Алена Сулевич — Пока бьется сердце...

Меня зовут… звали… черт, все никак не привыкну говорить о себе в прошедшем времени… Полина Самарина.

Даже не знаю, с чего начать свою нелепую исповедь… Я росла совершенно обычным ребенком. Почти обычным… Если забыть, что ты учишься в самой элитной гимназии, какую только можно найти в столице нашей многострадальной Родины. И что ты живешь в огромной шикарной четырехкомнатной квартире в самом престижном районе. И что твоя мама — один из самых успешных музыкальных продюсеров страны…

Отец дезертировал в Лондон, когда мне не было еще и двух лет. Он вроде как там какой-то крутой бизнесмен. Впрочем, моей жизнью он не интересовался (хотя алименты перечислял исправно), так что о нем не будем.

Несмотря на все это, маме (практически без помощи нянек) удалось вырастить из меня вполне доброго, скромного, отзывчивого человека, без единого намека на избалованность и заносчивость. Только вот друзей у меня всегда было мало. Впрочем, это уже совсем другая история.

Был один момент, который волновал меня гораздо больше, чем отсутствие друзей. Незадолго до назначенного срока родов мама подвернула ногу. Когда ее привезли в больницу и сделали УЗИ, чтобы убедиться, что с плодом (то есть со мной) все в порядке, выяснилось, что пуповина обвила мою шею. Маме срочно сделали кесарево. Если бы не эта случайность, еще день — два, и я могла бы так и не увидеть свет.

Мама рассказала мне эту историю еще в раннем детстве, и с тех самых пор меня никак не покидала мысль, что никакая это не случайность. Кому-то там наверху нужно было, чтобы я родилась. Причем, родилась с какой-то конкретной целью, для того, чтобы сделать что-то определенное. Я все пыталась выяснить, что же именно. Но ответ на этот вопрос я узнала только в самый последний момент…

Думаю, для полноты картины, стоит добавить, что, ко всему прочему, я была отличницей, исправно посещала музыкальную школу и студию классического балета, и из-за высокого роста выглядела старше своих лет.

***

Мой мир круто изменился в одну ничем не примечательную субботу, 8 сентября 2007 года. Мне совсем недавно исполнилось 12, и я уже понемногу начала понимать, что такое подростковый кризис. В тот день мое беззаботное счастливое детство помахало мне на прощание ручкой…

Он ворвался в мою жизнь как ураган и перевернул ее с ног на голову. Впрочем, это я осознала немного позднее…

Я никогда особенно не интересовалась маминой работой, да она и не настаивала. Но тут вдруг, ни с того, ни с сего, попросила меня послушать один диск и высказать свое мнение. До этого момента я редко слушала музыку маминых подопечных. На обложке оказалась фотография очень красивого, с гитарой в руках, молодого человека яркой славянской внешности — со светлыми до плеч волосами и пленительными голубыми глазами. Ему не было еще и тридцати.

«Дмитрий Минский» — прочла я тогда на обложке, еще не догадываясь, что будет значить для меня это имя. Только подумала, что вот ведь как забавно: Самарина, Минский — обе фамилии похожи на названия городов. Меня в школе иногда дразнили «Самара», а его, наверное, «белорус».

Я включила диск и впервые услышала его голос, который до последнего мгновения будет звучать в моей голове — звонкий, как горный хрусталь, и чистый, как только что пробившийся из-под земли родник...

— Ну как? — якобы без особого интереса спросила мама.

— Если честно, впечатляет… — тоже якобы без особого интереса ответила я. — Твой новый подопечный?

— Ага… Хочешь поехать со мной на репетицию? Познакомишься…

— А зачем мне с ним знакомиться? — подозрительно поинтересовалась я.

— Ну, так просто… — смутилась мама. — Так ты едешь? А то я уже опаздываю.

— Ладно, поеду, если надо.

Через полчаса мы уже прибыли на студию, где я раньше уже бывала несколько раз. Совершенно обычная музыкальная студия, заставленная всяческими музыкальными штуками, некоторым из которых я даже не знала названий.

В помещении было полно народу. Несколько молодых людей уже заняли свои места за музыкальными инструментами. Барабанщик о чем-то жарко спорил с клавишником и звукорежиссером.

— Всем салют, мальчики, — поприветствовала мама присутствующих. — Работаем?

Со всех сторон в ответ наперебой начало доноситься: «Здравствуйте, Ольга Леонидовна!».

Тут я увидела ЕГО. Он шел нам навстречу с дальнего угла студии, поэтому я не сразу его заметила. На его лице сияла обезоруживающая улыбка. Он показался мне намного красивее, чем на фотографии на обложке диска, только не такой высокий, каким я его себе представила.

— Наконец-то, Оль… Ольга Леонидовна, — быстро поправился он, увидев меня. — У нас уже все готово!

— Прекрасно, Дим… — ответила мама, опять странно смутившись. — А вот и Полина. Я обещала вас познакомить.

