* * *
Ваш дивный голос, словно солнца свет,
Меня ласкал, лица касаясь нежно.
Вы что-то говорили о судьбе,
А я кивал, внимая Вам прилежно,
Хоть не согласен с Вами был почти во всём.
И всё ж не возражал –
— Не смел я это делать,
Когда в моей руке Ваша ладонь,
Прохладная, доверчиво лежала.
И я молчал. А пальцев Ваших дрожь
Меня, меж тем, всё больше волновала.
Я их ласкал, касаясь, как фарфор
Касаются, что тоньше, чем бумага…
Но тут, на миг, Вы наш прервали разговор,
И, улыбнувшись, мило и лукаво,
Вдруг мягко вырвали из рук моих ладонь.
* * *
День был ясен и свеж,
Как парное молоко.
А затем, вдруг, скис
В творог облаков.
И заплакал дождём,
И нахмурил лоб –
— Вспомнил он о том,
Что вечером — умрёт.
* * *
Я заблудился среди снежных вихрей.
Я вышел в путь, забыв о фонаре,
В чужом краю, в неведомой отчизне,
Оставив всё, наперекор судьбе.
Ушёл я в ночь, и тьма меня объяла.
Я прочь бежал от ложного огня.
И страх терзал, и сердце трепетало,
Но я искал, средь этой тьмы — себя.
Скрипучий снег. И колкие снежинки.
Что впереди — о том не знал никто.
Моё дыханье превратилось в льдинки.
И день настал, что мутное стекло.
И тут же я стёр этот день рукою:
Я не хотел, чтоб был неясным свет.
Но две звезды, столкнувшись надо мною,
Тот час свели мои труды на нет.
И я упал, ослепнувши от горя.
Упал лицом в холодный, липкий снег…
И вот всё кончено: толпиться надо мною,
Терзая тело, стая злых комет.
* * *
День расплавленной магмой вливался в сознанье.
Солнце — оком безумным пылало с небес.
И одно за другим испарялись желанья,
Словно чьим-то дыханьем, уносясь от телес.
Возогналась душа, вдруг, под скорбные звуки.
Тень вздохнула и прочь вместе с ней отошла.
И остался лишь дух, да сознание скуки
Видеть мир только в чёрных и белых тонах.
И остался лишь дух — враг безумных желаний,
Враг любви, состраданья, надежд и мечты.
Тот холодный, пустой, что создал все созданья
И обрёк на познанье той своей пустоты.
* * *
Вдруг потеплело, и город стал таять.
Осела неспешно громада Кремля.
Манежная площадь в дыру котлована
Ушла, только вздыбилась с краю земля.
Прямая Тверская, от самых бульваров,
Сползая, вдруг стала ущелием гор.
Дома искривились, лишь здание МХАТа,
На Камергерском, не сдало свой двор.
Лубянка исчезла в огромном провале:
Минута — и лишь пузыри из квартир.
Но, к счастью, немного пока пострадали
Кузнецкий, Никольская и Детский мир.
Весенним потоком, в огромные кучи,
На площади смыло гирлянды машин.
И были те кучи и выше, и круче,
Чем сами холмы, где стоит Третий Рим.
А фонари, как большие сосульки,
Медленно капали в небо, с земли.
Москва же река клокотала и булькала,
И затопляла кварталы Москвы.
И тут вдруг земля зашаталась и вздрогнула,
И опустилась в глубины веков.
И над Москвою, опять мезозойское,
Раскинулось море без берегов.
* * *
Я сомневался до последнего,
Что этот мир чего-то стоит.
Я с ним сражался с исступлением,
Хоть говорят — один не воин.
Из точки своего присутствия
Я сделал центр мироздания,
И мерил вечность безрассудно я
Мерилом своего незнания.
Бессмысленность всего извечного
Казалось бредом сумасшедшего,
Пока, в конкретности мгновенного,
Не вскрикнул радостью нашедшего.
Пока не встретил в бесконечности
Ту, что искал тысячелетия,
И солнце, что у края млечности,
Мне не дало успокоения.
* * *
Снег под ногою — пружинистым скрипом.
Звёзды на небе, морозном и диком.
Чёрном, как морок, бездонном, как рок.
Холодом веет с астральных дорог.
Вот небо берёт очень тонкую ноту.
На толстой подошве, скользят камелоты:
Свет от Луны, под ногою, как лёд.
А звёзды — как пчёлы, а время — как мёд.
Но нет, всё не так! — Звёзды — это лишь соты.
Вокруг же, как осы, — секунд злые роты,
Воруют оттуда божественный сок
И вечности портят возвышенный слог.
А, впрочем, плевать! — Ведь мелодия вечна!
А, значит, — и дальше иду я беспечно.
Пока свой шагаю отмеренный срок,
Не рок мне не страшен, ни время, ни бог!
"— Вспомнил он о том,
Что вечером — умрёт."
А утром встанет и сновa за-Живет!
Прекрасных Вам продолжений!)