точка. Пустота… Какая пустота в душе… Ради чего все это?

— Господин Соболев, Ваши театральные постановки безупречны. Вы не хотите составить конкуренцию известным российским режиссерам?

— Господин адвокат, задумывались ли Вы когда-нибудь, что живете на деньги вытащенных Вами из тюрьмы убийц?

— Господин Соболев, что Вас может остановить на пути содействия преступлениям?

6

— На кого мы едем охотиться в этот раз? — не выдержала Кристина, увидев как муж убирает костюм в шкаф и натягивает охотничьи штаны.

— Не понял?

— Я спрашиваю: на кого ты едешь охотиться в этот раз? Кто та, которая не дает тебе покоя все это время?

— С чего ты взяла, что у меня есть другая? На каком основании ты делаешь такие выводы?

— Ты думаешь, я — бесчувственное приложение к твоей карьере и твоему дому?

— Кристи, что на тебя нашло? После каждого процесса я езжу к Петровичу. Ты это знаешь. К чему эта истерика?

— Ты не прикасаешься ко мне уже несколько месяцев. В чем может быть причина как не в другой женщине?

— Ах, вот оно что… Хочешь откровенного разговора? Давай! Начнем с того, что другой женщины у меня нет. Я не изменял тебе. Мне не до женщин сейчас. За последний год я просто дико устал. Чудовищно устал от всех этих процессов, от этих «победных» маршей и распития коньяка за еще одну вытащенную из тюремных застенок якобы невинную душу. Устал от журналистов, пытающихся вывернуть меня наизнанку. От твоих неискренних подбадриваний. Ты знаешь, что фамилия Соболев в адвокатском мире ассоциируется с гарантией того, что подсудимый — виновен он или нет — выйдет на свободу или получит минимальный срок? Я убил на все это семнадцать лет. На что? Я живу на работе, воруя время у семьи, у тебя. Я знаю, что я никакой муж. Никакой семьянин. Я живу в постоянном чувстве вины. Ты это знаешь, и все равно продолжаешь за что-то цепляться. Зачем? Тебе нужен этот дом, машины? Забирай. Мне ничего этого не надо. Я езжу к Петровичу, потому что там я свободен от всего этого. Там во мне видят человека — обычного, не бряцающего доспехами. Человека со всеми его слабостями, неудачами… А для тебя я — не имеющий права на ошибку, уверенный в каждом шаге, вынужденный соответствовать. Мне все это останадоело! Я не хочу так больше жить.

— Так, может, тебе уйти в монастырь? Там, вдали от мирской жизни, ты сможешь дальше наслаждаться самоедством и кризисом среднего возраста!

— Браво! Всегда ценил твое чувство юмора! В кои-то веки меня пробило на откровения, а она шутит! Для кого я все это говорил? Ладно. Я поехал. Мне просто нечего здесь делать. Приеду — будем подавать на развод. Хватит мучить друг друга. Я украл у тебя десять лет жизни и не хочу воровать еще.

— Развод? Вот уж дудки! Хочешь порадовать журналистов моими слезами?

— Ну, не слезами, так хотя бы фотографиями взбешенной женщины. Оревуар, дорогая!

— Сволочь!

— Именно!

— Никакого развода ты не получишь!!

— Кому ты это говоришь? Забыла?

— Только через мой труп!

— И будь уверена: меня оправдают!

— Идиот!

7

— Алеша! А Петрович только что уехал в соседний поселок. Ты не встретил его по дороге? — улыбнулась Алена и продолжила чистить картошку.

— Нет, разминулись. А где Володя?

— На озере, рыбачит. А я вот кашеварю. Теперь каждую неделю к Петровичу ездим — он что-то сдавать стал, а сын у него в Прибалтику уехал.

— Алена… Ты… Ты Володьку любишь?

— К чему такой вопрос? — опешила Алена.

— Просто ответь.

— Ну, он же мой муж вообще-то!

— Вопрос-то не в этом.

— Я тебя не понимаю, Алеша! Ты же сам женат! Для чего люди женятся?

— Не знаю. Не знаю.

Она отложила картошку, вытерла руки о полотенце, подошла к Соболеву и по-дружески потрепала его по волосам.

— Бедный ты, бедный… ты запутался совсем?

Никак не ожидавший такой жалости, Соболев резко отстранился от Алены и направился к двери.

…Она нашла его на озере. Мощными гребками он удалялся от берега.

Володя улыбнулся жене:

— Аленка! Ты чего пришла? Лешка чего-то психует — пришел, всю рыбу мне распугал. Вон, смотри, как рванул! Чего он, а? С женой у него что-то не так, наверно.

Промолчала. Задумалась. О чем? Только ей известно.

8

— Ну, что, надумала разводиться?

— Иди к черту!

— Хорошо. Соболев выходит на охоту.

— Тебе звонил новый клиент. Записала в блокноте на столе в кабинете. Почитай-ка!

Пробежал глазами по тексту. Удивился.

— Это ничего не меняет. Предлагаю в последний раз: дай мне развод! Давай сделаем это тихо, с минимумом прессы.

— Ну, уж нет! Хочу посмотреть, как они будут препарировать тебя. По кусочку. Я им буду всячески помогать.

— Тебе обидно за девять не так прожитых лет?

— Угадал.

— Да… Вот и женись после этого!

