santehlit — Росстани

Разбиваются птицы об лёд.

Поспешили к новому, светлому –

оборвался беспечный полёт.

               (плач прозревающей хохлушки)

Странно, какие мысли приходят в голову в такие моменты. Первое, о чем подумал, услышав новость — Власта делает все, чтобы жизнь моя была нескучной ни здесь, ни там, нигде в белом свете.

Я старательно собирал дорожный мешок, опасаясь забыть что-нибудь нужное — взял воск, веревку и проволоку, крючковую иглу и жилы, набор кухонных принадлежностей, все подаренные рыболовные крючки….

Впрочем, это еще не все.

Собирая лодку в поход, мало-помалу осознал — всего, что надарили студенты мои, забрать с собой не смогу. Это стало небольшим потрясением.

За месяцы скитаний, да что там! за годы бездомной жизни привык, что все свое могу унести с собой, причем еще одна рука останется свободной. Но ученики мои наволокли, столько наволокли — у нас оказалось целых четыре одеяла, запасные снасти и парус, инструменты для починки лодки; целая коллекция оружия: луки со стрелами, арбалеты, топоры, мечи и несколько ножей. Из продуктов — лепешки, зерно, мука, бобы, сушености и копчености. Нарядов различных на три гардероба для меня и Власты. Деревянная шкатулочка с пригоршней драгоценных камней. Да и сама лодка построена по моему замыслу их руками.

Так вот….

В третий раз все перепроверял в дорожном мешке, когда заявилась купчиха моя и бухнула, что в лодке со мной она не плывет, и домой вообще возвращаться не хочет. Она де решила бросить торговлю, свое хозяйство коту под хвост и посвятить жизнь Барысу — новоиспеченному жрецу Солнца.

С трудом подавил немедленное желание разругаться с ней вдрызг и рванул на плато. К тому времени, когда нашел колдуна, солнце село. Барыс сидел у костра. Мы не успели затеять свару, как по моим следам показалась Власта.

Ее длинные волосы были собраны в прическу, выставляющую напоказ изящную шею и красивые плечи. Глаза были подведены темным, губы чуть ярче обычного. Длинное черное платье, сшитое мастерами города волхвов, обтягивало тонкую талию и округлые бедра. Кроме того, оно выставляло напоказ потрясающие груди, которые еще недавно, до прибытия на плато, я с удовольствием целовал и тискал.

Мы уставились на нее — я по прежней привычке, а колдун впервые осмелился глазеть на нее открыто.

— Ух, ты-ы! — сказал он. — Ну, в смысле, я всегда знал, что ты самая красивая женщина, какую когда-либо видел. Но не думал, что ты можешь быть еще красивее.

Он расхохотался скрипучим смехом и фривольно указал на нее пальцем.

— Подумать только! Ты будешь со мной!

Власта вспыхнула и потупилась. Она была явно польщена его восхищением.

— Мне хочется понять, — сказал я им. — Что собственно происходит?

— Но согласись, пришелец, — перебил меня Барыс, использовав не без умысла совершенно новое обращение. — Она действительно неотразимая женщина.

Я кивнул:

— Согласен.

— Переоделась ради тебя! — ласково улыбнулась Власта колдуну.

Мне показалось, что улыбка ее получилась не очень веселой, но она не сводила с него влюбленных глаз.

— Хорошие у тебя башмаки.

— Новенькие! — ухмыльнулся Барыс.

Я услышал приближающиеся шаги и обернулся. Из-за деревьев появился Велизарий — подойдя ближе, успокаивающе вытянул руки и поспешно заговорил:

— Добрый вечер! Что интересного я пропустил? Надеюсь, не буду лишним? Знакомая компания собралась в дорогу — как не поговорить на прощание? Вы позволите?

— Присаживайтесь, уважаемый, — величаво, на правах хозяина пригласил колдун.

Велизарий торопливо продолжил:

— Последний разговор — мне кажется, он просто необходим. Если что-то осталось непонятым, вряд ли удастся встретиться и разъяснить. Короче, поговорим на дорожку — никто не против?

— Даже кстати, — сказал я с холодной яростью на последнюю новость от Власты.

Велизарий откашлялся.

— Правильно ли будет предположить, что каждый нашел на плато свой жизненный смысл и уходит по выбранному им пути?

— Он бил своих шлюх, — резко перебил я Верховного жреца, указывая на колдуна. — Если бы я заранее знал, что он поднимет руку и на тебя, я придушил его прямо сейчас.

Власта посмотрела на меня в упор.

