Halgen — СУДЬБА ИНСТРУМЕНТОВ

Внутри — сплетение коридоров и кабинетов. Где-то среди них и самый внушительный кабинет, начальственный. Но… На дворе вовсе не 30-е, не 50-е, даже не 70-е годы. Идет 1989 год, и потому кабинет начальника — пуст. А по грозному полумраку этажей гуляют старые его служаки.

— Помнишь, Семеныч, какая тут жизнь прежде кипела?! Как мы бегали, носились, кувыркались?!

— А то нет!

— Говорят, человек в день может 200 страниц прочитать. А мы сколько читали?! И сколько еще писали?!

— Одно слово, сердце тут было, не только всей страны, но шире — всего социализма! О!

— Только теперь выходит, что мы и не нужны?!

Семеныч крепко задумался.

— Сказать только по совести, я не помню, когда мы последний раз такой план составили, чтоб он работал. Трудились да, много, но толку было все меньше и меньше! Может, это потому, что машины тогда были слабенькие… Так первые планы и без машин считали, а теперь — у каждого по компьютеру, так на них только играют!

Тут навстречу дедам попался молодой паренек Кирилл Порохов, попавший в ГОСПЛАН сразу после института. В былые времена его бы и за версту сюда не подпустили, а теперь, когда тут все чахнет и хиреет — пожалуйста! Вот только к чему умирающему миру, где деды с дрожью выжидают пенсию, брать к себе молодого специалиста?! То — загадка, которую он и сам не мог разгадать, потому нам нечего над ней и раздумывать.

— Не повезло тебе, малой, — обращается к нему Семеныч, — Раньше отсюда — хоть в директора, хоть даже в министры попасть можно было! А теперь? Играть в компьютер, пока не забудешь все, чему учили! А как прикроют нас, то куда тогда пойдешь?!

Кирилл кивнул головой и направился к себе в кабинет. В компьютер он не играл, он на нем писал. В те времена, когда пишущие машинки еще не были изжиты окончательно и бесповоротно, такая возможность была невиданной роскошью. Хоть принтер и грохотал, как звено барабанщиков на Первомае.

Кирилл уселся за компьютер и тут же ушел в другой мир.

Умирающий, как известно, ближе всего подходит к мгновению своего рождения. Так близко, как никогда не был в своей жизни. Потому работник умирающего ГОСПЛАНа старательно изучал историю его… рождения. Должен же кто-то в этих стенах замкнуть жизненный цикл этого интереснейшего организма, вернее — Великого Инструмента!

Где-то там, в глубинах прошлого, остался не самый известный большевик с фамилией Кржижановский. Его именем не называли ни городов, ни даже густонаселенных улиц, только какой-нибудь переулочек в промзоне, где никто не живет. Оно понятно — попробуй-ка, русский язык, произнеси такую фамилию с десяток раз на дню! «Где ты живешь?!» «На Крыже…» Надо думать, в народе бы его звали кличкой, а оно… Как-то не хорошо. Потому проще не дать к тому повода.

Кржижановский, на самом деле — фамилия польская. Но по своей сути он был — русским. Русским Инженером.

Сейчас уже не представить себе, как чувствовали мир люди начала 20 века. То были годы безграничной веры в возможности техники, и Николай Федоров уже не скрывал своих надежд на будущее искусственное оживление покойных.

Если у русского инженера хватало таланта, то он мыслил исключительно бездонным пространством необжитых просторов, которое необходимо наполнить жизнью при помощи техники. Ну а бездарных инженеров в те годы не было, не могли они пробиться сквозь систему отбора тех времен…

Одним словом, каждый инженер тех лет — это Мастер Больших Перемен. И горе тому, кто встанет на пути такого Мастера!

Вхождение Руси под дымный свод индустриальной цивилизации ознаменовалось могучими стройками. Прежде всего — железнодорожными. Почти вся железнодорожная сеть страны, самая большая в мире, была построена в конце 19 — начале 20 века. Включая и знаменитый Транссиб. При помощи кирки, топора и тачки. Позже к веткам, построенным в те времена добавлено было не много.

Железные дороги сшили русское пространство своими блестящими нитями. Хлеб и ситец теперь возили не на баржах, но — в вагонах, и не только по течению рек, но и поперек водным путям. Но тут рост производства притормозился, и надо было искать то звено, появление которого вызовет новый бурный рост промышленности. И Кржижановский его нашел, это было производство энергии. Ведь энергия — однородна для всех производственных процессов, потому провода, по которым она будет передаваться, свяжут все производства еще одной, в дополнение к железным дорогам, нитью. Если в каких-то краях энергии окажется мало — ее можно будет практически мгновенно передавать туда по проводам.

Узлами проводной сети сделаются могучие электростанции, прежде всего — гидравлические. Ведь рек в России столько, что их энергии хватит, чтоб напоить энергией с десяток Германий и Франций вместе взятых. А в ячейках между электрическими нитями будет расти вся промышленность, от аэроплановых заводов до шорных мастерских. Ведь что могучий молот, что крохотная швейная машинка — все питается одной и той же энергией!

