Выдрина Эльвира Александ — На мосту Рояль в Париже...

Глава 1. Из жизни Франчески

Бал получился чудесный! Платья очень красивые, разные, пышные, из шелка, кружев и батиста. Много милых девушек и интересных кавалеров. Франческа немного смутилась, подумав, что недостойна быть среди этих людей.

— Ну что ты стоишь здесь, как будто напугана? Сею же минуту иди танцевать! Смотри, все девушки танцуют! — мадам Шомпюль, родная маменька Франчески, подтолкнула дочку в нарядную толпу.

— Мм-м, Вы свободны, барышня? Позвольте ручку-с…

И закружилась Франческа в вальсе с усатым бароном.

Но почему-то сегодня тоскливо, не радостно ей, хотя — бал и веселье. Такое состояние, говорят, бывает перед неожиданным счастьем. «Что вы, и не правда, — не верила Франческа».

А он, молодой человек, истощенный противоречивыми мыслями и неразрешимыми задачами, задачами, решить которые невозможно, бледный, но прекрасный, с бокалом вина в тонкой руке, кто позволил себе бросить холодный, неосторожный взгляд на совсем еще юную девушку, так не похожую на столичных, самоуверенных красавиц, тоже не был весел сегодня. Странный и непонятный. Или не понятый, похожий на тех «лишних» людей, о которых раньше писали романы.

«Нет, нет, как можно, двое несчастных никогда не станут счастливы вместе».

М-м Шомпюль выкупила два билета на бал в центральном дворце Мадлен у своей новой приятельницы на последние сбережения, сшила Франческе платье из своего подвенечного и летнего светло-желтого, кружева купила в лавке соседа по дешевке, с доплатой яблоками следующего сезона из сада.

Была зима, как будто ноябрь. Бал давался по случаю какого-то гостя. Маменька, конечно, хотела выдать дочь за богатого и именитого и избавиться, наконец, от долгов, переехать в новый дом и купить зимнюю шубу.

Глава 2. Из жизни Патрика.

Он всегда уходил из дома рано утром, приходил поздно вечером: дела, работа. Он писал пьесы, драмы о героях-одиночках, о современной жизни необеспеченных, но талантливых людей. Приходил домой, снимал плащ, шляпу, ботинки, садился в кресло с бокалом вина из лепестков роз, как обычно, потом печатал, исправлял рукописи и снова клал их в портфель. Но сейчас мало кто интересовался рассказами о несветской жизни, где изящные джентльмены не предпочитали холодные десерты: замороженную клубнику, сок со льдом, знаете ли.

— Я умираю, — сказал Патрик.

М-м Шомпюль искоса посмотрела на него и, повернувшись к графине, равнодушно спросила:

— Вы случайно не заходили сегодня в салон? Нигде, представьте, не могу отыскать подвязки к тряпичным итальянским туфлям.

Патрик упал на колени, опустил голову и больше не произносил ни слова.

М-м подобрала юбки, взяла под руку собеседницу, и они отправились гулять по парку под летними, кружевными зонтиками.

Это неудивительно. Доброжелательная мадам предпочла богатого усатого барона Эндекруа молодому романтику, и ничуть потом себя не винила, когда Франческа по ночам одна гуляла по набережной Сены. Можно было просто найти себе замену и уйти к любимому человеку. Это было просто.

«О тебе больше никто не вспомнит, Патрик. Всех забывают со временем люди, — предательски шептало ему его сердце».

Глава 3. Зал суда.

Фонари в Париже, как и в Лондоне,

гасят сразу же после 11:00 вечера

Сыро, безлюдно в эту ночь на улицах Парижа. И только мост Рояль почему-то освещен фонарями в столь поздний час. Шаги на мосту. Это была она, Франческа. Холодными ночами под белый свет фонарей она любила гулять по улицам Парижа. Зеленый шарфик развевался по ветру, лаская ее плечи. Проходили годы, но шаги раздавались холодными ночами вновь и вновь.

Сегодня была волшебная, необычная ночь. И все дворцы таили молчание, ожидая чудес. Черный экипаж пронесся по пустынным улицам. Кто это? Из-за шторок на миг показались чьи-то вострые маленькие глазки. А, ведь это почтенная м-м Шомпюль отправилась на торжественный прием. Вот экипаж миновал арку Карусель, затем повернул налево по улице Риволи, оставил позади площадь Согласия и остановился на перекрестке улиц Итоноре и Больших бульваров.

— Вперед! — крикнула м-м Шомпюль кучеру.

Карета очутилась у подножия красивейшего здания Мадлен. В окнах мелькали тени, бокалы, слышалась музыка. Самая большая зала была оставлена кем-то, бокалы забыты в воздухе, когда достопочтенная м-м впорхнула туда и огляделась. Пробило полночь, и все, что до этого напоминало банкет, вмиг растворилось.

— Полночь, господа. Пора начинать, — объявил некий солидный господин с большими усами. Это был сам барон Эндекруа.

— Но подождите, подождите, среди нас не все, милейший. Кого же не хватает? Так-так-так…

— Мадам Шомпюль!

— Мадам Шомпюль?!

— Ах, мадам Шомпюль…

— Она никогда не опаздывает! Что же случилось?

Но тут большая дубовая дверь распахнулась, и появилась опоздавшая гостья.

— Не волнуйтесь, господа, меня задержали придворные.

Итак, тревожная ночь началась. Нужно сказать, что в этот час в самой последней комнате дворца Мадлен в Париже раз в тысячу лет собирается тайное общество, в котором на этот раз числятся уже упомянутые м-м Шомпюль и барон Эндекруа, а так же алхимик-чародей, изготавливающий эликсиры бессмертия и несвоевременной смерти (яды, конечно), граф и графиня Титомировы и послушник Митрофан из России.

