Выдрина Эльвира Александ — Несбыточный блюз

(история одного свидания)    

Умирала зима. Северо-западный ветер давал об этом знать. Кричал тающий снег: «А! Помогите…»

Пасмурно. Еду в троллейбусе со сквозняками. Случайно замечаю тебя с кем-то (ты совсем обо мне не думаешь в это время). Проезжаю мимо цветных магазинов и киосков. Там продают много черных воздушных шаров.

Так моя любовь умерла вместе с этой зимой.

I

Стенли дарил мне цветы каждый день после нашей первой встречи. Видимо, в тот пасмурный вечер, когда мы познакомились, он понял, как мы друг другу необходимы.

— Видишь, в мире нет ничего невозможного, а теперь даже голубые розы, — сказал он однажды и развернул серебряную фольгу, в которую был завернут необыкновенный цветок. — Обещай, что ты отогреешь его.

— Обещаю.

Но в один прекрасный день наши отношения разрушились. Этого следовало ожидать… Это была трагедия для нас обоих.

— Есть сигареты? Привет.

Он не опоздал ни на минуту на этот раз.

— Да, пожалуйста, — я беру дымящийся Bond в левую руку, достаю из сумочки распечатанную пачку и серебристую зажигалку.

Он закурил, поднял голову к морю, переливающемуся, точно расплавленный свинец. Чайки кричали и падали в темные волны, потом опять взлетали и снова падали.

— А… где же цветы? — спрашиваю я и пытаюсь улыбнуться.

— Да… денег нет.

— Я шучу.

Молчание длится две минуты.

— Почему ты не звонила целый год? Молчишь?!

— А что сказать?

— Да, действительно. Тебе нечего сказать в свое оправдание.

— Не хочу оправдываться перед тобой. Перед друзьями не оправдываются. А ты мне — друг, Стенли.

— Да-а? — он усмехнулся.

— Ты, наверное, спросишь, зачем мне понадобилось увидеть тебя?

— Да, кстати. Что заставило тебя, спустя целый год, все же вспомнить номер моего телефона?

— Стенли, я понимаю, что очень виновата перед тобою. Но я не могу ничего объяснить тебе сейчас.

— Почему же? У тебя прекрасный словарный запас. Ты бы могла сочинить любой роман и, клянусь, я бы с радостью поверил тебе! Или ты больше не пишешь свои стихи?

— Нет, сейчас нет.

— А-а. Неужели я вдохновлял тебя писать какие-то стихи, пьесы, в конце концов?

Я молчу. Обнимаю его. Прижимаюсь лицом к его шее.

— Нет, ты объясни мне, — он отстраняется.

— Мне нечего сказать.

— Ты любишь меня?

— Стенли, но что такое любовь? Ты знаешь?

— Вот и тогда ты говорила мне то же самое.

— Любовь — это самопожертвование, сопереживание, сочувствие, сострадание.

— Значит, сейчас ты жертвуешь чем-то ради меня?

Не отвечаю от обиды, что он просто-напросто отказывается сейчас меня понимать. Обнимаю его крепче.

— Может, тебе только кажется, что ты любишь меня? На самом деле — жалеешь. Жалость мне твоя не нужна!

— Почему я должна жалеть тебя? Потому что у тебя нет машины или квартиры или еще чего?

— Есть люди, которые просто не хотят зарабатывать деньги своим трудом, спившиеся, опустившиеся люди, а есть те, которые просто сломались, пережив какое-то потрясение в своей жизни…

— Но я люблю тебя, Стенли…

— Видишь ли, если бы ты сказала это год назад. Да и сейчас это тоже неплохо звучит.

— Что же тогда?

— Все изменилось. Я изменился, ты изменилась. Вряд ли можно что-то вернуть. Хотя… кто знает, может, еще не все потеряно.

Целую его.

— Ты знаешь, моя девушка тоже носила зимой берет, как и ты. Что-то есть у вас общего.

— Сейчас я безразлична тебе, правда это, Стенли?

Он поднимается со скамейки, встряхивает свою куртку.

— Знаешь, как я страдал? Нет, я не должен тебе говорить.

— Наверное.

— Мужчина должен быть всегда спокоен, уверен, непроницаем для чувств.

Да, действительно, за этот год он изменился: он стал холодным и сильным, говорил все напрямую, то, что думал. В какое-то время я даже испугалась за него.