А что было энергетикой тех времен? Где-то — крохотные тепловые электростанции, работающие на угле. Восновном они были в Петербурге, Москве, на Урале. А в остальной стране — паровые машины с механическим приводом к станкам, а то и дедушкины водяные колеса верхнего, а то и нижнего боя. На шахтах процветала конная тяга. Гончарные, точильные круги и швейные машинки приводились в движение вообще самым надежным источником энергии — руками и ногами работников.

Все свое свободное время Глеб Максимович Кржижановский рассчитывал мощности электростанций, которые можно построить в разных уголках России через 5, 10, 15, 20 лет. А потом прикидывал мощь, которую благодаря им достигнет вся русская промышленность. Результаты впечатляли, и план выглядел осуществимым.

Вскоре Кржижановский приготовил проект, иллюстрацией к которому была большая карта Империи, покрытая значками электростанций. Разные области ее были закрашены в разные цвета, соответствующие мощи производства. Наибольшая мощь — в Европейской части России, в Малороссии, на Урале, в Южной Сибири (где тогда промышленности вообще не было). Такая красота могла произвести впечатление даже на самого скучного и глупого из чиновников.

В соответствующем ведомстве Глеба Максимовича, конечно, похвалили, и приняли вопрос к рассмотрению. Предложение по электрификации было спрятано в соответствующую папку до лучших времен. На том все и закончилось.

В начале 20 века власть России фактически утратила контроль за индустриализации, который был столь успешным во времена Александра 3. Промышленное развитие страны оказалось отдано европейским банкирам, орудовавшим по незатейливой схеме: покупка дешевого зерна и продажа дорогого промышленного оборудования. При этом над банальной наживой стояла у них и более важная, стратегическая задача — не допустить чрезмерного промышленного развития континентального гиганта, при котором он станет представлять угрозу. И, разумеется, блокировать все поиски собственного, национального пути индустриализации, которые прежде, при Александре 3 с успехом велись славянофилами.

Так дальнейший путь инженера Кржижановского и оказался определен, как путь всякого творца, чье творение — безнадежно отвергнуто. Если не приняла власть, значит — надо идти к тому, кто против нее.

Кржижановский направился к эсерам. Инженеры им были необходимы, но — только как вспомогательный, технический персонал. Одним словом — мастера по изготовлению бомб. Больше партия социалистов-революционеров предложить техническому мыслителю ничего не могла. И он пошел к большевикам, известным своими рассуждениями о прогрессе.

Проекты управленческих реформ имелись у всех политических партий, даже у самых захудалых. Но наличием большого технического проекта, обещающим вывести страну на иной уровень бытия, ни одна из партий похвастаться не могла. Потому проект Кржижановского сделался для большевиков настоящей козырной картой. Большевики это поняли. Теперь на «словоблудие» политических противников они могли ответить «делом» проекта электрификации.

1922 год. Угасает жизнь Ленина, который на прощание все-таки выдает знаменитую формулу «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». Первая часть формулы — вполне обычна, все политики любят переорганизовывать власть. Но вот вторая — призывает к конкретному делу, и потому она — более чем новая. Так и возникла «Комиссия по ГОЭЛРО», то есть — по электрификации под началом, конечно же, самого Кржижановского.

Скрупулезные расчеты на полях старых газет (не хватало бумаги, а счетных приборов не было еще и в помине) перетекали в тексты приказов и указаний. Электростанции с карты Кржижановского стремились в реальный мир, и вырастали в нем стройплощадками.

Технический уровень страны за годы Гражданской войны заметно упал. Паровые краны и экскаваторы сделались теперь редкостью, часто не хватало и конной тяги. Потому тысячи фанатиков долбили кирками землю, возили ее на машинах бедности — тачках, поднимали огромные турбины и генераторы при помощи блоков. Идея находила свое воплощение в материи, и ничто не могло помешать ей.

Зашипела вода на Волховской ГЭС, окутались облаками пара первые теплоэлектростанции, загудели высоковольтные провода. Вокруг этого проекта-гиганта начала оживать и остальная промышленность. Не только оживать, но и расти, в соответствии с расчетами Кржижановского. Ну, может, где и случались отклонения, но они были не столь существенны. Вскоре энергии стало столько, что ее можно было уже и переводить в легкий блестяще-белый металл, алюминий. Народ обрел третье измерение — воздушное. В небесах засверкали крылья.

Спустя 30 лет появился еще один серебристый металл — титан, детище надежно забытого русского химика Дмитрия Кириллова. Это производство требовало еще больше энергии, чем алюминиевое. Зато и путь титана оказался длиннее, он вывел народ уже за небо, в космос.

Таким стало будущее электрификации, одного из самых могучих прорывных проектов в истории человечества. А будущее Комиссии по ГОЭЛРО? Она превратилась в новую организацию — ГОСПЛАН. Эффективность одного могучего проекта было решено распространить на промышленность страны в целом. Вернее — шире, на жизнь всей страны. К тому же тут подоспел и Василий Леонтьев с методикой расчета межотраслевых балансов. Организовать жизнь математически-правильно показалось заманчивым…

Что же, создание тяжелой промышленности, обеспечение огромной войны, восстановление промышленности, создание ядерной энергетики, выход в космос — все эти проекты-гиганты были реализованы успешно.