— Это не твое дело.

Повисла напряженная тишина. Барыс сделал каменное лицо и кивнул. Велизарий повернулся и уставился на меня. Я коротко поклонился.

— Прошу прощения, Верховный жрец.

Он удивленно заморгал.

— Ну, надо же!! Разрази меня гром! — ехидно воскликнула Власта. — Возможно, у тебя в башке имеются кое-какие мозги, как компенсация на отсутствие сердца?

— Прошу прощения и у тебя: я всегда знал, что вернусь домой, — сказал я. — Мне не надо было заводить с тобой шашни. Но ты так красива! Я увлекся. Я был не прав! Я сожалею о содеянном. Это был не самый разумный поступок в моей жизни. Но мы были вместе. Мне было хорошо с тобой. И я чувствую ответственность за твою судьбу. Давай останемся друзьями, и послушай меня, теперь как друга: считаю глупостью твое желание бросить свое состояние и положение, чтобы уйти бродяжничать с этим… пройдохой!    

Некоторое время Власта пристально смотрела на меня.

— Мы не друзья, — отрывисто сказала она; ее тон был ледяным. — Но если ты уходишь, то иди, не оглядываясь.

Потом Власта отвела от меня взгляд, и ее лицо смягчилось. Она села рядом с Барысом, взмахнув подолом платья, и стала смотреть в огонь.

— Приятно иметь повод время от времени наряжаться? — мягко спросил Велизарий, тоже, по-видимому, очарованный ее красотой.

— Можно наряжаться и без повода, — возразил я. — Но для мужика, а не старика.

— На плато я разучилась прихорашиваться. Замечания будут? — Власта плечами повела, не обратив внимания на мое замечание.

Я смерил ее оценивающим взглядом.

— Да ты и так выглядишь лучше, чем он того заслуживает.

Мои нападки испортили колдуну настроение. Он раздраженно покачал головой и разродился комплиментом:

— Будь у меня такие сиськи, женщина, я бы полмира уложил к ногам.

— Что за идиот! — я поманил Барыса пальцем, чтобы поговорить с ним в сторонке.

— На это даже не рассчитывай, — мрачно возразил колдун. — Жрецу Солнца не подобает махать кулаками с простым смертным, даже если он явился невесть откуда.

Велизарий руку поднял, привлекая внимание.

— Хватит вам!

Власта кивнула, а я проворчал:

— Самое кошмарное зрелище, какое мог себе представить: Барыс и Власта — вместе.

Власта приподняла бровь.

— Между прочим, я могу обидеться!

Прищурила глаза, словно решала — обидеться или нет. Я отвесил ей поклон. Власта зыркнула на меня исподлобья. Колдун, подчеркнуто нас игнорируя, принялся подбрасывать сучья в костер. Велизарий вздохнул и покачал головой, скорбя о несовершенстве мира.

— Жаль, жаль, — сказал он. — Жаль, что вы не можете расстаться друзьями.

Я мысленно отвесил себе пинка и вздохнул.

— Извини, Верховный жрец, ты прав как всегда. В последнюю ночь на плато грех зубатиться или плохо думать о ком-либо.

После этого отстранился от разговора и долго смотрел на небо, выделяя знакомые созвездия, и через них посылал приветы родному дому. Меж тем, у костра разгорелся спор о плато и его чудесах.

— На плато неплохо молится, — сказал Барыс. — Но ведь вы не захотели здесь строить город.

— Здесь не рождаются дети, — подтвердил Велизарий. — Мы все хотим здесь бывать. Но никто не хочет оставаться тут навсегда.

— Ну, кроме вас, наверное, — вставила Власта.

— Да, я люблю сюда заходить и подолгу брожу в одиночестве, размышляя о смысле жизни и сути вещей.

— И наблюдая, — подсказала Власта.

Велизарий фыркнул, не удостоив ее взгляда.

— Не наблюдать — видеть надо, видеть! Лично я вижу то, на что смотрю. Я не наблюдатель, я — видящий.

Я встрепенулся:

— С этого места поподробней.

— Знаешь ли ты, кем был, кем являешься и кем еще будешь? — спросил он.

Это звучало как загадка.

— Нет.

— Видящим, — уверенно сказал Велизарий. — Кто побывал на горе Познания, тот получил доступ ко всем тайнам мира.

— Я понимаю — связь между атомами, обмен информацией, скрытой в нейтронах?

— Да нет, — сказал он, внимательно вглядываясь в меня. — Со временем ты, может, и станешь видящим, но не сейчас. А пока ты только пытающийся смотреть.

