Leda — Яков Есепкин На смерть Цины

На смерть Цины

Четыреста семьдесят третий опус

Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,

Хрисеида в алмазах нелепа,

Эльф ли темный за нами летит,

Ангел бездны со адского склепа.

Но легки огневые шелка,

Всё лиются бордосские вина,

И валькирий юдоль высока,

Станет дщерям хмельным кринолина.

Лишь картонные эти пиры

Фьезоланские нимфы оставят,

Лак стечет с золотой мишуры,

Аще Иды во хвое лукавят.

Четыреста семьдесят четвертый опус

Всех и выбили нощных певцов,

Сумасшедшие Музы рыдают,

Ангелочки без тонких венцов

Царств Парфянских шелка соглядают.

Хорошо днесь каменам пустым

Бранденбургской ореховой рощи

Бить червницы и теням витым

Слать атрамент во сень Людогощи.

Веселитесь, Цилии, одно,

Те демоны влеклись не за вами,

Серебристое пейте ж вино,

Украшенное мертвыми львами.

Четыреста семьдесят пятый опус

Подвенечные платья кроты

Сотаили для моли в комодах,

Цахес зол, а пурпурные рты

Шелкопрядов толкуют о модах.

Се камелии, нежат они

Дам бальзаковских лет и служанок,

Тайно Эстер манили огни

К юной Кэри от вей парижанок.

Источись, вековая тоска,

Нас оплакали суе теноры,

Падшей оперы столь высока

И лиются под ней фа миноры.

.

Четыреста семьдесят шестой опус

Тайной вечери бледных детей

Берегут фарисеи теченье,

Вьются локоны близу ногтей,

Свечки смерти вершат обрученье.

Орлеанскую деву любить

Розокудрым вольготно амурам,

Разве детки венечных убить

И могли насмех угличским курам.

Бьют начиние, трюфли едят,

Пьют не чокаясь фата-морганы,

И кровавые тени следят

В царских операх Юзы и Ханы.