-Чайки сегодня чегой-то раскричались. Видать шторму быть, — прошамкал Микола, теребя в руках глиняную трубку, — Море-от совсем волнуется...Чай не каждый день такое встретишь, — улыбнулся он, — Везет тебе, Никитка, только приехал, а тут такое...
-Деда, а вот ты когда маленьким был, бабушку любил? — мальчик нашарил рукой камень, взглянул на него и, размахнувшись, закинул его метра на три от берега. Камень негромко хлюпнул, врываясь в изумрудные воды моря и спешно пошел ко дну. Микола с трудом поднялся, опершись на потрескавшуюся резную дубовую трость, снял с голову потертую серую кепи и промокнув лоб чистым платком посмотрел на внука.
-Любил. Отчего ж не любить... Любил, — глаза Миколы поднялись к небу, — Чай первая красавица была. Все свататься ходили да еще и с цветами. А я Антонине Петровне камень принес, — улыбнулся старик.
-Камень? — удивился Никитка, — А что за камень-то?
-Да гальку вон с берега. Мне его русалка дала.
-Да ну брехать тебе, дед Микола! Русалок-то, чай, и нету. Мне мамка говорила! — вскочил на ноги Никитка.
-А ты больше мамку свою слушай, — рассмеялся дед, — поди не рассказывала тебе, что в деда Мороза верила до свадьбы. Вот когда уж повенчались да подарки под елкой перестали появляться, так и разуверилась она во всех чудесах.
-А Мороза нет, деда?— Мальчик поднял с земли еще один камень, размахнулся было, но вдруг замер и положил гальку в карман кожаной курточки.
-Нету, Никитка. А вот русалки — то есть. В русалок верить надо. Был у нас парнишка, Сеня, на краю села жил. Ни во что не верил, про этаких говорят в "горящую избу зайдет, черта на плече вынесет и будет отнекиваться, мол, козлик хозяйский чой-то в дом забрел". Поспорил парнишка однажды с Митькой купеческим, что пойдет-де в полночь на море да будет там песни распевать и ни одна хвостатая носу не покажет, вроде и нет их в море-то. А русалки они на песни уж дюже падучи. Петь сами-то они не умеют, вот и вылазят на берег послушать, ежели кто затягивает. Вот и стоит Сенька на утесе, горланит, хмелем рыбу распугивает, рубаха на нем так и веет. Красавец он у нас был: вихрастый, белобрысый, улыбался постоянно, байки всякие травил. Смотрит, а вода вдруг раз и вспеленулась. Протер он глазищи, а вода снова — плюх! Выходи,— говорит,— рыбина. Не боюсь я тебя! Тут-то и показалась владычица морская. Власы у ней рыжие, что у кота нашего Васьки, глазищи большие, зеленые, рубаха белая к телу молодому прилипла — парень наш и окоченел. Смотрит, глаз отвести не может, а у самого уж слюна изо рта так и бежит. "Нравлюсь я тебе, сокол?". "Нравишься, жизнь бы за тебя отдал!"-отвечает парнишка. "Так спускайся к нам!". Говорит русалка, а голосок у ей нежный такой, завораживающий. Мы с Митькой в кустах сидели, так и сами чуть не сиганули, а Сенька руки растопырил да как стоял, так и упал в воду с утеса. Всколыхнулось море пару раз да успокоилось. Вот что бывает, коли в русалок не веришь.
-А камень-то откуда, дед Микола? — спросил Никитка.
-Нетерпеливые вы, молодые, — улыбнулся старик беззубым ртом, — Торопитесь, бежите, а вот куда бежите и сами не знаете. Митька за мужиками в село побежал, а я-то к воде подошел. Смотрю, сам не понимаю, что случилось, а тут глядь хвостатая выплывает и елейно так: "А что, Миколка, нравлюсь я тебе?". "Нравишься, — говорю, — Да только другую я люблю, а к тебе в пучину не полезу ни за что!". Скривилась русалка, да посмотрела на меня и молвит:"Знаю, Миколка, я Тоню твою. Вижу, что любишь ты её сильно. Помогу я тебе — сердце у тебя дюже любить умеет, аж посмотреть отрадно. Возьми вон камушек с берега да иди свататься к зазнобе своей, авось не прогонит.". "Не надо, — говорю, — мне подарков твоих. Мы и сами с усами". "А не побрезгуй, Микола, не абы кто подарки делает. Попомнишь меня потом еще добрым словом. Просьба у меня к тебе есть, сокол, ты вон свечечку в церкви за меня поставь, а то сама-то я туда не вхожа. И помни, Настасьей меня звать". Сказала русалка да и уплыла, только хвостом по воде шлепнула. Пришел я домой да только там и заметил, что камешек-то у меня в кармане. Оделся в нарядное да и пошел к Антоне свататься. Камень ей подаю, а она смеется:"Мужички вон с цветами идут, а ты, Миколка, камень притащил!" А сама смеется, заливается. Стою я улыбаюсь:"Люблю тебя, —говорю, — сил уж боле нету. Пойдешь за меня?".
"Пойду. Вот только свечечку-то поставить не забудь, а то осерчает подруга твоя". А уж откуда она про это проведала, мне и до сей поры неизвестно. Молчит Антонина Петровна, как рыба, улыбается только, а улыбка у ней на русалочью уж больно похожа стаёт, как будто и не бабка моя, а сама Настасья смеется.
Микола смолк. Море уж совсем волноваться начало, волны об утес разбиваются, ветер поднялся. С белобрысой головы Никитки слетела кепи.
-Пойдем домой, Никитка, авось бабуля нам напекла чой-нибудь, а то не нравится русалкам, что вспоминаю их недобрым словом. Пойдем, — Микола опять тяжело поднялся и побрел через поле в сторону села. Никитка в последний раз кинул взгляд на море и показалось ему на миг, что плавает у берега кто-то да рукой ему машет, призывно так. Развернулся парнишка да и побежал вдогонку за стариком. А в кармане камешек болтается, о ребра стукает, покоя не дает и греет как-будто.