Cipka — Мама. Часть первая

Линда обожала именно эти минуты, собственно, она и пила именно ради них. Как бы банально это ни звучало, любая проблема или жизненная заноза, саднящая пятку, уменьшалась, а иногда даже терялась, после окропления кровеносной системы алкоголем. Как кусочек жира неумолимо уменьшался и скукоживался на пылающем огне, также тревожные и удручающие вопросы сдавались под натиском вина.

Линда предпочитала именно вино. Желательно красное и недорогое. Дороговизна и качество развращают, считала она. Единственный недостаток вина в том, что после него предательски краснеют щеки и тускнеет взгляд, и свое нетрезвое состояние скрыть совершенно невозможно.

Обыкновенные люди, пьющие "только по праздникам", останавливаются сразу после стадии "победы над проблемами", ведь основная цель употребления спиртного достигнута. Однако Линда давно стерла этот рубеж, и чувство меры спасовало перед еще не осознанной потребностью организма получать свою дозу дурманящей жидкости.

Если раньше она пила преимущественно, чтобы достигнуть пика наслаждения, когда вся каждодневная грязь превращалась в конфетку, то сейчас это была единственная возможность не возвращаться в насущный мир с его вечными вопросами и выходками и отдалить муторные часы выхода из запоя. Когда каждая клеточка тела ноет, все выворачивается наизнанку, а в ушах неумело гремят раскаленные струны огромной расстроенной гитары.

Поэтому пьяной она была практически всегда, за редким исключением, когда приходили представители Бариньтиесы и Социальной службы Рижской думы и усиленно осматривали ее жилище с целью найти что-то, позволяющее отобрать детей или лишить статуса бедной семьи, а возможно, и выгнать из квартиры. Это было ее первой постоянной проблемой и головной болью.

В такие дни Линда собирала всю волю в кулак и не пила ровно три дня до прихода "властей", лихо убирая всю квартиру. Кто-то решил бы, что это, потому что у нее, все-таки, еще осталось что-то из любви и заботы о ее детях, но эти отчаянные действия скорее были для того, чтобы сберечь свой единственный заработок — детское пособие и задержаться в этой отремонтированной государством и скудно обставленной ею самой однокомнатной квартирке.

Второй, наверное, даже еще более насущной была другая проблема, которую можно было сформулировать парой слов — где и за что купить алкоголь. Это проблема монотонно присутствовала в ее жизни каждый день на протяжении последних двух лет. Ее прелести, облаченные в видавшие виды одеяния, в виду трех родов уже мало кого привлекали.

Поэтому приходилось искать деньги, а это давалось, ой, как нелегко. Детское пособие за самую младшую шестимесячную дочку Катрину составляло всего 58 лат в месяц и еще по 8 лат за двух других. Вот и считайте.

Благо статус бедняка позволял ей жить в однокомнатной квартире в социальном доме, что стоит на улице Лубанас за минимальную плату. Вдобавок самоуправление периодически обеспечивало ее продуктами, но она предпочитала получать деньги вместо пайка, что случалось крайне редко.

Будучи материально обиженной, Линда даже пыталась получить пособие гарантированного минимального заработка на себя и трех детей, но, как это бывает в любом бюрократическом обществе, что-то там не заладилось с документами, потом она ушла в запой и забросила решение этого вопроса.

Линда подумала, что очень жаль, что в нашем государстве нет статуса многодетной матери-одиночки и за него не полагается никакого стабильного пособия, лишь горстка никчемных поблажек в виде бесплатного проезда на транспорте и прочего.

Детям же постоянно надо было что-то кушать, они болели, и на лекарства приходилось отдавать немалую сумму. Конечно, Линда могла бы попытаться получить алименты за старших детей из Гарантийного фонда алиментов, поскольку найти и взыскать деньги с первого мужа не представлялось возможным, но ей было лень идти, заполнять очередные бумажки и испытывать на себе лжеучастливые и унизительные взгляды чиновников. Поэтому Линда пила в основном в долг, грозясь вот-вот выйти на работу и отдать все до сантима.

Сегодняшний день не был исключением, она одолжила пару лат у соседки Лены — доброй, верующей старушки, искренне желавшей ей только добра, и характерно покачиваясь от похмельной усталости и тяжести сходила на местную точку.

Пара стаканчиков красненького и жизнь опять приобретала определение "хорошая" перед собой. Кровь впустила в себя своего цветного сородича и стремглав доставила его к мозгу, а тот блаженно переправил остатки к душе.

— Мммм… — довольно улыбнулась Линда, чувствуя, как мир опять приобретает цвета, запахи и звуки. Она легла на слегка продавленный и полинявший диван и, закрыв глаза, стала погружаться в пыльную поверхность алкогольного небытия.

— Мааам… — ее идиллию прервала старшая дочь — Мадара, шести лет от роду.

— Мам, — повторила она и чуть потрепала Линду за плечо, — мне нечем кормить Катрину и Элину. Молоко закончилось, хлеб и каша тоже.

Та, нехотя, разлепила глаза и с некоторым непониманием посмотрела на тревожащий ее фактор.

— Дай им чай, — практически нечленораздельно пробормотала она и, с трудом поднявшись, на половину наполнила вином изрядно грязный стакан с отколотым кусочком с краю.

С удовольствием сделав пару больших глотков, она, наконец, посмотрела на дочь. Мадара виновато опустила глаза.