— Значит вот она какая, знаменитая Полина Самарина! Ну, здравствуй, Белоснежка, — он улыбнулся мне так, что у меня начали дрожать ноги. Хорошо, что под джинсами это было незаметно. — Твоя мама много о тебе рассказывала…

Я потом весь вечер рассматривала себя в зеркале, чтобы понять, почему Дима назвал меня Белоснежкой. Наверное, за черный цвет волос и бледную кожу. В общем, я пришла к выводу, что какое-то сходство действительно есть. Только волосы у меня были длинные, и нелепых ободочков я не носила. И все-таки, намного приятнее, чем «Самара».

— А я только сегодня слушала ваш новый диск, — ляпнула я первое, что пришло в голову, удивляясь, что вообще могу говорить. — Мне действительно понравились ваши песни.

— Спасибо, — он почему-то рассмеялся. — Давай сразу договоримся: без «вы», а то я начну чувствовать себя стариком, идет?

— Хорошо… Идет.

— Вот и познакомились, — вмешалась мама. — Так, мальчики, мы работать сегодня будем, или как? У нас концерт на носу.

После этих слов Дима лукаво подмигнул мне, и направился к микрофону, а меня мама определила на стоявший в углу диван, чтобы не мешалась под ногами.

За потрясающей музыкой несколько часов пролетели незаметно. Я с удивлением узнала, что Дима — уже довольно громко заявивший о себе артист, победитель нескольких престижных конкурсов, сам пишет музыку и тексты, его песни звучат на радио, его приглашают выступать на ответственных концертах. А я даже имени его до этого дня не слышала! Надо же, как я отстала от жизни!

Дима одинаково потрясающе исполнял романсы, рок, советские шлягеры. Даже о попсовых композициях ни у кого язык бы не повернулся отозваться презрительно. Наверное, прежде, чем полюбить его самого, я влюбилась в его голос. Правда, тогда я только поняла, что со мной произошло нечто значительное, чего раньше никогда не происходило. Но в 12 лет я еще, конечно, не осознавала, что это за новое, пугающее и одновременно такое приятно окрыляющее чувство…

Уже не помню, чья это была инициатива — мамина или его, но после репетиции мы втроем поехали поужинать в один хорошо знакомый мне ресторан. Вообще-то, мне больше по душе были маленькие уютные кафешки и пиццерии, но рядом с Димой я совершенно об этом забыла.

Он смешил нас весь вечер так, вспоминая КВНовское прошлое, что народ за соседними столиками начал оборачиваться в нашу сторону. Потом Дима стал расспрашивать меня о том, какую музыку я люблю, и что нравится сейчас «молодежи» в музыкальном плане. Я ответила, как мне показалось, очень умно, что, что бы я не слушала до сих пор, теперь мне придется пересмотреть свои музыкальные предпочтения. Дима понял, что его попытки завоевать мое расположение не прошли даром.

Вдруг я случайно заметила, как они с мамой переглядываются. Что-то было подозрительное в этом взгляде, что-то недоступное понимаю двенадцатилетнего ребенка… И тут до меня начало доходить… Мама и Дима… Нет, не может этого быть… Конечно, мама у меня красавица, и в свои 38 любой двадцатилетней дала бы фору. Но он же был младше ее не на год, не на три, а аж на 11 лет! К тому же, она его продюсер! Я знала, что у мамы, естественно, было полно поклонников, но ни одного из них она никогда не знакомила со мной, и не впускала в мою жизнь. Значит, тут что-то посерьезнее. Вот у желтых газетенок радость-то будет: такой повод покопаться в грязном белье!

Но даже это не смогло испортить мое впечатление от Димы. Я была им очарована, и, к своему удивлению, поймала себя на мысли, что совсем не против этих отношений, а скорее, наоборот. Это же значит, что и я смогу чаще с ним видеться.

Уже дома мама затеяла серьезный разговор, которого я все-таки побаивалась.

Я уже собиралась ложиться спать, когда она зашла в мою комнату, осторожно присела на кровать и начала взволнованно теребить плюшевого зайца, избегая моего взгляда.

— Полин, скажи честно: тебе понравился Дима?

— Честно? — ответила я после некоторого раздумья. — Ну, он веселый, добрый, симпатичный, голос у него очень красивый…

— Нет, Поль, ты не поняла… — замялась мама. — Тут такое дело… В общем, ты у меня уже совсем взрослая, все поймешь… Ты не будешь против, если Дима будет жить с нами? Правда?

Такого поворота я, конечно, не ожидала! У нас в доме будет жить мужчина! Это же теперь в пижаме завтракать не спустишься! Если бы речь шла не о Диме, я бы определенно была против.

— Это, типа, вы поженитесь? — почему-то спросила я.

— Ну, вроде того… Так что ты скажешь? — мама почему-то покраснела и еще сильней начала мучить несчастного зайца.

— Пусть живет, мне не жалко… — как можно более спокойно и безразлично постаралась ответить я.