К 60 годам ГОСПЛАН приобрел свой законченный вид. Все новые и новые отрасли промышленности передавались ему, пока под могущественной рукой не оказалось все, что было в стране — от Атоммаша до гуталиновых лавок и пивных ларьков включительно.

И… Торжество привело к странному ПЕРЕРОЖДЕНИЮ. Если прежде ГОСПЛАН был ИНСТРУМЕНТОМ, выполняющим работу по воплощению какой-то части большой ИДЕИ, то теперь он превратился в саму ИДЕЮ. Из двигателя, везущего страну к коммунизму, он фактически сам сделался воплощением коммунизма. Его наличие больше не требовало каких-либо ИДЕЙ и происходящих от них ПРОЕКТОВ, ибо сам он приобрел вид РЕАЛИЗОВАННОЙ ИДЕИ. Движение остановилось. Молоток, которым строитель коммунизма вбивал гвозди, сделался предметом обожания, использовать который по былому назначению — теперь кощунственно.

ГОСПЛАН не справлялся со своими задачами все больше и больше. Несмотря на рост его технического обеспечения (арифмометры и логарифмические линейки сменились первыми ЭВМ, а те — компьютерами). Несмотря на увеличение самой структуры, появление в ней самостоятельных НИИ и Управлений. В итоге ГОСПЛАН все меньше и меньше влиял на жизнь страны, превращаясь в самодовольного, обращенного самого на себя идола.

Вернуться бы к истоку, и вернуть ГОСПЛАНУ былое его назначение — проводить в жизнь прорывные проекты. Использовать организацию по прямому назначению — как инструмент. Например, разработать программу внедрения многочисленных изобретений, созданных за последние годы русскими учеными и осуществить ее. Даже трудно представить, как будет выглядеть страна, в которой этот проект обретет жизнь! А дальше можно будет работать над задачами дальне-космического масштаба, над прорывом народа к звездам! ГОСПЛАН сделается тем местом, где будет собираться русское будущее, и наш народ сделается уже иным, новым народом. Не земным, но небесным!

Увы, одряхлевших идолов чаще всего не обновляют, а беспощадно сносят. Ибо с ними связывают все беды своей жизни, идущие даже и не от них. Но ведь они-то не возражают! Потому ГОСПЛАН, скорее всего, будет уничтожен. Вместе с КОММУНИЗМОМ, которому давным-давно он сделался братом-близнецом, вернее даже — им самим.

И нам осталось лишь запомнить опыт рождения ГОСПЛАНА, его побед и окончательного его поражения. Быть может, пройдут годы, и все это — пригодится. Если верить в то, что у нас — ЕСТЬ БУДУЩЕЕ, и его надо будет СОЗДАВАТЬ. А опыт смерти должен в том будущем сделаться предостережением от ошибок прошлого, от превращения инструмента в идол идеи…

Кирилл отвлекся от текста. По коридору шли очередные деды.

— Как думаешь, что здесь после нас будет, Петрович?

— Видать, биржа, она ведь у них заместо нашего ГОСПЛАНА! Только что оно такое — не ведаю. Видал по телевизору — бегают там люди, суетятся, друг другу фиги показывают. При чем тут план, управление?!

Да, время с окончания 20 по начало 21 века сделалось эпохой инструментов, обращенных в идолы и подменивших собой цели, которым они изначально были призваны служить. К примеру, чиновники из слуг государства ныне обратились в воплощение самого понятия «Государство». Почему-то они должны теперь приниматься нами, как его живая и потому — неприкосновенная его ткань. Такое понятие, как ротация элит сделалось запретным, а его автор, итальянский ученый Вильфредо Парето сделался не цитируемым. В итоге гибель такого государства становится неизбежной.

Впрочем, на этот вопрос можно посмотреть и шире, в мировом масштабе. Деньги, древний инструмент товарного обмена, некогда определявший потраченные физические и духовные силы мастера, мерило оценки рукотворных предметов… Во что превратились они? Здесь сравнение с идолом уже не будет иносказанием. Правда, оно вряд ли будет уже достаточным, ибо денежные единицы ныне воспринимаются, как единственное наполнение всей жизни и как единственный смысл всего мира. «Мои друзья — деньги» — одна из культовых книг этой эпохи…

Это торжество инструментов над их предназначением напоминает библейскую историю с Люцифером, который, как и все ангелы, тоже был инструментом в руках своего Творца. И оставался им, пока не изменил представление о своем положении в Бытие. Пока не был свергнут.

История не оставляет сомнений, что иного пути, кроме свержения, у возгордившегося инструмента быть не может. И РЕВОЛЮЦИЯ, идею которой несем мы — это ЗАКОНОМЕРНОЕ СВЕРЖЕНИЕ ВОЗГОРДИВШИХСЯ ИНСТРУМЕНТОВ. Возвращение их на ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ ИМ место.

Андрей Емельянов-Хальген

2013 год