xioka — Бронзовый дирижабль

В школе координатор определил небольшой кабинет, где состоится встреча. Я поспешил туда и успел первым. Совсем скоро дверь открылась, и вошел учитель. Он нервно осмотрелся, боясь встретиться со мной взглядами. Потом подошел к столу и сел напротив меня. Старик с бронзовым лбом и паяльником в руках. Я слышал, что этот лоб был результатом злого эксперимента. А паяльник… я не знал, зачем ему здесь паяльник.

— Добрый день. Уверен, вы знаете, из-за чего меня направили к Вам. Рассказывайте.

Но он молчал. Молчал так долго, что я задумался о чём-то и вздрогнул, когда он произнёс:

–Дети виноваты, вы знали это?

Я посмотрел на него. Мне был неприятен этот резкий, тревожный голос. Он звучал неестественно напряженно, будто старик ожидал удара.

–Да, детишки, — продолжал он. — Я был для них Бронзовым Дирижаблем, — он постучал по металлическому лбу. — В первый раз их просьба покататься показалась мне даже забавной. Но потом, когда они опять и опять садились ко мне на плечи, это стало невыносимо! Сам черт с колокольни не повторил бы их курбетов!

Он немного успокоился и продолжил:

–Детям нравилась моя голова. Им казалось, что она светится под яркими лампами кабинета. И от восторга они кричали абсолютно дико. “Воскресный звон с островерхой колокольни” — знаете, откуда это? С моей головы: чёртовы вопли каждого летателя.

Старик замолчал и несколько раз втянул воздух через неплотно сжатые губы, будто раскуривая сигарету. Потом глубоко вдохнул, затягиваясь, и продолжил:

–А однажды я отказался катать их. Но маленькие наглецы заставили. И с тех пор под крики “Все на дирижабль” они загоняли меня в угол, и я подчинялся.

И опять замолчал. Я, как на экзамене, сказал заученное:

–Дети должны развлекаться, а мы — делать детство весёлым и беззаботным, чтобы они росли и ни о чем не думали. Весь наш мир живет этим. “Радость детей — это счастье взрослых!”

–Вы видите в этом что-то хорошее? Сейчас дети только и делают, что развлекаются, кто как. К примеру, я в их годы хотел другого: я изучал магию фехтования. Это было невероятно, то искусство казалось мне смыслом жизни, — он задумался на несколько секунд. — Возможно, оно и спасло меня.

–От кого? — я никак не мог понять, при чем здесь его увлечения, и начинал раздражаться.

–От этих детей. Посмотрите на мой лоб. Он был их страстью, он притягивал их, как маленькие магниты. И я не знал, что делать. А теперь посмотрите на этот паяльник. Он их отпугивал. В первые минуты было особенно тяжело — от холодного железа проку немного. Но когда оно раскалялось, я опять чувствовал себя подростком со шпагой. Потом моей проблемой стал короткий шнур: один неудачный выпад, и он вырывался из розетки. А через пару минут моя шпага, остыв, опять превращалась в кусок металла, а я — в Бронзовый Дирижабль.

Его слова и манера говорить ужасно злили, но приходилось держать себя в руках:

–Послушайте, не будьте глупым. Встаньте на их место. Горячий паяльник вместо игр! Сможет ли юная психика справиться с этим без последствий? Уверен, что нет. И чтобы дети не выросли в маньяков, сейчас они должны развлекаться.

–Чушь, — настоящий плевок, полный презрения.

Это было уже чересчур. Моё лицо исказилось от ярости. Я заорал:

–Вы — учитель! Вы ДОЛЖНЫ развлекать детей! Сколько им? Тринадцать? Вы украли у них ПЯТЬ ЛЕТ игр!