Потом я часто задавалась вопросом: а что бы было, если бы я сказала «нет»? Скорее всего, тогда этой трагедии через четыре года не произошло бы. Но история не терпит сослагательного наклонения. Все случилось так, как должно было случиться, так, как задумано кем-то свыше. И эти короткие четыре года сладких мук я не променяла бы и на сто лет безмятежного существования.

Вот так прошел день, перевернувший мою жизнь. А через неделю, с небольшим чемоданом в руках и ангельской улыбкой на лице, на пороге появился Дима со словами:

— Привет, Белоснежка! У тебя тут, похоже, недобор с гномами. Принимаешь пополнение?

— А на гитаре играть научишь? — спросила я, изо всех сил стараясь сохранить серьезный вид и не рассмеяться.

— Без проблем!

— Тогда принимаю…

***

День 16 октября 2009 года стал для меня одним из самых тяжелых в моей недолгой жизни.

Прозвенел звонок и я села на свое место — третий ряд, вторая парта, — и достала учебник физики за 9 класс. Нет, физика в тот момент меня ни капли не интересовала. Надежда Михайловна, наша физичка, начала выводить на доске какие-то формулы и что-то объяснять. Я ее даже не слышала.

Тихонько, чтобы никто не увидел, я раскрыла учебник. Между страницами лежала фотография. Димина фотография. Та самая, с гитарой, с обложки диска. Осторожно, словно боясь, что его образ растворится, как утренний туман, я дотронулась его щеки на ней. Видения, которым сопротивляться было совершенно невозможно, одно за другим посыпались на меня откуда-то из глубин памяти.

На мое тринадцатилетие он подарил мне огромного плюшевого медведя с розовым бантом. Очень милого, конечно, медведя… Но, задувая свечи на торте, я загадала, чтобы Дима перестал считать меня просто маленьким ребенком. А потом он спел мой любимый романс и я все ему сразу простила…

Он сдержал обещание и начал учить меня играть на гитаре. Если честно, на рояле у меня получалось намного лучше. Но я бренчала часами, потому что когда Дима брал мою руку в свою, я чувствовала себя самой счастливой на свете! Именно тогда, в 13 лет, я впервые начала осознавать, что со мной происходит, первый раз в голову пришла мысль: «Я его люблю»…

Когда у него было свободное время, а мама задерживалась по каким-нибудь организаторским делам, он забирал меня из школы или из балетной студии, и мы ехали обедать в McDonald’s или какую-нибудь пиццерию. А иногда просто гуляли в парке, поглощая мороженное. Ему нравилось проводить со мной время. Может, это было просто детской фантазией, но я была уверенна, что мое желание сбылось, и Дима стал понемногу видеть во мне друга. К которому, к тому же, мама ревновать не будет. Очень удобно!

Я не пропускала ни одного концерта, а во время каникул меня даже брали на гастроли. Я часто приходила на репетиции, просто, чтобы лишний раз полюбоваться им. Я знала весь Димин репертуар наизусть. Даже пару раз спела с ним в караоке. У меня колени тряслись, мурашки стадами пробегали по всему телу от мысли, что я могу вот так говорить ему о своих чувствах, и никто ни о чем не догадывается — ни он, ни мама, ни кто бы то ни было еще.

Двумя месяцами ранее от событий описываемого дня, на мое четырнадцатилетие, Дима опять подарил мне животное. На этот раз, правда, самое что ни на есть живое — месячного котенка, белого как снег. Еще и пошутил, что его подарок такой же белобрысый, как и он, и что будет всегда напоминать о нем. Я назвала своего нового питомца Джерри. Дима был прав, они действительно чем-то похожи. Еще этот День рождения запомнился тем, что мы много вместе танцевали: просто медленные танцы, вальс и даже танго…

Я пододвинула к себе толстую голубую тетрадь на спирали… Нет, я не вспомнила, что идет урок физики… Это был мой дневник. Не школьный, конечно же… Я начала его вести примерно через месяц после знакомства с Димой, и записывала все, что со мной происходило. А с того дня все, что со мной происходило, так или иначе было связано с ним. Некоторые страницы были исписаны стихами собственного сочинения, некоторые просто именем Дима, разрисованным сердечками. В общем, обычные детские глупости…

Я открыла тетрадь на странице, где была заложена закладка — ленточка, и написала:

«16 октября, 2009.

Сегодня они поженятся…

Если я переживу этот день, мне уже ничего не будет страшно…»

Еще какое-то время я не могла оторвать взгляд от спрятанной между страницами учебника фотографии, пока не почувствовала, что меня кто-то легонько теребит за плечо. Антон Ильин… Он сидел позади.

«Что это ему нужно?» — очнулась я и услышала голос физички.

— Госпожа Самарина! Будьте так любезны спуститься с небес на нашу грешную землю!

— Что? — еще не совсем опомнилась я, и от неожиданности и испуга быстро закрыла учебник.

— Вперед к доске, задачу решать, — скомандовала Надежда Михайловна.