Зачем, с какой целью, спрашивается, собирается это общество каждое тысячелетие без опозданий? А миссия его состояла в том, чтобы решать вопросы добра и зла, осуждать свет или тьму и выносить приговор той или иной стороне противоречивого мироздания. Каждый раз на стол переговоров выносился вопрос, требующий ответа. И сегодня это был…

— Встанемте, господа, и отдадим честь ордену тайного общества.

Минута молчания.

— Сегодня на суд выдвигается вопрос: «А кто же согласится переписать завет Апостола Иоанна?»

— Ах!

— Это явилось следствием несправедливого брака мадемуазель Франчески, не так ли, барон?

— Вы совершенно правильно заметили суть дела, граф. Итак, кидаем жребий: по обычаю, как каждый из нас уже осведомлен, кости покажут, кто будет первым защитником, я же, как и прежде, остаюсь обвинителем. М-м Шомпюль, прошу вас!

— Ах, конечно. Франческа очень не любила, когда ее просили открыть тайну одиночества…

— А вы любили ее?

— Я? Не думаю, что я хорошо ее понимала. И эти ее стихи о вечном, о несбыточном… Ведь что нужно нормальному человеку, много что ли? Я уверена, что она страдала белой горячкой.

— Вы не хотели понять ее.

— Но можно было жить лучше.

— Вы не знали о ее второй жизни, о Патрике?

— Она… никогда не дозволяла этого знать никому.

— Кажется, м-м, она считалась вашей дочерью?

— Она отреклась от семьи.

— Довольно! Суд принимает в дело вашу позицию, м-м Шомпюль. Следующий защитник — графиня и граф Титомировы.

Опоздавшая гостья отошла на задний план от круглого стола заседания и погрузилась в задумчивость.

— Ха-ха-ха, он был готов кинуться ей на шею! Несчастный, — ответила на вызов графиня, слегка отклонив штору, и на ее губах появилась холодная, презрительная усмешка. — Он был так молод и неопытен, что не способен отличать, где святой дух, а где чертово отродье.

— Графиня, вам неполных пятнадцать лет. Когда вы успели повзрослеть? Неужто, это передалось от покойной прабабки? Как печально.

— Не отклоняйтесь от вопроса, граф!

— Ах, уважаемый барон, право, скушно. Я знала Патрика и про его роман с ней. Флирт, блеф и ничего особенного, о чем можно было бы поразмыслить всерьез. Вопрос не стоит обсуждения.

— Тогда пойдите, развлекитесь, разложите пасьянс. Это избавит вас от хандры.

Граф и графиня отошли в тень. Это стало для них поучительным наказанием за ложь и высокомерие.

— Следующим предстоит стать нашему доктору медицинских наук. Прошу!

— Я слышал, что мадемуазель Франческа должна была принять руку барона. Боже мой, боже мой! А как же Патрик?

— Что вам известно о последствиях?

— Дело близилось к дуэли. Несчастная, ой-ой-ой. И даже если бы она вскоре овдовела, приближенные старого Эндекруа не дали бы ей дышать. Это все, что довелось мне услышать, барон.

— Остались вы, Митрофан. Вам есть, что добавить?

— Это был блеф, что совершенная истина!

— С какой целью?

— Чтобы вызвать ненависть мира и обрести жизнь вечную в одиночестве.

— В стихах, которые любезно предоставила вниманию суда м-м Шомпюль на предыдущем совещании, отчетливо прослеживается крик. И крик этот — крик сорвавшегося в пропасть.

— Сорвавшегося в бездну, милостивый барон, что не одно и то же. Заметьте: бездна может быть и раем тоже.

— Но стоило ли тогда об этом сожалеть? Вы хотите сказать, что не было другого выхода, кроме как принять рай, как погибель?

— Для ведьмы это погибель!

— Позвольте. Это не только смешно, но и глупо: вы противоречите самому себе! Вы утверждаете, что бес сорвался в рай, чтобы вызвать ненависть всего мира, по сути с ним одной стороны, дабы обрести жизнь вечную. Значит, весь мир — от дьявола? Похвально. Что ж это, оказывается, вы не разобрались в вопросе?

Послушник Митрофан из России, как и остальные, не оправдал звания адвоката подсудимой.

Но вот, пробило три часа по полуночи, и барон Эндекруа взмахнул серебряной тростью и объявил, что час рассвета уже близок. Когда пробило четыре, на большой, широкой лестнице, ведущей в главную залу, показалась Франческа в бледно-желтом бальном платье. Она ждала приговора.

— Вы оправданы, юная Франческа. Теперь вы свободны.

Пробило пять часов, и барон, накинув свой белый плащ, оседлал огнедышащего черного скакуна и скрылся в последнем дыхании сумерек.

Глава 4. Вместе.

А мост Рояль в Париже все так же освещен фонарями каждую ночь. И под шум дождя даже теперь возможно услышать тихие голоса. Это голоса Франчески и Патрика.

— Ты помнишь, — спросила Франческа, — мы часто сидели в этом кафе с зелеными стеклами… в прошлой жизни?

— И ты смеялась тогда. Я помню все.

Две тени, появившиеся одновременно с тучами, исчезли, когда кончился дождь.

Город просыпался. Заспанный, взлохмаченный дворник сметал листья с асфальта. Но вдруг он остановил метлу в воздухе, увидев ленту разлетающейся зеленой листвы, похожую на женский шарфик.

Блеф! Верно, почудилось…

***