Он спокойно ответил:

–Этим детям уже хватит игр. Я должен не развлекать их, а помогать взрослеть. Поэтому сейчас все по-другому. Я смог удлинить шнур, и полеты для них закончились. Каждый раз, когда они с криками загоняют меня в угол, я с достоинством выдерживаю осаду. Но в последние дни даже такие попытки прекратились, — он встал и впервые посмотрел мне в глаза. — Я больше не Бронзовый Дирижабль. А они — не дети.

Старик тихо вышел, а я, постукивая ручкой по блокноту, смотрел на пустой стул и думал. Было очевидно: его ждут бесконечные комиссии, потом увольнение и принудительное устройство в Дом Комфортного Труда, как и любого, не приносящего обществу необходимой пользы. Возможно, несмотря на внутреннее сопротивление, он будет просить вернуть ему работу. Возможно, острый ум и былые заслуги сделают своё дело, и его оставят. Но, это я знаю точно, вернуться дают только на прежнее место. В данном случае — к детям. Которые, должно быть, до сих пор хмурятся и поглядывают исподлобья на свой Бронзовый Дирижабль.

***

Закрыв за собой дверь, учитель устало пошел обратно в класс. Не так страшно, что дети сейчас безумствуют, оставленные без присмотра. В первую очередь, стоило оправиться от удара. Хотя, это был еще даже не удар — так, правительственный щелчок по лбу.

“Проклятье, все этот лоб. Эксперимент, видите ли, “гарантирует невороятные возможности мозга”. Дурак, зачем пошел первым? Смотрите, я не боюсь! Но кто же знал, что потом будут и серебряные, и золотые лбы? Вот и выходит: вроде самый смелый, а на деле самый глупый. Да… И где они теперь, все эти гении?”

Он подошел к лифту и нажал кнопку.

“Уволят, подонки. И здравствуй, комфортный труд в тюрьме для больных и старых. Свиньи избалованные. Интересно, и своих они тоже туда..?”

Лифт не приходил. Пришлось идти на лестницу.

“Как объяснить им, что нельзя так? Нельзя запрещать детям узнавать новое. Как объяснить им, что детей надо учить? Учить уважению, чтобы сами они потом на старости не попали в эти тюрьмы? Зачем возвращаться к рабству, причем такому унизительному и подлому? Ведь если сумма всех качеств человека постоянна, то поощряя тупость и жадность, они калечат не только интеллект, но и дружбу, любовь…”

Он поднялся на два этажа и уже тяжело дышал. Приходилось идти совсем медленно, чтобы хоть немного отдохнуть перед тем, как войти в класс.

“Ну а если по делу, что я могу? Все, что я мог, я уже сделал. И никому это не понравилось. Остается последнее. Показать пример. Заставить действовать других.”

Уже подходя к кабинету, он с удивлением отметил странную тишину. И только открывая дверь, старый учитель почувствовал тревогу: дети знали, что единственная розетка была в дальнем углу, около его стола.

Как только дверь закрылась, он услышал щелчок замка и понял, что заперт. Тут же раздался еще один щелчок, на этот раз у него в кармане. Весь класс выстроился полукругом перед ним. Слева у стены стояли высокие шкафы. Справа — свежие баррикады из парт. Бунтари рассчитали всё так, что до розетки ему не добраться. И тут, в торжественной тишине, вперед вышел самый наглый и толстый лентяй и противным голосом заверещал:

-ВСЕ НА ДИРИЖА-АБЛЬ!!!

Поднялся одобрительный гомон, и дети стали приближаться. Старик оценил ситуацию. Нужно было остановить это раньше, чем они подойдут слишком близко. Раньше, чем интинкт оседлает разум.

Он достал из кармана паяльник, купленный совсем недавно. Новый, на батарейках, ещё не опробованный. Уже очень теплый, но еще не горячий.

-Назад! Никаких дирижаблей!

Его слабый крик потонул в нарастающем шуме. Дети будто сходили с ума, становясь неконтролируемыми.

-Назад! Стойте там!

Но они уже подходили.

-Назад!!!