Он подобрал какую-то деревяшку.

— Вот что ты видишь, глядя на этот кусок дерева?

Это был обломок сухой ветки. Я потянулся поближе, чтобы рассмотреть лучше….

Велизарий рассмеялся и кинул деревяшку в костер.

— Все, поздно! — воскликнул он, на миг сделавшись похожим на мальчишку с седой бородой. — Ты смотрел на ее форму, а надо было проникнуть в суть. Улови ее суть — даже сейчас, сгорая в огне, она многое бы рассказала тебе о себе и о жизни дерева, на котором выросла веткой. Вот в чем разница между «смотреть» и «видеть».

— Может, подскажешь, с чего начать поиски « видения», — спросил я по наитию.

— Оставайся — постигнешь все.

Власта почтительно кашлянула.

— Верховный жрец!

— Да? — отозвался Велизарий, не отрывая взгляда от огня. — У тебя есть вопрос? Точнее, вопрос есть у Анатолия, а ты собираешься задать его вместо него. Он сидит, слегка подавшись вперед. Складка между бровями и стиснутые губы говорят о том же. Пусть спросит сам. Это, возможно, пойдет ему на пользу.

Я застыл, поймав себя на том, что и впрямь выгляжу именно так, как он описал.

— На самом деле я хочу узнать о межатомной связи. Это ведь не телепатия?

— А ты все смотришь и не видишь — укорил он меня, но уже мягче, чем прежде. — Тебе бы стоило погоняться за ветром, но ты слишком серьезен для такой затеи. Это не ведет к познанию сути.

Я раза два сглотнул, открыл, было, рот, но, по обыкновению, оказался бессилен против его неколебимого и невозмутимого достоинства. Наконец, заставил себя оторвать взгляд от вещего старца и посмотрел на огонь.

Меня внезапно осенило.

— Велизарий, — спросил я, — ты видишь структуру строения вещества? До какой глубины? Тебе зрим атом? А может быть и нейтрино? Что было с ним, что будет с ним, ты можешь узнать и рассказать?

Верховный жрец поднял глаза — ясные и серьезные. Он устремил на меня долгий суровый взгляд.

— Думаю, все на свете можно предсказать, кроме будущего. А ты как думаешь?

Я почувствовал, что краснею.

— Оставайся! — сказал Велизарий таким тоном, что я почувствовал, как он загорается мыслью. — Вашему миру такие люди, как ты, не очень нужны. Со слов твоих понял — там производят и потребляют, задуматься некому. И ты себя потеряешь. Здесь ты познаешь все тайны мира. И кто знает — может, откроешь то, что пока неведомо никому. Ясно чувствую в тебе птицу высокого полета.

Он потешил мое самолюбие, но и разжег любопытство.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

Велизарий пожал плечами.

— Ну, вот как сегодня. Тебя что-то раздражает, тебя кто-то задел — и ты немедленно принимаешься действовать.

Он резко махнул рукой, не давая мне вставить слова.

— Ты точно знаешь, что надо делать. Ты не колеблешься, видишь — и тут же реагируешь. А подумать?

Он на миг призадумался.

— Не лови меня на слове, но хочу предсказать твое будущее в твоем мире. Я так понял: люди вашего века живут по принципу — чем тяжелей кошелек, тем легче на сердце. И ты таким будешь, забыв все, что видел и слышал на горах плато.

После этих слов я впервые в жизни почувствовал, что моя жизнь поистине в моих руках — вот как поступлю, то и будет. Моя эпоха цивилизованная: все открыто и позабыто, все записано и переписано — верь, чему хочешь. И ничему не хочется! Парадокс? Скукота! Здесь же — девственная целина! Никто не будет спорить, и давить на мозги — твори, философ, твори!

— Знаешь, Верховный жрец, как я поступлю? — вернусь в свой мир и опишу свою жизнь, как есть, со всеми неприглядными подробностями. Выложу на свет божий все ошибки и глупости свои. А если уж обойду какую мелочь оттого, что мне она представляется скучной, то тут я в авторском праве. Представляешь? — вот будет фурор! А тут — кто будет меня читать? восторгаться? хулить? Тут и книг не печатают, и бумаги нет, и шариковых авторучек…. — к концу пафосной речи я потупился, опустив взгляд костру.