Ровно к полудню (в тот день меня отпустили с последних уроков) на серебристом BMW подъехал Дима и уже раздавал автографы нескольким узнавшим его девчонкам из моей школы. До регистрации оставалось еще часа три. Хорошо, хоть они с мамой решили расписаться тихо, практически тайком, чтобы не набежали журналисты и не устроили из этого события цирк, как они любят делать в подобных случаях.

— Так, не понял, а что это мы такие кислые? — поинтересовался Дима, сев в машину.

— Просто голова разболелась, — соврала я, пристегивая ремень безопасности.

— Я знаю одно отличное средство от головной боли. И от плохого настроения тоже сгодится…

И он стал напевать шутливую пародийную песенку, ставшую когда-то его визитной карточкой в КВН. Я только слегка улыбнулась, хотя этой пародией можно и мертвого рассмешить.

— Странно… Раньше всегда срабатывало, — уже серьезно сказал Дима, взглянув на меня.

— Просто у меня на самом деле болит голова. Выпью таблетку, и все пройдет.

— Смотри! Ты мне еще сегодня танец должна…

Когда мы приехали домой, парикмахер уже заканчивал маме прическу. Она сразу решила, что белого платья не будет, и, на мой взгляд, это было правильным решением. Платье на ней было без особых изысков, нежно — розового цвета, эффектное, с открытой спиной и неглубоким декольте. Мама была в нем, естественно, неотразима.

Меня же тетя Оксана, старшая мамина сестра, быстро нарядила в обалденное, приятного серого оттенка платье, длинное, до пола, струящееся, с открытыми плечами. Настоящее взрослое вечернее платье… И еще изумительные туфли в тон… И макияж… И сережки… В зеркале на меня смотрела не четырнадцатилетняя девочка, а симпатичная девушка лет как минимум семнадцати-восемнадцати. Я даже ненадолго забыла, что у меня с самого утра «болела голова». Но только до тех пор, пока мы не приехали в ЗАГС.

Едва служащая начала свою нудную речь, как у меня начало все плыть перед глазами. Немногочисленных гостей я видела как в тумане. Я и сама толком не понимала, почему меня так пугал тот факт, что мама с Димой официально станут мужем и женой. Ведь в принципе, ничего не изменится. Как видела и слышала его каждый день вот уже два года, так и буду продолжать видеть и слышать каждый день. Но меня мучило странное чувство, что этот дуратский штамп в паспорте отдаляет его от меня, забирает последнюю надежду. До этого момента я наивно, по-детски, могла мечтать, что вот исполнится мне 18, и тогда… Но что «тогда», я, правда, не могла точно сформулировать. А теперь мне казалось, что эту мечту у меня отняли и растоптали…

К моему счастью, церемония длилась всего около получаса. Но не успела я выдохнуть, как уже все оказались в ресторане, и пытки продолжились с еще большей изощренностью. Гости наперебой произносили тосты за здоровье молодых и кричали «горько». Я впервые видела, как мама с Димой целуются. Мне посчастливилось ни разу не застать их за этим занятием. Хорошо, хоть на меня никто не обращал внимания, и я могла спокойно погрузиться в свои мрачные мысли. Только через пару часов, когда веселье было в самом разгаре, Дима все-таки заметил, что у меня по-прежнему абсолютно не праздничное настроение. И не придумал ничего лучше, как почти насильно потащить меня танцевать с ним очередной медленный танец. А потом еще наш любимый вальс… Я только тогда наконец-то увидела, как Диме идет его элегантный черный костюм. В любой другой день я бы растаяла от счастья, но тогда от его прикосновений стало только больней.

Еще через какое-то время я поняла, что больше не могу сдерживать слез. Никто и не заметил, как я скрылась в дамской комнате. Только захлопнулась дверь, как последние остатки сил покинули меня. Слезы текли градом и душили, ноги не держали. Прислонившись спиной к двери, я медленно сползла вниз. Так, поддавшись истерике, я просидела почти час, пока нечеловеческими усилиями мне не удалось взять себя в руки и немного успокоиться.

Я умылась, кое-как привела себя в порядок и вернулась в зал. К счастью, меня так никто и не хватился, поскольку как раз подошло время вручения свадебных подарков, и все внимание «новобрачных» и уже изрядно подвыпивших гостей было занято яркими коробками всевозможных размеров, перевязанных разноцветными лентами и бантами, а также открытками, конвертами и прочими соответствующими атрибутами.

***

В день свадьбы я была уверена, что ничего хуже уже быть не может. Оказывается, я ошибалась.

Незаметно пролетели еще два года. Гитару я освоила практически в совершенстве, благодаря своему любимому учителю, хотя, из-за все возрастающей популярности, Дима уже не мог уделять мне столько времени, как раньше. Однако, все свои новые песни он в первую очередь показывал мне, как самому верному другу и преданной поклоннице его таланта.

В феврале 2012 года я на несколько дней уехала в Питер. В балетной студии мы поставили «Щелкунчика», и директор договорился показать наше творение в одном из тамошних театров. У меня была главная женская партия. Я дико волновалась, поскольку это был мой первый серьезный выход на сцену.

