Капиталина — Сирота

Манятка

Зима в Заполярье вечная... Снег, словно новогодний, лежит сплошь почти до половины июня.

В это время в тёплых краях подснежники появляются в конце марта, а то и ранее.

А здесь, где бренчали в царское время кандалами, снег... лёд... метель, жгучий ветер — и всё , что относится к холоду, на Крайнем Севере присутствует.

Многие города и посёлки названы хаотично и больше они похожи сами на мерзлоту — это Снежный, Метелькино, Бураново Логово, Полярный, Заполярный, Вьюжный, Ледышкина Грива и много-много других, тоже холодных, наименований.

Нет весенней Пасхи, да и Вербного Воскресенья не сыщешь в лесу. Не успевает верба распустить свои бархатные янтарные серёжки.

Приближался Святой день Пасхи, а пока был пост.

Однако вечно зелёная пихта в этом холодном краю

несёт жизнь. Ею утверждают жизнь. Ею устилают дорогу уходящему в последний путь человеку. Она есть вечное древо жизни и смерти.

За ней и пришли дьякон из Метелькино и с Ледяного Манятка. Каждый пришёл своей дорогой. Тяжёлыми заснеженными тропами они добирались до этой раскидистой, можно сказать, кудрявой до зелёной кучерявости пихты.

Каждый из них был послан Господом Богом. Один — для очищения церкви, другая — родительского дома.

Пихта и была именно таким чистым деревом.

Игольчатая красавица в этот день была, словно больная. Ветки её были , как опущенные ресницы. Как-то она рассщеперилась и стояла, безрадостно улыбаясь, ко всем приходящим.

Она как бы предчувствовала нечто... Что она шептала в свои усы, пока было скрыто от всех.

-Манька! А Маньк! Вставай! Уже давно рассвело. Петухи в стайке расхорохорились. Зима ( так звали корову) мычит без устали. Коты квартет собрали на крыше, под потолком, в подполье. Где кто из котов мог застолбить свою "вотчину", там и организовались кошачьи побоища, можно сказать, "дуэли" всех мастей и разных покрасов, толкая и расталкивая Марию, мать приговаривала. И что эт ты не слышишь! Эк!Гляи , все проснулись, окромя тебя.

Вот эть экая скотиняка. Сами не спят и Маньке спать не дают, пощипывая за ягодицы твердила мачеха — Ульяна. Маньк, ну, проснись же ты! Ужо и чай с картошкой готов, рыба в молоке напечёна.

-Счас, маменька, счас! Ой, неохота мне тёплую лежанку покидать... Ох, как неохота... Пошли в лес Арсеньку...

— Что! Арсеньку? Он и мест-то не знает... Где ему ту пихту разыскать, что растёт у дороги за Колдовским озером, у каменного обрыва... Она, пихта-то одна стоит раскидистая, да и вреда большого ей не сотворим. Да и успеем ли к Пасхе-то?..

-Чтой-то , маменька, тело меня не слушает и никак ноженьки мои не хочут туды идтить!?. Не знай чтой-то ныне так... Ладно... Дай ещё чуток вздремнуть до парного молочка... Подоишь Зимку — то и буди меня!

— Што значит подоишь? Кто у нас за Зимкой-то ходить? Не ты ли? — уже багровея, злилась мачеха.

— Пусть твоя Алинка идёт и доит... Мне ешо в лес надо ... за пихтой.

— Алиночка — то не пойдёт. Ей за книжками надо сидеть. А тебе — самый вокурат по дому возиться. Аль опять папаша тебя не теми словами нравоучал?..

-При чём тут батюшка. Устала я от этого всего...

Я тож, как Линка твоя , может, учиться хочу, чем я хуже. Линка, значит, учись, а я хвост корове крути.

— Вставай, стерва! Сидишь у меня на шее, как кила из амбара. Уму — разуму тебя не наставить! Свирепо уже начала Ульяна. Морда лица её сквасилась, как не дошедшее тесто в квашне на печке. Глаза из орбит повыкатились.

Глазницы изрыгали в этот период такую ненависть, что будто враг перед ней стоял, которого надо в прах превратить...

2003 год,

Крайний Север,

фото автора.