— Может быть, единственное, что я приобрел для себя — перестал верить людям.

Прошу его сесть рядом.

— Я ждала этого.

— А что ты хочешь? Ты ушла, не объяснив ничего! Что мне оставалось? Я решил вычеркнуть тебя из прошлого.

— И что теперь?

— Я ничего не чувствую, это правда, — он усмехнулся, покосившись на меня.

— Ты несправедлив ко мне.

— В самом деле?

— Я ничего не прошу для себя, только одну ночь. Разве тебе жалко себя?

— Нет. Но это будет предательством по отношению к моей девушке…

— Что? Стенли, ты говоришь правду? Ты не шутишь?

— Нет, прости. Мы встречаемся с ней уже год. Нам так трудно удавалось строить отношения. А ты в один день хочешь все сломать. Нет, я не могу обмануть ее. И тебя я не обманывал. Зачем же все это? Хотя… я не нахожу ничего плохого в том, что мы вот так сейчас сидим с тобой вместе, ты обнимаешь меня. Знаешь, как мы с ней познакомились? На остановке. Она просто подошла и поцеловала меня. Потом мы встретились еще раз, потом мы стали перезваниваться. Так все началось. И уже год… мы вместе…

Я опускаю глаза, потом смотрю на серое море, на яркие краски по берегам, снова на него:

— Ты думаешь, у нас останется все так, как раньше? Смогу ли я любить тебя, как прежде, Стенли? Ведь то время прошло, наш год и его счастливая осень ушла безвозвратно. На что надеяться, чего ждать, Стенли? Мне кажется, один единственный шанс дается именно в восемнадцать лет, а сейчас… все чувства исчезли куда-то. С первым расставанием умерли мои надежды, а душа стала черствой. Ты, наверное, чувствуешь то же.

— Да нет, я бы не сказал, у меня все в порядке. Люди ведь разные…

— Что же мне делать теперь, Стенли?

— Не знаю. Ты сама загнала себя в тупик. А теперь спрашиваешь меня, как жить? Я не знаю.

Со своей куртки он смахнул желто-оранжевый листок, потер озябшие ладони.

Осенний ветер беспощадно хлестал его худое лицо, будто наказывая за слова, он отворачивался в сторону, не спеша уйти, понимая, что он действительно ошибся.

— Но что я могу сделать для тебя? Ты после универа уезжаешь и, возможно, мы уже никогда не увидимся.

— Это город несчастья, Стенли. Здесь все — лишь снег, белым-бело, обманчивая снежная красота, которая нам обещала неземное счастье. Но все растаяло, и любви больше нет. Если я уеду, я никогда не смогу вернуться в наш город.

— И что теперь, ждать?

— Я боюсь, что когда кончится и эта осень, в душе исчезнут последние капли надежд, исчезнет любовь и уже не придет ко мне никогда. Я чувствую, что это случится… Нужна причина, чтобы держаться за жизнь. Я хочу, чтобы у тебя была причина, Стенли.

— Поэтому ты уходишь?

-Да.

— «Ты опять от реальности уходишь в свои сладкие сны, ты опять оставляешь меня одну» — твоя фраза, помнишь?

— Моя.

— Ты знаешь, а я ведь до сих пор так и не понял, что она означает.

— Долго объяснять, я не смогу в двух словах.

— Ну и ладно, может, потом как-нибудь.

— Может. Хотя, если тебе интересно. Часто, когда ты меняешься сам из-за какого-то происшествия в твоей жизни, и отказываешься от своих прежних друзей, выставляя на вид новые черты, то и прежние друзья моментально, не задумываясь, отказываются от тебя с двойной силой и даже становятся для тебя врагами, проявляя бессмысленную агрессию, унижая, оскорбляя или шантажируя. И редко найдется человек, который будет способен, сразу уловив малейшее изменение в тебе, заставить себя измениться так же, как ты, чтобы понять и помочь. Тогда это — настоящий друг. Ты мне друг не смотря ни на что, я давно это поняла.

— О каком шантаже ты говоришь? Что ты имеешь ввиду?

— Ну, тебя могут обвинить в сумасшествии в открытом обществе, причем люди посторонние (каких всегда оказывается большинство в таких случаях) решат, что это вполне основательно. Ведь рассказать о том, что так сильно изменило твою жизнь, ты мог бы только тем, кого считал друзьями и когда ты был прежним. Но что-то толкает меня в круг чужих мне людей. И нет никакой возможности выйти из круга. В который раз замечаю, что любимые очень просто становятся нелюбимыми и, более того, посторонними людьми, хотя остаются самими собой. Это пугает. Значит, в конечном счете, меняюсь я. Ты не слушаешь меня.

