Александр Шипицын — Винный погреб лейтенанта

А тут, смотрю, по коридору Вовка Хайдуков идет. Тоже, видать, скучает. Он ко мне:

— Саня, выпить хочешь?

Я, конечно, теперь спокоен. Магазин закрыт, и взять нигде нечего.

— А что толку, — уверенно так говорю, — магазин-то закрыт. Вот, десяти часов дождусь и спать.

— Пошли ко мне, — он отвечает, — у меня целый винный погреб обнаружился. На любой вкус.

— Да ты что! — удивляюсь. — Это же в корне меняет дело. У меня и закуси вагон. Сегодня в столовке шоколад выиграл.

— Шоколад — это класс! Тонкий закусон. Как раз к моему погребу. Везет вам, летунам. Шоколад дают. А нам, технарям, если захочется, опять же в магазин беги.

Я плитку «Аленки» прихватил и к Вовчику пошел.    

Володя два тонкостенных стакана достал. На свет посмотрел. Чтобы сомнений не было, носовым платком их протер. Теперь они свет пропускать стали. Я шоколадку развернул и на стол положил. Сели мы чинно напротив друг друга. На столе стаканы, посреди шоколад. Культурно все так.

— Так с чего начнем? У меня есть коньяк, водка и самогон.

— Думаю, что лучше с коньяка начать.

Вовчик, не вставая, к шкафу потянулся. С полки бутылочку снимает и на стол ставит. Я присматриваюсь. Боже мой, да это же одеколон «Русский лес»! Я прямо так и сказал:

— Боже мой! Да это же одеколон.

— Ну, да, — отвечает Володя, — одеколон, «Русский лес». А ты, небось, «Наполеон» ожидал здесь увидеть? Тут в пузырьке грамм двести будет. Нам по сотке выйдет, — а сам пузырьком над моим стаканом трясет. Точно поделил, по полстакана, не придерешься.

Чокнулись мы стаканами. Я смаковать этот «коньяк», как обычно, не стал. Так залпом ахнул, что ни вкуса, ни запаха не почуял. Он, пока пьешь, ничего. Когда закусываешь — тоже терпимо. А вот когда оно, на манер шампанского, отрыжку вызывает, тут-то все мучения и начинаются. Такое впечатление, что в подсобке парфюмерного магазина из тебя колючую проволоку извлекают.

Сидим с Вовчиком, курим. Умные разговоры, о литературе ведем. Им на днях новые регламенты пришли и инструкции из штаба авиации флота, вот он их и критиковал. Я все равно в них ничего не понимаю, но он хозяин, и я сижу, поддакиваю.

— Ну что, Санек? А не выпить ли нам водочки?

— Что ж ты сразу водку не поставил, а заставил твой «коньячок» пить?

— Дык, это смотря, какая водка. У меня, — сказал он и опять в шкаф полез, — особая водка. Такую еще поискать… Вот, смотри.

И на стол одеколон «Гвоздика» ставит. Мы им летом комаров отпугиваем. И где только он такую расфасовку нашел? Миллилитров двести пятьдесят, не меньше.

С «Гвоздикой» справляться было труднее, чем с «Русским лесом». Мне теперь понятно стало — чего это от нее комары шарахаются. Мы, правда, в стаканы по нескольку капель воды из-под крана добавили и в два, а может и в три, приема одолели. Теперь отрыжка была такая, что если бы об этих одеколонах в средневековье знали, обязательно бы во время пыток применяли. И что интересно, в пищеводе жжет, желудок в кулак сжался, опасается, как бы еще порцию этого яда не влили, запах — иприт лучше пахнет, а удовольствия, то есть кайфу, — никакого. Организм жутких последствий ждет и наслаждаться выпивкой никак не хочет.

В виду последнего обстоятельства Вова решил темп увеличить. Как только мы последние капли «водки» в себя затолкали, он спрашивает:

— А теперь, самогончику?

— Судя по тому, какие у тебя были коньяк и водка, представляю, какой у тебя самогон.

— Да уж, какой есть.

Я думал, он опять в шкаф полезет, а он к умывальнику пошел. И оттуда флакон жидкости для бритья тащит. Не после бритья, это еще было бы терпимо, лосьон, как ни как, а именно «Жидкость для бритья «Пингвин». После смазывания ею личности, щетина становилась жесткая, как на щетке для снятия ржавчины с танковых траков. Специально, чтобы электробритве легче косить. Теперь такой жидкости и в помине нет. Департамент по борьбе с ядами и отравляющими веществами специальным постановлением запретил ее к применению. У некоторых щетина вместе с кожей лица слезла.

Тут и Вовчик меры безопасности принял. Когда он эту жидкость по стаканам разлил, то добавил в каждый стакан граммов по пятьдесят воды. Бурности реакции выход джина из бутылки мог бы позавидовать. В результате, на поверхность всплыл сантиметровый слой дурно пахнущего масла, который мы по наущению Володи промокашками сняли. Весь жир удалить мы не смогли, но основная часть исчезла.

Когда выпили, только тогда и спохватились, что шоколад давно съеден, и закусить эту гадость абсолютно нечем. Кинулись мы в умывальник к крану и пили до тех пор, пока вода из ушей не потекла. Но это все равно не помогло. Жалкие остатки жира превратили пищевод в жесткую трубу. Даже голову нагибать можно было только с усилием и со скрипом. Всю последующую неделю, если я, с кем соглашаясь, головой кивал, раздавался скрип, как от ботинок на свадьбе у Кости в Одессе.

Всю ночь я не спал, ожидая летального исхода. Но обошлось. Даже сколь нибудь заметного расстройства желудка не наблюдалось. Скорее, наоборот. Перепуганный изысканной выпивкой желудочно-кишечный тракт дня три отказывался работать. А когда все же удалось заставить его выполнять функциональные обязанности, в туалете стояло благоухание — среднее между тем, что царит на парфюмерной фабрике, и в деревенской парикмахерской.

Никогда в жизни я больше не проводил с парфюмерией подобных опытов. И никому не советую. Для меня и это загадка, как мы живы остались. Очевидно, когда нас в авиацию по здоровью отбирали, предусмотрели и такой вариант. Излишне изнеженные особы с тонким устройством ЖКТ в авиацию не попадали. А с другой стороны, все в жизни попробовать надо, кроме тюрьмы и наркотиков. Да французский «Шартрез» и вкусом и запахом — вылитый «Русский лес». И пьют, и не травятся же. А круче «Пингвина», только Царская водка. Но цари от нее никогда не умирали.