Когда же я вернулась, окрыленная успехом, дома меня ждала страшная новость… Дима ушел… Просто собрал вещи и ушел… Мама ничего не хотела объяснять. Плакать не плакала, но явно была расстроена и подавлена. Я тайком позвонила Диме. Он обрадовался мне, но по телефону тоже отказался что-либо рассказывать. Зато пообещал на следующий день забрать меня из школы, если мама разрешит. Я же говорить ничего ей не стала, побоявшись лишний раз расстроить.

Я провела бессонную ночь и еле дождалась окончания уроков. Дима приехал, как и обещал.

— Привет, Белоснежка! — радостно улыбнулся он. В ответ я только обняла его, еле сдерживая слезы.

— Ну как прошли твои первые гастроли? — поинтересовался он, делая вид, что ничего не случилось.

— Прекрасно… Дим, хоть ты мне объясни, что происходит! Я ничего не понимаю!

— Ладно… — он тяжело вздохнул. — Пойдем — ка немного прогуляемся. Погода отличная…

Несмотря на то, что календарь показывал, что на дворе февраль, день выдался солнечный и теплый. Чувствовалось приближение весны. Мы отправились в ближайший парк, где раньше любили гулять вместе, и устроились на одной из уютных деревянных скамеек, кем-то заботливо очищенных от снега.

— Полин, ты уже взрослая, уверен, все поймешь правильно…

— Если старшие говорят ребенку, что он уже взрослый, ничего хорошего это не предвещает, — перебила его я. — Не надо со мной как с маленькой.

— Да, извини… Скажу все как есть, а дальше суди сама… В общем, я встретил другую женщину… И я очень ее люблю. У нас скоро родится ребенок. Я и так столько времени обманывал твою маму. Она этого не заслуживает… Вот, собственно, и все…

Мне показалось, что на меня рухнула бетонная стена… Нет, как минимум, целый Эверест…А я-то два года назад переживала из-за их свадьбы с мамой! Тогда он, по крайней мере, оставался рядом. А теперь рядом его не будет! Он не будет забирать меня из школы, не будет учить играть на гитаре, не будет танцевать со мной, не будет называть Белоснежкой… Ничего не будет…

Нужно признать, что рано или поздно это должно было произойти. Я уже прекрасно понимала, что Диму с мамой связывает не любовь. Их отношения строились на другом — взаимоуважении и благодарности. И мама тоже это понимала…

— У вас будет ребенок? — только и смогла я выдавить из себя.

— Да. Родится примерно в конце августа.

— Вы с мамой разведетесь?

— Документы уже поданы… Ты не переживай, мы с Ольгой расстались вполне спокойно, можно сказать, друзьями…

— А кто она? — спросила я, а по щекам уже потекли предательские слезы.

— Ее зовут Вика… Полин… — заметив мои слезы, он по-братски обнял меня, из-за чего я только еще сильнее разрыдалась. — Если мы с Ольгой расстались, это еще не значит, что я перестану быть твоим другом. Слышишь меня, Белоснежка? И прекращай плакать на морозе, а то сосульки на ресницах нарастут.

Я даже засмеялась сквозь слезы и еще сильней прижалась к нему, подумав, что такая возможность мне предоставляется судьбой в последний раз.

— А она красивая?

— Вика? Очень красивая! Если хочешь, я вас познакомлю.

— А вот хочу! — капризно ответила я. — Должна же я знать, в чьи руки отдаю своего любимого отчима.

— Ну, тогда поехали! — рассмеялся Дима, оценив мою шутку.

Мы сели в его BMW и поехали в тихий, но очень приятный и уютный район, где теперь располагалась купленная на днях его… их с Викой новая квартира.

Я действительно должна была увидеть эту девушку, чтобы убедиться… В чем? Я и сама толком не понимала. Наверное, в том, что она достойна его любви, и в том, что они на самом деле любят друг друга.

Нас встретила действительно очень красивая темноволосая девушка лет 26-ти, с большими добрыми карими глазами. Я уже видела ее где-то. Потом я вспомнила, что она несколько раз помогала нашему стилисту подготовить к выступлению подтанцовку и бэк-вокал.

Квартирка оказалась небольшой, двухкомнатной, но очень милой и уютной, обставленной скромно, но со вкусом, с атмосферой настоящего семейного гнездышка. Все словно дышало гармонией, идиллией, теплотой и любовью… В нашем доме такого никогда не чувствовалось…

Вика тут же усадила меня пить чай. Странно, но я успокоилась. Они с Димой казались половинками одного целого. Такое невозможно объяснить, но я совершенно отчетливо это чувствовала. Они с такой любовью смотрели друг друга, так светились счастьем! Оказывается, когда видишь счастливым того, кого любишь, это и тебя делает неимоверно счастливым. Пусть даже он счастлив не с тобой, не с твоей мамой, а с кем-то другим…

Я не могла ими налюбоваться, и, уплетая чай с мятой и восхитительный яблочный пирог, собственноручно приготовленный Викой, единственное, что мне оставалось — это молить Бога, чтобы такими они остались навсегда…

***

Дима вскоре нашел нового продюсера, а мне, как и раньше, разрешалось приходить к нему на концерты и репетиции. Кроме того, к слову, я с медалью окончила школу и готовилась к поступлению в хореографическое училище.