— Да нет, слушаю. Что еще?

— Ты никогда не смеешься и никогда не плачешь, Стенли. Неужели, ты болен, Стенли?

— Да, я болен. Ха-ха-ха!

— В твоих серых глазах я не вижу ни капли искренности…

— Хватит нести всякую чушь! Я не переношу этого в тебе! В конце концов, ты уже не в том возрасте, чтобы фантазировать!

— Но раньше твои глаза казались голубыми…

— Да… у тебя не отнимешь.

— Но что же, что же такого случилось с тобой, что ты не любишь больше никого и не веришь? Скажи мне. Я смогу понять тебя, я постараюсь.

— Вряд ли. Глупый лепет! Перестань сей час же!

Они спустились к безлюдному пляжу. К концу октября уже никто не приходит на песчаный берег, потому что даже песок теряет свой цвет к этому времени и покрывается инеем. Небо с каждым днем становилось все пасмурнее. Волны накатывали на берег, охваченный тенью серых туч, лениво, беспрерывно. Все здесь навевало спокойствие,

Безмятежность и… сон. Пляжные зонтики наклонялись в разные стороны, и сейчас почему-то это было заметно сильнее.

— Пойдем, — кивнул Стенли к берегу.

— Пойдем.

Скрывшись под навесом, я надеялась на шутливый и менее принужденный разговор. Иначе, зачем же они договорились встретиться сегодня, посреди рабочего дня? Но глаза его были так же печальны, как и в день их знакомства, в них не появилось ни слез, ни света…

— Да, теперь здесь не разносят коктейли, — заметила я и вздрогнула от холода.

Он посмотрел на нее и слегка усмехнулся.

— У меня с собой шоколад, представляешь? Осталась случайно. Вот, с миндалем, черный.

— Ну, а кофе я с собой не принес, извини…

— Ха-ха-ха, — она звонко рассмеялась, надеясь на примирение. — Что-то мне все же говорит, что у нас все еще будет хорошо!

Но он не сказал ничего.

— Если бы ты знал, что мне пришлось пережить за все это время, с тех пор, как мы расстались.

— Ты могла просто позвонить. Взяла карточку — позвонила с таксофона и все! Сложно?

— Ты не понимаешь ничего! Что я могла сказать тебе? О том, как болит разбитое сердце? Как сложно мне было жить, видя в каждом жесте ложь? Мне нечего было сказать. Я подумала однажды, что настоящее чувство должно быть таким, подумав о котором, сразу умираешь. Так, бежишь, бежишь днем за потоком прохожих, думаешь только о делах, например, о том, что нужно купить из продуктов, а вечером вдруг останавливаешься, вспоминаешь, и все. Тогда — это настоящее, ради чего стоит жить и бороться. Я считала, что пройдет время, и я забуду тебя, по крайней мере, память сошлифует острые углы. Но все происходило совсем наоборот…

Его часы отметили восемь вечера. Он проверил, расстегнув рукав.

— Да, время бежит.

— Стенли! Побудь со мной еще немного. Я так много хотела рассказать тебе.

— Рассказывай, что ж теперь…

— Я уезжала отдыхать на берег Черного моря…

— В самом деле?

— Ты не спросишь, с кем?

— Я смотрю, ты не теряла зря время.

— Да. Хм.

Часы отметили девять вечера.

— Это несчастная набережная, Стенли. Она приносит несчастья. Когда мы были вместе, я не могла предполагать всерьез, что если мы расстанемся, ты вскоре полюбишь другую. И вот теперь, мы случайно встретились, спустя год или больше, и ты говоришь, что в твоем сердце больше нет места для меня.

— Не преувеличивай. Прошло не так много времени. Я… долго ждал тебя.

— Раньше я приезжала сюда, на набережную часто, курить и смотреть на море, на волны, которые катятся к тебе, такие сильные, великие, бесстрашные и непокоримые. Дышалось так легко и свободно. Я возвращалась, полная сил и жизни… Ты должен остаться со мною!

— Не знаю. Думаешь, если мы вновь будем вместе, что-нибудь останется, как прежде? Нет.