— Тебе еще не скоро представится новый шанс!

— И слава Богу!

— Как поживает твоя избранница? Что? Не дается тебе? Ты подумай, ведь как она тебя задела! Я никогда не видела тебя таким перевозбужденным и злым!

— Сочиняй дальше!

— Ты прекрасно знаешь, что я права, и потому бесишься! Что, девочка оказалась с коготками?

— Уж острей когтей, чем у тебя — еще поискать!

9

Документы о разводе были подписаны обеими сторонами. У Кристины не было никаких шансов ни оттянуть процесс, ни вернуть мужа обратно. Сомнительным утешением для нее явилось только то, что за время бракоразводного процесса пресса оторвалась на Соболеве по полной. Его имя полоскали все, кому только не лень, но он на удивление спокойно снес все это, чем еще больше разозлил бывшую жену. Самым удивительным результатом явилось то, что его рейтинг как профессионала взлетел еще выше.

Соболев не стал требовать раздела имущества, просто оставив все, за исключением старой родительской квартиры, Кристине.

Вечером в день получения развода он решил заехать в свой бывший дом последний раз. На телефон пришла смс: «Алеша, если можешь — приезжай к Петровичу. Он что-то сильно сдал. И еще мне надо с тобой срочно поговорить. Алена».

— Кристина! Ты где?

Алексей нашел ее в ванной комнате. Она не слышала, как он подошел.

— Ты что, не слышишь? Я тебя по всему дому ищу! Где мой охотничий рюкза…

От неожиданности она вздрогнула, резко обернулась и полоснула его по животу чем-то острым.

— Ты чего? — Соболев ошарашено смотрел на расплывающееся на рубашке алое пятно. — С ума, что ли сошла? Зарезаться хотела?

— Алекс! Леша! Лешенька! Как же это? Подожди! Я же не хотела… — из трясущихся рук выпал маленький финский нож. Его нож.

Соболев тяжело осел на пол и потянулся к упавшему на пол полотенцу. Алена сдернула с крючка второе полотенце и попыталась зажать рану.

— Леша! Лешенька! Я сейчас! Подожди! Я сейчас в скорую…

— Дура! Какая скорая? Ты представляешь, что здесь будет? Бывшая жена порезала бывшего мужа в день развода! Еще этого не хватало!

— Леша!

— Да не истери ты! Всего-то поцарапала. Неси аптечку!

Кристина убежала, а Соболев убрал полотенце, стащил с себя рубашку и осмотрел рану.

— Херня. — прошептал он и прижал полотенце к ране. Попытался встать, но тут же сел обратно.

— Вот, держи. Что делать-то?

— Хорошая из тебя медсестра выйдет — все раненые помрут. Давай так: я говорю — ты делаешь. Ничего страшного нет. Сейчас отремонтируемся…

… Соболев сидел в гостиной и тянул из стакана виски.

— Ладно, Кристи, мне надо ехать. Где мой охотничий рюкзак?

— Ты ненормальный?

— И кто мне это говорит? Несостоявшаяся самоубийца.

— Идиот.

— Сама такая. Ты хоть соображаешь теперь, что ты могла натворить? Кому это все надо? Матери твоей? Мне? Дура… Одно слово дура. Ладно, я поехал. Вернусь через неделю. Надеюсь застать тебя живой.

— Ты же выпил!

— Я отхлебнул два глотка.

— Не пущу!

— Попробуй-ка! И не вздумай стреляться из моего пистолета!

11

Lexus выехал за ворота и повернул на проселочную дорогу… Через три часа езды Соболев понял, что с раной шутить не стоило. Неглубокая, рана все же открылась и подкравливала. У него всегда были проблемы со свертываемостью крови.

Смс: «Алеша, ты где? Жду тебя у Петровича. Алена». И позвонить нельзя — телефон опять вне зоны. Все более менее крупные города и поселки остались позади. Впереди — пара сотен километров по низкоинтенсивной дороге.

О чем же Алена хочет поговорить? Месяц назад, когда еще только начинался бракоразводный процесс, они встретились в городе… Нет, не любила она Володьку…

До цели оставалось километров сто, не больше. Теперь даже круиз-контроль не помогал Соболеву, едва не терявшему сознание от кровопотери. В глазах все плыло, хотелось остановиться и провалиться в сон. Но ехать-то совсем немного, и Петрович мастерски перевяжет рану. Беспокоиться не о чем. Главное дотянуть.

Вот и знакомый поворот. Дом Петровича… В двери листок бумаги: «Повезла Петровича в больницу. Не теряй меня. Скоро буду».

Койра рвется с цепи, радостно виляя хвостом...

Снег... Снег... Снежные хлопья падают на пылающее лицо, превращаются в слезы и, приятно охлаждая шею, стекают вниз. Все бело кругом, и только алые капли крови секунда за секундой отвоевывают себе маленький кусочек этого бескрайнего белого пространства. Холодно. Последнее, что глаза успевают выхватить в этом мире, — тонкое обручальное кольцо белого золота. Неужели забыл о нем? Так и не снял? Настолько привык за эти годы, что уже перестал замечать его. Перестал замечать… Он предпринимает отчаянную попытку избавиться от кольца. Из последних сил, превозмогая нестерпимую острую боль, Соболев сдергивает с пальца ненавистный предмет и теряет сознание...