Макс Роуд
Июнь 2015.
Образ и Истина.
— Вам что-нибудь ещё нужно, Клавдия Владимировна? — молоденькая медсестра заботливо поправила у больной подушку.
— Нет, дочка, спасибо. Буду спать.
— Спокойной ночи, Клавдия Владимировна, — девущка выключила в палате свет и тихо закрыла за собой дверь.
Старушка устало закрыла глаза. Сегодня у нее был беспокойный, но, одновременно, очень счастливый день. Утром она проснулась в удивительно хорошем настроении — впервые за долгое время ничего не болело, на улице ярко светило солнце, за окном слышалось весёлое щебетание птиц. Ей, несмотря на ранний час, вдруг захотелось есть. Она осторожно встала и, подойдя к холодильнику, достала творог. Смешав его с сахаром, с удовольствием подкрепилась, запив кефиром из маленького пакетика. Вскоре в ее палату зашла медсестра, померила давление, сделала укол и ушла, напомнив, что после завтрака она должна прийти на процедуры.
День прошел, наполненный обычной больничной жизнью. Вздремнув после обеда, Клавдия включила стоявший в палате маленький телевизор и посмотрела любимый сериал. Затем к ней пришли, как и обещали, ее дорогие девочки — дочь и внучка. Они принесли с собой свежие новости из дома, буквально зарядив ее своей энергией и любовью. После ужина она, вместе с другими больными, посмотрела выпуск новостей по телевизору в холле, и теперь утомленная женщина могла отдохнуть.
Внезапно, когда Морфей уже принимал ее в свои объятия, старушка вздрогнула всем телом и резко открыла глаза... перед ней стояла тёмная фигура. Высокая, в длинном чёрном плаще и надвинутом на глаза островерхом капюшоне, она отчетливо выделялась даже на фоне практически полной темноты, царящей в палате. Пожилая женщина лежала, скованная ужасом. Несколько минут, что они смотрели друг на друга, показались вечностью. Невидимый взгляд незнакомца словно выжигал изнутри, заставляя больное сердце неистово трепетать, переходя на недопустимые режимы. Аритмия...
— Пошли! — отчетливо пронеслось у нее в голове.
Клавдия хотела было закричать, позвать на помощь, но в ту же секунду обнаружила себя уже сидящей на кровати. Как и все, кто проходил через эти мгновения, теперь она поняла суть происходящего, и так же, как все, пыталась зацепиться хоть за что-то. Мало у кого это получалось, и хотя прецеденты случались, но... не в этот раз.
— Почему? — беззвучно спросила она, продолжая этот молчаливый диалог. — Я всю жизнь жила по законам, не тронула никого даже пальцем. Я работала, растила детей, люди говорили обо мне только хорошее.
Ответа не последовало. Обреченно идя к двери за медленно двигающейся фигурой в плотном черном плаще, Клавдия увидела ответ. За несколько секунд вся жизнь промелькнула перед ней. Она увидела три своих аборта, увидела трёх маленьких детей, которых не было никогда. Увидела ту маленькую собачку, бежавшую за ней от продуктового магазина и попавшую под машину, когда она отпугнула её, топнув ногой, переходя через дорогу. Увидела Никашу, своего первого мужа, безжалостно брошенного, когда у него начались денежные проблемы. Увидела Витю, второго мужа, и, одновременно, обожаемого Володеньку, с которым она в течение нескольких лет изменяла ему, разрываясь между двумя мужчинами. Увидела даже деда Мишу, Михаила Евгеньевича, спившегося и умершего в своей пустой квартире, после того, как она без раздумий уволила за незначительное нарушение. Дед Миша так и не нашел себе места в жизни. Проработав более 40 лет в родном институте, он просто стал мешать ей, занимая нужное место... Принципиальность в решении вопросов, которую она пестовала в своём характере и которая казалась главным фактором, помогающим достичь жизненных успехов, теперь виделась совсем в ином свете. Проявление негибкости, отстаивание ложных, собственнических интересов, да ещё и при наличии высокой должности, ведет к разрушению многих людских судеб, через которые прошёл этот каток. Долгая жизнь даётся человеку, чтобы он успел покаяться, осознать свои ошибки, чтобы на Последнем Слове у него не оставалось аргументов на то, что он, де, просто не успел этого сделать. Время было, слова бесполезны, время одно прошло, время другое пришло. Quem di diligunt, adolescens moritur. Только любимцы бога умирают молодыми. Чтобы не испортились...
Она больше не задавала вопросов. Прежде чем шагнуть в черноту, открывшуюся перед ней за дверью палаты, она оглянулась. На кровати тихо лежало, белея в темноте больничным одеялом, уже не нужное и не интересное ей тело. Она больше не могла ни о чем сожалеть, ничего чувствовать и ничего исправить. Теперь она могла только страдать. Сколько? Теперь не ей решать.
Фигура в плаще тем временем утратила свой первоначальный облик, делавший её похожей на человека, и теперь казалась просто темной массой, посередине которой ярко горели две белые точки. Она все так же находилась возле прохода бывшей двери, спокойно и совершенно безучастно ожидая старушку. В ней чувствовалось величие и грозная, абсолютная неотвратимость. Клавдия отвела взгляд от кровати, и больше не испытывая никаких чувств, обреченно пошла к двери. Они шагнули вперед и быстро понеслись, словно подхваченные могучим вихрем. Понеслись туда, откуда маленькой человеческой душе долго не будет возврата. Туда, где в конце пути виднелся маленький, но стремительно увеличивающийся красный огонек...
К О Н Е Ц