Elireyn — Мрачная Клика. Я помню.

Много лет назад женщина рассказывала мне о «Ночи души». Это этап в жизни человека, когда он сбился с пути, потерял ориентир. Время, когда ты не разбираешь даже хоженых троп, спотыкаешься на каждом решении и мысли. В такие моменты хочется лечь и ждать. Почему-то веришь, что можно переждать тревогу, отчаяние, боль, можно пережить незнание, безразличие и опустошенность. Что-то внутри убеждено, что лучший выход — свернуться калачиком и перетерпеть.

Сейчас, дрожа от эмоционального холода и обхватив колени, я вспоминаю тех, кто на моих глазах погружался в Ночь, и всё же выходил на свет. Все они были гордыми, сильными людьми, которые не боялись своих слабостей. Каждый из них погружался во мрак беспокойно, каждый метался и искал спасенья, но делал это с достоинством — молча, задрав подбородок. И всё же что-то в них молило о жалости, что-то кричало о помощи так громко, что было слышно сквозь сомкнутые рты. Как я сейчас, они цеплялись за старые убеждения, кидались из крайности в крайность, лишь бы сорвать с глаз черную вуаль. Как я сейчас, они много раз оседали наземь, много раз вскакивали, охваченные пламенем собственной решимости, гасли и брели, не разбирая дороги. Всего троих я видел, охваченных холодом.

Первым из них был брат не по крови или взглядам, но по духу. Не понимая того, он сам пришел в Ночь, пытаясь скрыться в её мраке от опрокинутой веры и предательства человека, что когда-то стоял ближе всех к сердцу. Мой друг продирался всё глубже, и, наконец, сбежал от своих демонов, угодив в лапы к десяткам других. Опасно прятаться в могиле от убийц. Он бежал и дрался, не зная усталости, не давая себе пощады, поджигал себя, гас и вспыхивал снова. Я мало чем мог помочь ему, кроме того чтобы быть рядом. Такая борьба уже забыла ход времени, и однажды в этом бою появилась женщина. В её глазах была та же непоколебимая уверенность, какой когда-то светился мой друг. В её глазах он нашел покой, её слова развеяли тревогу, а прикосновения обогрели закоченевшее тело. Ночь отступила, и они ушли счастливые, не расцепляя рук.

Второй была юная писательница. Я помнил её еще ребёнком. Такие живые глаза, такие цепкие пальцы. С каким восторгом она впивалась во всё новое, с каким рвением набрасывалась на ощущения, с каким бесцеремонным интересом щупала всё, до чего могла дотянуться. Она никогда не говорила, почему попала в Ночь, но было ясно, что страшилась её больше прочих. Я так и не смог забыть те бессильные слёзы, с которыми она пыталась выжать хоть каплю эмоций из сердца. Я принёс ей огня, какой смог собрать, пытался обогреть, указать дорогу. Но сказочница нашла её сама — улыбаясь сквозь слезы, она пропустила всю свою боль, весь страх, всю пустоту сквозь себя, ощущая её во всей полноте, упиваясь собственной Ночью, выпивая до дна, и, в итоге, не оставив вокруг ни тени.

Только один из троих отбросил волю и остался ждать. То был человек Вольной Лиги. Я знал его в прошлом. Были времена, когда он поджигал других своей беспечностью, подымал калек жаждой движения, разрывал гнетущую тишину песнями. Такие люди светятся изнутри, заявляя всему миру, что душевных свечей хватит на всех. Год назад он пришел к стенам нашей лечебницы. Вчера я видел его в северном крыле.

Я — четвертый. И сейчас, вспоминая глаза друзей, я понимаю, как далеко ушел, насколько слабое пламя раздувает память о них. Я вспоминаю тех, кого вознес на свои высоты, кто встал к самому сердцу, за кого я готов был отдать жизнь. И только сейчас по-настоящему осознаю, насколько близок к тому, чтобы отбросить их. Я смотрю в небо и не вижу ни одной звезды, что когда-то зажег, слушаю ветер и не слышу ни одной песни, что когда-то спел. Моя Ночь сжимается вокруг меня, и темень дорог вокруг — чернее смолы. И холод земли, пожирающий сожаления, так притягателен, так уютно в объятьях камня. И так больно пульсируют шрамы вблизи свечи.

И всё же это пламя. Всё же память ещё жива, ещё колит сердце гордость. Всё ещё сжимаю я песок в руках, всё ещё держусь за всё, что важно. Моя воля подхватывает тело с колен, и я бреду, истощенно и без цели. В моих ушах надсадно дышит морской прибой, и я ему в такт.

Ich lebe immer noch, ich gebe immer noch — я всё ещё жив, я всё ещё существую. Я всё ещё помню.