— Я просто боялась, что ты сможешь забыть меня после разлуки. Стенли! Стенли, почему все исчезло? Почему я отдаю свои чувства тому, кого не люблю? Почему и ты сейчас любишь кого-то, но не меня, неужели, кто-то смог заменить тебе меня? И ты забыл все, что произошло между нами? Как же так? Как же так, ведь если бы мы не расстались с тобой, то я не страдала бы сейчас так сильно, что не хочется больше жить. Почему мы не можем быть снова вместе?

— Не знаю. Скажи, почему ты мне изменила? Тебе чего-то не хватало? Из-за денег?

— Да нет. Из-за тоски, которая начинает душить, не предупреждая. Ее невозможно выносить, у меня нет сил ее терпеть. Прости меня. Тебя одного я люблю.

— Ладно, принимается.

— Без тебя мне кажется, что жизнь моя бессмысленна, что я ничего хорошего не сделала, поэтому, мне очень скучно жить. Я стараюсь, я развлекаюсь дорогими вещами, посещаю театры и музеи, меня знают в некоторых закрытых кругах известных людей, у меня много друзей и ни один из них не знает друг о друге, мой парень не подозревает об изменах. Розовая тюль и боа из пуха, тряпочный абажур с бахромой, его теплый свет, кофейный напиток «Маэстро» с амаретто и темный шоколад с миндалем, конфеты с ликером в золотистой обертке, барды в электричке, вишневая помада и синее кружево, зеленый ночник в соседнем доме, осень на набережной и мокрый снег, выставка картин, картины на стекле, поэтический клуб. Все это было, но теперь… я устала от прошлого, оно обессиливает. Но… все, что произошло той дождливой осенью с нами, больше никогда не повторится. Я клянусь, что никогда тебя не забуду.

— Это не имеет никакого значения сейчас.

— Хочется зимы, чтобы вместо ливневых дождей был легкий падающий снег, и все, как в тумане… Здесь, в городе, первый снег выпадает в конце сентября или в середине октября.

— Да, природа часто преподносит нам сюрпризы.

— Когда я прихожу на эту набережную, я смотрю на море. Оно бывает белым только в моем любимом городе. А когда еще падает снег — это счастье. Смотреть, когда на белое море с белого неба падает тихо снег — мне кажется, это счастье. Такое чувство было только тогда, помню, когда я зимой, где-то в начале ноября, на первом курсе еще, стояла на перроне поздно вечером и ждала электричку, которая должна была отвезти меня домой на выходные. Я стояла на перроне среди других людей, возвращающихся домой и ожидающих электричку, а с неба на лицо падал снег, и было совсем не холодно на улице, а на небе звезды светили так же тихо, как снег — при свете грустных белых фонарей. Я была очень счастлива тогда. Была зима, и все казалось прекрасным. Вот в чем дело — зима, зимой время летит незаметно и дышится легко. Воздух зимой прозрачен, каждый день похож на предпраздничный. Я люблю гулять по улицам в мороз и вдыхать морозный воздух ноября. В ноябре все уже начинают готовиться к Новому году, ходят по магазинам, выбирая подарки близким людям. Прошедший год вспоминается с легкой грустью и в то же время все радуются тому, что впереди год новый, пора осуществления того, что не успелось до этого. Такое время бывает раз в году. Но я бегу от людей, толпящихся у прилавков с разноцветными гирляндами. Я понимаю вдруг, что больше всего в мире мне сейчас хотелось бы остаться в одиночестве… Но это желание не осуществит никто, кроме меня самой; и я это понимаю. Поэтому молча иду на остановку, сажусь в троллейбус со сквозняками от неплотных дверей и отправляюсь в кафе. Когда доезжаю и выхожу на свежий воздух, замечаю, что уже стемнело и горят фонари вдоль каменной ограды. Они притягивают меня к себе. Я ускоряю свой шаг. Становится совсем темно. Вот, я на месте. Но я не знаю теперь, что же делать дальше. Никого нет, совсем безлюдно. Я иду в тени снежных деревьев, подхожу к ограде, смотрю в окна кафе. Тихо. По мосту быстро проезжают автомобили, автобусы с людьми, которые едут с работы домой. Мне не хочется уходить. Но делать как будто нечего, и я поворачиваю к остановке, чтобы уехать отсюда. Сжимается что-то внутри от того, что я ухожу. Думаю, что завтра приеду сюда опять. Завтра наступит новый день, а послезавтра — еще один, и я уже буду другой, потеряв свое настоящее «я», оставив его в воспоминаниях, которые хранить в памяти очень тяжело. Я рискую. Потеряюсь во времени, заблужусь, забудусь… Что было со мной? Что случилось тогда, что заставило оставить все и уйти от тебя? Этому есть определение?    

