
Там нет меня, где словно бабочка, душа, невидимых касаясь клавиш, парит в нефритовой долине. Слежу за ней я не дыша, не смея вздрогнуть. На картине, вуалью ночи город спящий, накрыт. Туман, совсем как настоящий, на улице твоей лежит. Ты смотришь в небо где-то пристально, а я курю сырой табак в гавайской пристани. И кашляю с рыбацким хрипом, болею гриппом, пью микстуры — от одиночества, температуры, и от тоски. Какой-то мазью тру виски. Рисую паруса с натуры.
Стучится в стекла зябкий дождь, по нетрезвой размытости окон, я на ощупь беру твой засвеченный инеем след. Ты все так же одна, ты все так же смотришь на небо, и озябшие кутаешь ноги, в английский клетчатый плед. Я тебе не писал долгих писем сбежавших в октябрь, акварели чернил из дождя не ложатся на простенький лист. Я сегодня в печали, а печалью не стоит делиться, я бреду из таверны в таверну, как собака на радостный свист.
Нас не будет венчать этот странный волшебник похожий на Бога, не подарят русалки тебе ожерелье из жемчуга звезд. В этой сказке, любовь — совершенно пустая дорога, без надежды на чудо, без свитых безумцами гнёзд. Без ночей растревоживших мир простыней, что впитали твой шепот, и без утренней неги похожей на будни в раю. Вместо счастья — старухи судьбы истерический хохот. Ты все смотришь на звезды, а я никуда не смотрю.
Твой хрустальный дворец чересчур далеко, дорогая принцесса. За холмами, покрытыми бархатным снегом, за Шервудским лесом, где ждет меня злой Робин Гуд. Там в дремучих болотах, за густой комариной завесой, злые ведьмы, сквозь времени сито, какие-то снадобья трут. Врут кикиморы что-то про черную речку у черной пещеры, про ковер-самолет, что доставит к тебе без билета. Ты все смотришь на небо, на свет от далекой Венеры, и по вехам небесных широт, пролетает чужая комета.
Так быть может мне стоит сменить паруса на обычные крылья? И взлететь в небеса, совершенно открывшись для ангельских, яростных стрел! Ты однажды закончишь читать эту странную, грустную сказку, и посмотришь на звезды, чтобы я на тебя посмотрел.