— Мы уже вчера и сегодня утром чай кушали, — взволнованно объяснила она, — Катрина почти все время плачет от голода, и Элина просит кашу или хлеб.

— Теперь понятно, почему у меня звенит в ушах, — опять неразборчиво и недовольно констатировала Линда.

Она перевела взгляд с дочки на каплю красного вина, стремящуюся на стол по стенке стакана.

— Мадара, ты уже большая девочка. Поди, попроси у тети Лены что-нибудь. Видишь, мама немного болеет, — Линда пыталась остаться авторитетом в глазах дочери и как-то образумить дочь, дав ценный совет.

Мадара стыдливо отвела взгляд, а когда заговорила, в ее голосе были четко слышны виноватые и извиняющиеся нотки.

— А ты долго еще будешь болеть? — спросила она, понимая, что мама вовсе не больная, а просто пьяная и кушать опять придется доставать и готовить ей самой.

— Сколько потребуется моему организму, — про себя улыбнулась своей скрытой шутке Линда.

Шатаясь, она встала с кровати и, приглушенно икнув, направилась на кухню, устало шаркая стоптанными шлепками. Покопавшись в полупустых и не очень чистых ящиках и полках, она вытащила помятый пакетик с гречкой и со злостью сунула его под нос Мадаре, которая беззвучно последовала за ней на кухню.

— Ничего не можешь без меня сделать! — почему-то победоносно прикрикнула Линда на дочь.

— На! Налей в кастрюлю воды и свари. Вот вам и ужин, — Линда с силой плюхнула пакет с гречкой в маленькую ладошку Мадары, а та от испуга дернулась, что было силы вжав голову в плечи.

Линда была вполне довольна тем, что так ловко разобралась с ситуацией и теперь в награду сможет выпить еще один стаканчик вина и погрязнуть в липкой винной трясине. К слову, желанный стаканчик был последний на сегодня, на большее у нее не хватило денег. От этой мысли она поморщилась и уныло легла на диван.

Мадара же достала маленькую кастрюльку с закоптившимся снаружи днищем и, пододвинув стул к раковине, встала на него и налила холодной воды. Она четко знала, как надо варить крупы, с чем их лучше смешивать и какие больше всего нравятся маленькой Катрине, двухлетней Элине и ее медвежонку.

Элина, которой по точным подсчетам было 2 года и 7 месяцев, обычно сначала кормила именно его — старенького, выцветшего коричневого медвежонка с оторванным хвостом и с одним глазом в виде неряшливо пришитой черной пуговицы. Эта пуговица от маминого старого пальто была последним знаком доброго внимания, которое проявила к ней Линда, и от этого мишка был еще более дорог ребенку. Элина кропотливо ухаживала и берегла своего мишку, словно боялась, что, если забросит его, то мама уже никогда не станет прежней. Внимательной, нежной, доброй и любящей. Она ее совсем не помнила такой, но почему-то была уверена, что мама не всегда была злой и крикливой.

После ужина, который у девочек был основным разом питания (у этого была своя цель — на сытый желудок они лучше спали), Мадара переодевала Катрине подгузник, который, кстати, использовался только для ночного сна. Затем надевала ей слегка потрепанные, но чистые ползунки и укладывала спать, отгораживая ширмой детскую часть комнаты от маминой, и тихонько укачивала в хлипкой кроватке, в которой когда-то спала сама.

Элина же, подражая старшей сестре, укладывала своего любимого мишку рядом с собой на диванчике, укрывала его тонким холодным покрывалом и тихонько пела песенки на своем не всегда непонятном языке, пока не засыпала сама. Она знала, что потом рядом с ней ляжет Мадара и накроет ее теплым маминым халатом, от которого еще пахло чем-то далеким и счастливым. Элина знала, что мама почему-то все время болеет особенно после того, как у нее в животике появилась Катрина и от них ушел дядя Эдгар, но она надеялась, что скоро все закончится, и мама станет хорошей. С этими надеждами Элина, мягко посапывая, погрузилась в мир снов, куда более приятный и спокойный, чем тот, в котором она жила.

Мадара, закончив кормить и переодевать маленькую Катрину, докушала остатки гречки и выпила горячий чай. Она с тоской посмотрела в кухонное окно на светивший снаружи фонарь и подумала, что завтрашний день обязательно будет хоть чуть-чуть лучше сегодняшнего и когда-нибудь они все опять станут счастливыми. С этими мыслями она пошла в комнату, укрыла маму, чуть похрапывающую на диване в нелепой пьяной позе и, раздевшись до трусиков и майки, легла рядом с Элиной. Мамин синий махровый халат, которым она всегда накрывала Элину лежал у изголовья и Мадара потеплее укрыла им младшую сестру, ласково поцеловав ее в лоб. Устало улыбнувшись, она натянула на себя старенький красный плед, который из-за своих маленьких размеров едва прикрывал ей пятки и от усталости мгновенно уснула.

Через пару минут в своей маленькой кроватке кряхтя, перевернулась на живот Катрина. Сонно оглядев всех спящих и словно поморщившись от ночника, стоящего в углу комнаты, она уткнулась в подушку и, чуть приподняв попу, довольно вернулась в сладкий детский сон. В доме семьи Каминских наконец-то с удовольствием воцарилась тишина.

Та ночь была последней, когда они все вместе засыпали в одной комнате, слышали дыхание друг друга и не были бесповоротно и беспробудно несчастны. В их жизни еще не наступила темнота и злой болезненный угар судьбы.