И Стенли оставался прежним, так же, как и раньше, он верил в иллюзии, замечал, находил их в любом капризе природы. Но очень просто он соглашался с тем, что все закономерно. Иногда это ставило в тупик. Хотя… можно было и не думать об этом.

— Ты допускаешь волшебство в реальном мире?

— Почему бы и нет? Должны ведь мы верить во что-то. Если верить больше не во что, человек вынужден мечтать.

— А в таком случае не происходит обратный процесс самосознания? Человек выпадает из реальности, забывает о том, как к нему относятся окружающие.

— В любое время у него есть возможность разоблачить мираж, потому что верим мы, так как сами хотим верить, но в глубине сознания понимаем, что реальность и вымысел — вещи взаимоисключающие, существует либо одна, либо другая. Но первая существует всегда, а вторая — по нашему желанию.

— Тогда зачем же мы обманываем себя, если знаем о призрачности иллюзии?

— Я уже говорил, человеку необходимо во что-то верить… чтобы жить хотя бы.

— Но я понимаю, как много времени ушло с тех пор. И теперь ничего невозможно вернуть, даже если мы вновь будем вместе, Стенли! Прости, я напрасно тебе позвонила.

— Почему?

— Нет, я не смогу остаться. Я, может быть, приеду через двадцать лет… Прости, Стенли.

— Через двадцать лет ты здесь не увидишь того, что видишь сейчас… Ты любишь его? — он смотрел мне в глаза.

— Да.

Он чуть улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

Я была гениальной актрисой, если он так легко поверил в эту игру. Значит, всю историю он придумал заранее.

— Что ж, удачи. Прощай.

— Постой, останься, Стенли.

— Я тебе говорил, что так нельзя! Просто никто так не поступает, как ты! Зачем ты позвонила мне, зачем вообще эта встреча, эти дурацкие разговоры?

— По крайней мере, теперь я тебе ничего не должна!

— Ничего не должна? Хочешь сказать, мы квиты? Я, в отличие от тебя, не бросаюсь людьми! Извини, не хотел тебя огорчать. Все, пора собираться.

— Ты — жестокий человек.

Он засмеялся…

— Что ж, Стенли, давай хотя бы отметим нашу разлуку…

— Нет, ты знаешь, ты понимаешь, давай лучше я уйду сейчас же, немедля ни минуты. Потому что иначе… это все слишком затянется.

— Стэнли! Стэн! Не уходи, останься, Стэнли! Прости меня хотя бы ненадолго, — но я ничего ему не сказала, кивнула в знак согласия и направилась к остановке.

Он ушел. Когда я обернулась, его уже не было.

Хотя, вечер никак не переменился. Не выпал снег. Это немного меня удивило, но вскоре я забыла и об этом, и о том, что произошло. А может, я не придала сразу серьезного значения тому, что случилось.

Так мы расстались. И снег падал большими снежинками тихо и спокойно, не разделяя, не воспринимая моих переживаний, моего протеста. Он падал тихо, переливаясь в свете белых вечерних фонарей, сверкая серебром, искрясь и танцуя. По дороге я опять вспоминаю наши встречи. Нет, это было не со мной. Нет, твои обещания были обманом.

Я смотрю на снег. Он все так же спокоен, он падает реже, реже… И вот, снег прекратился, он весь на земле, он больше не переливается и не танцует в освещении фонарей на проспекте. Он увел мою тревогу и уснул сейчас, сейчас я свободна. Но вспоминать мне нечего.

Я иду домой. Я забываю, я вряд ли скоро буду думать о тебе и о своем прошлом.

— Эй, сударыня, ждешь кого-то? Не меня?

— Вас? Нет.

— А мне кажется, я тебя знаю.

— Вот уж, не думаю.

— Да?

— Сколько до другого конца города?

— А, да, восемь — за всю ночь,— ответил водитель.

И я уехала с таксистом-армянином в черной тойоте.

— Что это у вас по радио играет?

— По радио? А черт его знает. Сейчас скажут… Блюз.

— Блюз — от слова «блю»?