Я часто заходила навестить Вику, и даже по просьбе Димы, в его отсутствие присматривала за ней. У нее тяжело протекала беременность, и он очень волновался за жену. Мама, конечно, не была в восторге от моей дружбы с ними, но и запретить общаться не могла.

За несколько дней до моего семнадцатилетия, 19 августа 2012 года, около 9 утра, мой сотовый, словно предчувствуя неладное, жалобно заверещал. Мамы дома уже не было.

— Полина, привет, — услышала я в трубке растерянный Димин голос. — Знаю, что это глупо, но телефон Ольги не отвечает, а больше мне некому позвонить…

— Дим, ты меня пугаешь! Что случилось? — не на шутку встревожилась я.

— Вика… Оказывается, она скрыла от меня, что у нее тяжелый порок сердца, и что врачи сразу предупредили ее, что беременности и родов она не выдержит… Утром ей стало очень плохо… Мы в больнице. Кажется, ей кесарево будут делать… Мне страшно…

— В какой вы больнице? Я скоро приеду…

— Спасибо, Полин. Мне сейчас очень нужно, чтобы кто-то был рядом...

Дима назвал адрес, и я тут же вызвала такси. До больницы ехать было всего около получаса… Последние полчаса моей жизни…

Невидящим взглядом уставившись в окно, погруженная в свои мысли, я все повторяла как заклинание: «Она не может умереть… Ей нельзя умирать…». И даже не заметила, как на встречной полосе, ехавший с солидным превышением скорости грузовик потерял управление. Через мгновение он снес Audi, в которой я ехала, словно игрушечную…

Я почти ничего не почувствовала. Кажется, я сильно ударилась головой о стекло… Позже выяснили, что у грузовика отказали тормоза. Водитель такси потерял много крови, провел несколько дней в коме, но остался жив, а я…

Меня доставили в ту же больницу, где находились Дима с Викой. Просто она была ближе всех. И, к тому же, одна из самых лучших в стране. Сначала меня повезли в операционную, но получив снимки и результаты анализов, врачи поняли, что уже ничего сделать не в силах…

Я решила быть возле Димы… Я ведь обещала… Я слышала, как врачи сообщили ему, что Вику, находящуюся в тяжелом состоянии в реанимации, спасти теперь может только срочная пересадка сердца. Но найти донора за такое короткое время почти невозможно…

Малышка, здоровенькая, хоть и родившаяся чуть раньше срока, девочка, красивая, светловолосая и голубоглазая, очень похожая на папу, уже мирно спала в своей кроватке, и даже не подозревала, что происходит в другом крыле здания клиники.

Мама приехала через час. Только тогда, увидев ее, Дима узнал, что произошло со мной. Он был рядом, когда маме сообщили, что, хоть жизнь во мне еще пока поддерживают искусственным путем, мой мозг уже недееспособен, то есть, фактически, я мертва… Врачам пришлось вколоть ей большую дозу успокоительного, поскольку у нее началась сильная истерика. В конце концов, она уснула.

Дима, бледный как полотно, в полуобморочном состоянии, уставившись в одну точку, сидел на диванчике возле Викиной палаты. К переживаниям за жизнь жены теперь добавилось и острое чувство вины. Ведь это он просил меня приехать… Глупенький, он ведь не знал, что все случилось именно так, как и должно было случиться. Этот сценарий был расписан Судьбой еще до моего рождения…

Через несколько часов, когда мама очнулась, к ней в палату с серьезным видом зашел представительный мужчина в белом халате, очень опытный врач, спасший немало жизней. В руках у него была папка с какими-то документами.

— Ольга Леонидовна, я понимаю ваше горе, — начал он, — но вашу дочь уже не вернуть, а жизнь другого человека еще можно спасти…

Фраза банальная, избитая, но за более чем двадцать лет работы, Петр Васильевич так и не смог придумать лучше (хотя, он и не обязан был вообще что-то говорить, но совесть не позволяла). Он протянул маме документы. Это было разрешение на использование… Ну, вы сами понимаете…

Ни за что бы мама его не подписала… С пару минут она всматривалась в листы бумаги, которые дал ей доктор, не в силах прочитать ни строчки, и переваривая сказанное Петром Васильевичем. А я все это время стояла рядом и настойчиво просила, нет, требовала: «Подпиши!», пытаясь достучаться до ее мыслей. И мама меня услышала… Просто взяла дрожащими руками ручку и молча, без лишних вопросов, расписалась. Она прекрасно понимала, кому должна спасти жизнь эта ее подпись…

Не теряя ни минуты, Вику подготовили к операции. Мама с Димой увиделись уже возле операционной. Дима сразу все понял, только встретившись с мамой взглядом.