Дети даже не слышали его, они корчили жуткие рожи, кричали что-то дикое про дирижабль, про паяльник и розетку. Старик понял, что слова здесь не помогут. Придется действовать.

Он мысленно облачился в тренировочный костюм и представил шпагу в руках.

Первым к нему подбирался самый заводила. Старик сделал предупреждающий выпад, но тот даже не обратил на это внимание. “Они не знают, что он на батарейках, — промелькнула тревожная мысль. — Значит, не отступятся”.

-Дайте его мне! — голос толстяка был слышен даже в таком шуме.

Заводила протянул руку за паяльником и бешено завизжал, когда его ладонь крепко обхватила раскалённое железо. Уродливо скорчившись, он двинулся в гущу детей и скрылся. Это привело весь класс в безумное движение. Те, кто стоял ближе, крича от злобы, побежали на старика: бить, кусать и, конечно, садиться на шею. Но паяльник поочерёдно прикасался к каждому, давая выход слезам и нечеловеческим воплям.

С девочками было особенно трудно. Старик старался не поранить их, но одна оказалась слишком настойчивой. И уже собравшись легко задеть её руку, он почувствовал, что кто-то прыгнул на него со шкафа. Уставший старик не выдержал и упал на колени. Инстинктивно отмахиваясь, он занёс правую руку, но тут же закричал от невыносимой боли. Тот, кто был сверху, перехватил его кисть и направил паяльник на лоб старика, изо всех сил вдавливая и прожигая дыру в послушной бронзе.

Стоял удушающий запах гари, плач, и после отвратительного визга откуда-то сверху: “Дирижабль идет на посадку!” старик упал. Больше он ничего не помнил.

***

В тот день, вернувшись на работу после беседы с учителем, я застал наш небольшой офис в боевом положении: несмотря на время обеденного перерыва, все куда-то звонили, готовили срочные документы в Министерство Образования, секретарша отвечала на звонки сразу по трем линиям, терпеливо выслушивая крики и профессионально повторяя стандартные реплики.

Но не успел я спросить, что случилось, меня отправили к начальнику. Там я узнал, что все произошедшее — моя вина, хотя, конечно, официально никто такой версии не высказал бы. Мне дали адрес больницы, куда отвезли учителя, которого я не смог убедить, и пообещали кое-что похуже увольнения, если я не упеку его в особый Дом Труда, куда попадали только нарушившие закон граждане.

И вот прошли две недели. Чтобы быть в курсе событий, я каждый день приходил в больницу к старику. Общался с врачом, медсестрами. Никто из них не знал, кто он на самом деле: по очевидным причинам это хранилось в тайне.

Я стоял у приоткрытой двери в его палату и смотрел на него. Мужчина с седыми волосами и покореженным лбом сидел в палате, наклонив голову и бесцельно глядя в стену. Правый рукав был изрядно мокрым из-за текущей изо рта слюны. Он бормотал что-то про кричащие дирижабли, бронзовые шпаги и детей. Врачи, обследовавшие его, обнаружили значительное повреждение мозга. Первую неделю он несколько раз приходил в себя, общался с персоналом и зачем-то интересовался новостями. Врач даже давал прогноз, что после терапии старик сможет пополнить Дом Комфортного Труда. Но потом, когда по просьбе больного медсестра прочитала ему газетную статью, признаки выздоровления прекратились, и состояние ухудшилось.

Я держал в руках газету с этой статьей. Она рассказывала о безумном учителе, покалечившем детей каким-то чудовищным способом. Подробностей проишествия не сообщалось. Журналисты предполагали, что учителю, который и сам постарадал, грозило наказание гораздо более серьёзное, чем принудительные работы в ДКТ. Но для этого необходимо было дождаться хотя бы частичного выздоровления виновного. Заканчивалась статья упреками в сторону системы образования и обещаниями высокопоставленных лиц ужесточить контроль за работой учителей “..чтобы наши дети могли расти и ни о чем не думать”.