— Ну да, гей, вроде того!

— «Блю» переводится как печаль.

— Да?

— Да.

— Ну и что дальше?

— Дорогой товарищ, вот и моя остановка. Притормози-ка.

— Остановка?

— Ну да. Спасибо, что подвез и не бросил в беде меня. Ведь после 11:00 вечера автобусы не ходят.

— А, без проблем. Вот, моя визитка, вызывай, если опять так задержишься.

— Хорошо, спасибо.

— До свиданья…

В окнах уже зажгли свет. Я направлялась домой, пиная снежные насыпи. Городская суета уносила меня за собой, я смешалась с толпой и почти забыла о том, что произошло. Я незаметно ускорила шаг и вспоминала уже о том, что необходимо купить.

Да, вот под навесами продают одежду…

-Скажите, сколько стоит?

— Триста пятьдесят.

— Хорошо, а какой размер?

— Сорок восемь — пятьдесят.

— Спасибо, нет, нет, не снимайте, мне нужен сорок второй… Вот, опять нигде нет с кружевами. Не сезон… Скажите, вот этот серый свитер у вас на какой размер?

— Сорок шесть. Вы на себя хотите?

— Да.

— Нет, только сорок шесть.

— Спасибо.

Я обошла все ряды, привезли много нового, но с кружевами опять нет. И сколько магазинов обошла, даже специальный магазин «Блузки» — и там нет, все какие-то однотонные, однофасонные, никакого разнообразия!

Так, еще кончились шоколадные конфеты. Хорошо, что кофе я купила в прошлый раз банку, а не в пакетиках, а-то денег осталось… пятнадцать рублей всего.

Захожу в привычный магазин «Кофе-чай», выбираю конфеты. Слышу какой-то противный голос покупательницы, обращающейся к продавщице:

— А вот эти «Поздравляю» с какой начинкой?

— Ой, не могу точно сказать.

— Да? А я думала, вы мне скажите. Ну прочитайте на обертке. Не написано, что ли?

— Сейчас, сейчас…

— Ломаете?

— Нет, разворачиваю. Вот, посмотрите, они шоколадные, сыпятся что-то…

— Ну, а на обертке не написано что ли ничего?

Очень мне не понравилась эта покупательница. Я даже посмотрела на нее строго, кто бы она ни была. Оказалось — обычная девушка.

Я перебила:

— Девушка, дайте, пожалуйста, 100 г «Ассорти».

— Немного больше. Ничего?

— Ничего, ничего.

— Пятнадцать рублей.

— Пожалуйста.

Продавщица тоже оказалась молоденькой девушкой с измученным лицом, и под глазами у нее были темные круги, а лицо — ненакрашенное. А прической и цветом волос похожа на меня. Я вышла из магазина.

Пришла домой, как обычно, переоделась, умыла лицо, поставила чайник. Чайник вскипел, я завариваю растворимый кофе, пол ложки с горкой на чашку, размешиваю, кладу новые конфеты в пластмассовую коробку из-под пирожных. Разворачиваю от блестящей малиновой фольги одну с коньячной начинкой. Сижу одна, пью черный кофе с конфетами. В это время в квартире никого нет — мои соседки на работе. Наверное, никто не звонил… За стенкой кричит мужской голос, ругая женский, хлопает чья-то соседняя дверь в коридоре, с шумом заводится машина на улице, едет лифт. Опять тишина. Но ненадолго.

Я уверяю себя, что спокойна, но сердце сильно колотится. Нечаянные слезы падают прямо в кофе. Открываю форточку.

— Так, что завтра? Завтра — в институт с утра, поэтому не нужно засиживаться допоздна. Чем позавтракать — есть, сигареты тоже остались. Значит — порядок!

— Что мне завтра одеть? — спрашиваю я себя, — голубые джинсы, бордовый бархатный шарф и такие же перчатки, черное пальто. А потом, в общем, устроюсь на работу куда-нибудь. Но все-таки, чего-то не хватает. Серой чашки для кофе? Синих туфель на шпильке? Медного цвета волос?.. Да, — я вспоминаю о Стенли, — если он хотел исчезнуть из моей жизни, достаточно было просто не прийти. Но… все точки над «и»? И чтобы для меня не было никаких сомнений? Может, он хотел обмануть меня? Но он не мог! Он не так мелочен, чтобы не высказаться напрямую. Его подменили. Его украли.