— Ты не должна была разрешать… Только не Полинка… — почти шепотом произнес он, едва сдерживая слезы.

— Полина бы меня не простила, если бы я не согласилась. Она бы этого хотела… — только и ответила мама.

Многочасовая операция прошла успешно. Мое сердце теперь билось в груди другого человека. Странное ощущение… Но это ни с чем не сравнимое блаженство — знать, что тебе удалось спасти хрупкое счастье того, кто тебе дороже жизни. Пусть даже ценой этой самой жизни…

***

— Думаю, это должно быть у тебя, — мама протянула Диме толстую голубую тетрадь на спирали. — Нашла вчера, перебирая вещи Полины.

— Это же дневник… — удивился Дима, недоуменно взглянув на нее.

— Да… Ему доверяют самые сокровенные мысли, которые даже родной матери нельзя доверить… — растерянно улыбнулась мама. — Дочка у тебя просто красавица… Вы с Викой будете счастливы. Обязательно будете…

«Вы обязаны…» — добавила она про себя, и ушла. В больнице ей больше нечего было делать… Я знала, что все у нее будет хорошо. Мамочка у меня сильная! Через пару лет она даже решится усыновить малыша из детского дома… И о Джерри позаботится…

Вика уже постепенно начинала приходить в себя после операции. Дима не отходил от нее. Устроившись на подоконнике в ее палате, он раскрыл голубую тетрадь, исписанную его именем…

«23 октября, 2007.

Он сегодня первый раз заехал за мной после школы! Нет, все-таки, как же здорово, что он теперь есть в моей жизни…

Алиска Сафонова даже позеленела от зависти! Как же: «королева» в классе она, а такой красавчик приехал за мной! «А кто это?» — спросила она, и я с гордостью ответила: «Мой отчим!».

Слово какое нехорошее — «отчим»... Ну какой Дима отчим? Отчимы обычно злые и противные, а Дима добрый и … такой классный!..»

«17 января, 2008.

Тебя создали звезды, наверно,

Подарили луна и рассвет,

Ты — спустившийся ангел на землю,

Чтоб собою украсить весь свет.

В небе звезды как золота слитки,

Райской музыкой будят меня.

Это ангел играет на скрипке,

Тот, что сильно похож на тебя…

P.S.: Ужас! Я начала строчить стихи! Интересно, это лечится?..»

«30 июля, 2008.

На днях мы с ним играли в «Дурака» на желание. И я выиграла. Хотя, конечно, Дима поддался… В общем, я пожелала, чтобы он хотя бы одну песню спел не для всех, как обычно, а только для меня.

И сегодня на концерте он вдруг прямо со сцены объявил: «А следующая песня прозвучит специально для одного особенного человечка, моего друга… Полинка, покажись!»

Мне пришлось встать с места (я сидела в первом ряду), с идиотской улыбкой испуганно озираясь на сидящих в зале зрителей, которые почему-то начали мне аплодировать.

Наконец, Дима запел безумно красивый, но печальный романс, который я уже слышала на репетициях. Всю песню он улыбался мне. И пел только для меня… Как он догадался, что именно она — моя любимая? Я ведь ему не говорила…

Теперь этот романс я буду любить еще больше…»

«10 декабря, 2008.

Ты наказанье мне за все грехи.

Ты мне награда за все слезы.

Ты в жизнь мою вошел, в мои стихи,

И мне принес и лето, и морозы…»

«2 февраля, 2009.

Мамочка, я не хотела… Честное слово, я не хотела… Я знаю, что мне нельзя любить его… Нельзя! Что же теперь делать? Как заставить сердце не замирать от звуков его голоса? Оно меня не слушается!

Прости меня, мамочка!..»

«18 апреля, 2009.

Попала в плен улыбки вашей,

Надолго. Может, насовсем…

Ваш сладкий голос снится даже,

Не заглушаемый ничем…»

«22 августа, 2009.

Сегодня мой день рождения. Мне уже 14!

Дима на этот раз подарил мне котенка. Я назвала его Джерри. Он уже пытается отобрать у меня ручку и съесть мой дневник. Он и правда очень похож на Диму… Беленький ангелочек…

Дима… Кажется, Судьба издевается надо мной!

Мы сегодня танцевали с ним… Впервые, словно я уже совсем взрослая... Он держал мою руку в своей…Он с такой нежностью смотрел на меня… Он улыбался мне… А я просто растаяла, как облачко… Весь мир перестал для меня существовать… Кроме него… Я ничего не слышала и не видела… Кроме него…

Еще немного, и я бы утонула в его бездонных синих глазах…»

«17 мая, 2010.

Хочешь, буду солнцем

Нежно согревать.

Хочешь, буду звезды

С неба собирать.

Я туманом буду

Обнимать тебя.

Там, где ты, повсюду

Буду рядом я…»

«4 марта, 2011.

