Divena — ***

Вот, мальчик со светленькими кудряшками, безжалостно терзает скрипку, извлекая из благородного инструмента на редкость отталкивающие звуки. Мордашка сосредоточенная, старается, пыжится... А взрослые сидят с вымученными улыбками, ожидая, когда же это дивное дитя, наконец, уйдёт со сцены и прекратит издеваться над их слухом. Барашек со скрипкой закончил, зрители нашли силы на аплодисменты.

Когда он ушёл, благославенная тишина продлилась недолго. Вслед за ним вышла девочка — вся такая в розовых бантиках, завитушечках, с широко распахнутыми прозрачно-голубыми глазами, алеющими от волнения и гордости щёчками и... голоском мучаемого садистами котёнка. Когда она начала петь, я готов был позвать на сцену обратно мальчика со скрипкой. Искренне сочувствую родителям этих чад. Если я слушаю это всего лишь один концерт, то им ведь достаются ещё и репетиции...

Следующим номером, как ни странно, шла девочка из детдома. Видимо, показательное выступление, что благотворительность-таки имеет место быть.

Она села за фортепьяно, я уже приготовился морально к очередному псевдомузыкальному экзерсису, как... растворился в зазвучавшей музыке с первых же аккордов.

Дебюсси "Лунный свет". Как? Как можно так его исполнить?! Музыка ночными мотыльками порхала меж тонких пальцев пианистки, ластилась к ним, как игривый щенок, была едва слышным плеском воды в ручье, серебрящимся под Луной, шелестом ночного ветерка, ерошащего травы и листву вековых деревьев, звонким смехом фэйри, играющих в траве... Музыка, возникающая из под тонких подвижных пальцев невзрачной, серенькой пианистки творила целый мир, преображая девчушку, делая из неё ни много ни мало — Офелию, королеву фэйри на короткое время мелодии. Слишком короткое.

Я очнулся, лишь когда она ушла со сцены. Не обращая внимания на других зрителей, я рванулся за девочкой, останавливая её и сбивчиво прося пройтись со мной. Щёки, усыпанные веснушками, заалели, она опустила глаза, с преувеличенным интересом разглядывая паркет и теребя рукава простенькой белой блузы, но всё-таки согласилась.

Оказалось, ей семнадцать, хотя на вид не дашь больше четырнадцати — настолько маленькой, хрупкой, воздушной она была. Такими же нежными бывают первые весенние крокусы. К ним боишься прикоснуться, боясь испортить эту, словно бы, совсем невзрачную, незаметную, но...красоту.

У меня дома стояло своё фортепьяно и через пару свиданий я всё-таки уговорил её приходить ко мне играть, чтобы единолично любоваться этим неприметным совершенством.

И она играла. Играла так, словно каждый раз, когда она садилась за клавиши — был последним.

Так оно и было. Моя Офелия, моя маленькая Офелия, как я её называл, была больна лейкемией. Через два года после того, первого для нас концерта, она ушла. Весной, когда зацвели крокусы. Последним, что она мне сыграла, сидя в инвалидном кресле под капельницей, был "Лунный свет".

С тех пор я не могу слушать фортепьяно, но зачем-то выращиваю на подоконнике хрупкие весенние цветы.