Дочитала только что «Лолиту». Мерзкая книжонка! Сжигать такие надо!

А я-то чем лучше этой глупой акселератки?.. Нет, я лучше! Моя любовь чистая…»

«11 ноября, 2011.

Кто ты? Ангел? Иль сон? Иль виденье?

На Земле не бывает таких!

Не иначе, небесным знаменьем

Ты явился. И мир весь затих.

Только голос твой слышен рассветный,

Ярче солнца и тысяч свечей.

Слишком чистый, и слишком уж светлый

Ты для грешной планеты моей!..»

«27 марта, 2012.

Они с Викой сегодня расписались. Я была на регистрации и с блаженной улыбкой любовалась ими…

Они созданы друг для друга. Это ясно, стоит только взглянуть на них. Их союз благословили где-то там, на небесах. Я в это верю! И никто меня не переубедит!

Господи, никогда ни о чем тебя не просила, а вот теперь прошу! Пусть Дима будет счастлив! Пусть они пронесут свою любовь до конца. Не оставь их, Господи! Больше мне ничего не нужно…»

«1 июня, 2012.

Это я просила дождь не реветь,

Солнце ярче тебе светить.

Это я просила звезды не сметь

Сладкой ночью тебя будить.

Я давно уже все на тебя молюсь,

И небесам молюсь за тебя.

Я, мой ангел, за тебя боюсь,

Как не боюсь давно за себя…»

«16 августа, 2012.

Сегодня на улице ко мне пристала цыганка средних лет. Стандартная завлекаловка: «Красавица, позолоти ручку! Всю правду скажу, ничего не утаю: что было, что будет, чем сердце успокоится!».

Такую ерунду мне наговорила! Сначала, взглянув на мою ладонь, вдруг побледнела, а потом улыбнулась и начала:

— Обычно сообщать такое страшно, но не в твоем случае… Жизнь твоя будет короткой, зато смерть — не бессмысленной. Но ты ничего не бойся! Какая-то частичка тебя останется на Земле и сделает все, что ты не успела сделать… Наградой тебе будет то, о чем ты долго мечтала: твоему сердечку уже никто не сможет запретить любить того, кому оно и так давно принадлежит. Ты покинешь этот мир ни о чем не сожалея…

Если она хотела меня напугать, то ей это не удалось. Я даже не пыталась вникать во всю эту чушь, что она наговорила… Или не чушь?..»

«18 августа, 2012 (последняя запись).

Отпустите меня, не держите!

Вряд ли я доживу до утра…

Напишите ему, напишите:

Мое сердце сгорело дотла.

Напишите: последние мысли

Мои только о нем в этот час.

И в последний глоток своей жизни

Вижу омут его синих глаз.

Напишите: я облаком буду

По пятам за ним всюду ходить.

Напишите, что я не забуду,

Даже там его буду любить!

Напишите: он жизнь подарил,

Пусть недолго, пускай на чуть-чуть…

Вряд ли я доживу до рассвета,

Только я не жалею ничуть…»

***

Мои три дня, , отведенные на прощание с теми, кого отставляешь на Земле, заканчивались… Теперь я могла спокойно покинуть этот мир, зная, что всех моих близких ждет вполне светлое будущее. Я даже знаю, что свою дочку Дима с Викой назовут Полиной…

Со всей этой суматохой про малышку совсем забыли. Я подошла к кроватке, чтобы последний раз полюбоваться на нее. А ведь я тоже в какой-то степени буду ее мамой... Это мое сердце будет заставлять просыпаться Вику среди ночи, чтобы проверить, все ли в порядке с дочкой! Это мое сердце будет радоваться ее первым шагам и первому слову! Это мое сердце будет болеть и переживать, когда у нее начнут резаться зубки или когда она будет задерживаться из школы!

Я осторожно, со всей нежностью поцеловала Полину — младшую в ее маленький лобик.

«Прощай, милая! Не бойся! Это только сначала этот мир кажется холодным и серым. Скоро он наполнится красками и теплом. Вот увидишь!»

Мне осталось попрощаться только с одним человеком.

Дима задремал на подоконнике с моей тетрадкой в руках. На щеках его блестели еще не успевшие высохнуть слезы.

Я подошла тихо, боясь разбудить его, совсем забыв, что никто уже меня все равно не слышит. Я коснулась своими губами его губ... Теперь мне все можно!

«Прощай, родной мой! Теперь никто не сможет запретить мне любить тебя…»

Да, не меня он будет называть своей женой, но это мое сердце будет замирать под его ласковым взглядом! Это мое сердце будет учащенно биться от его нежных прикосновений!..

От моего поцелуя Дима проснулся. Он почувствовал меня… Он встревожено смотрел прямо на меня, но не видел… Но я все равно улыбнулась ему. В последний раз…

Прощай, любовь моя! Я всегда буду рядом. Я буду каждое утро солнечным лучиком обнимать тебя. И дочку… Я буду любить, хранить и оберегать вас всегда! По крайней мере, пока бьется мое сердце…