После довольно длительной паузы поднял глаза и смущенно улыбнулся:

— Кто, к примеру, вспомнит о вас через тысячи лет? А прочтут и узнают, что однажды сидели у костра на плато Арка Небес Верховный жрец Солнца по имени Велизарий, сдуревшая красавица Власта, хитромудрый колдун Барыс и зачарованный странник — ваш покорный слуга. Здорово, да?

На всеобщее молчание вновь открыл рот.

— Полагаю, сумел до вас донести свою мысль. Извиняюсь, если кому-то она не по нраву. Хотя понимаю — вам от моих извинений ни холодно и ни жарко.

Раньше Велизария сказал Барыс, довольно мудрено и нетипично:

— Каждый разумный человек обязан работать над собой, постигать новое. А лишенный преимуществ образования, немногим лучше животного.

И ухмыльнулся. И склонился в мою сторону в коротком насмешливом поклоне.

— Анатолий увековечит наши имена! Ведь в книгах, он говорит, содержатся все мудрости мира. А наш друг — мудрейший из мудрецов.

Я не стал зубами скрипеть — я ему улыбнулся.

— Да уж никому не доверю собственное жизнеописание. Если я в чем-нибудь разбираюсь, так это в своих неисчислимых достопримечательностях.

Велизарий посмотрел на меня укоризненно, не уловив иронии.

— Осторожность в высказываниях приличествует мудрецу. Видящему подобает уверенность в себе. Хвастовство не к лицу ни тому, ни другому. И вам она не к лицу.

— А что мне к лицу? — вопрос вырвался сам собой.

Верховный жрец долго-долго смотрел на огонь и, наконец, высказал:

— Истина. Истина, в которую ты веришь. Истина, которая позволяет все видеть куда отчетливей. Истина, пробуждающая спящий разум — и тогда многое становится ясным. Истина — это неотъемлемая черта видящего.

— А если я ошибусь?

— Ошибешься, так ошибешься, — пожал плечами Велизарий. — Иногда падение тоже позволяет многому научиться. Во сне ведь часто падаешь перед тем, как проснуться.

Некоторое время у костра была тишина. Все молчали, погрузившись в мысли. Я зажмурился, пытаясь мысленно проникнуть в огонь и понять, что там творится на молекулярном уровне — слышал треск сгораемых сучьев, чувствовал жар в лицо…. Нет ничего — никакого контакта с маленькими и бессмертными частицами вещества, превращаемого в жар и пепел.

— Знаете, как в нашем городе называют волхвов, отбывающих в невозвратные странствия? — спросил Велизарий.

Все промолчали.

— «Отправляющиеся в погоню за ветром», — хихикнул он.

— Да, я слышал это выражение, — сказал Барыс.

— Да? И как вы его понимаете?

Колдун задумался, подбирая слова.

— Идти куда глаза глядят, не зная зачем.

Велизарий кивнул и сказал:

— На самом деле оно означает другое. Волхв достиг собственной вершины познания — дальше ему незачем учиться. И он отправляется в дикие, невежественные края, чтобы учить людей тому, чего достиг сам.

— … разумному, доброму, вечному, — подсказал я.

Верховный жрец взглянул на меня.

— И в твоем мире полно невежественных людей….

— … да сплошь и рядом….

— Значит, и ты отправляешься в погоню за ветром.

— Благослови, уважаемый.

Он расхохотался и хлопнул меня по плечу.

— Ступайте, ступайте в погоню за ветром. И истины ради, не бойтесь риска.

Он улыбнулся.

— В разумных пределах.

— Сплюнь в костер на удачу! — посоветовал мне Барыс.

Я улыбнулся широкой улыбкой — на две трети лживой.

— Мы же пойдем вниз по реке — моя лодка к вашим услугам.

Расчет был прост — вдали от плато к нам вернутся обыкновенные человеческие желания. И куда в них старику против меня? Власта ко мне вернется.

— Нет, спасибо, — это Власта, и колдуну. — Мы же плывем с тобой на плоту?

— Как хорошо ты меня знаешь! — сказал я купчихе. — Это даже как-то смущает.

Барыс, не отрывая взгляд от огня:

— Мы сушей пойдем в страну, где садится солнце.

Власта покачала головой.

— Не особо привлекательное предложение.

С надеждой в сердце напомнил:

— Мой долг — доставить тебя домой. Моя лодка к твоим услугам.

Купчиха нахмурилась. Я состроил не менее угрюмую мину и попытался посмотреть ей в глаза. Когда надо, я могу выглядеть очень суровым. Отпустить ее с колдуном было невмочь — все равно, что отрубить себе руку. И я предвидел, что если такое случится, ближайшие дни проведу, не находя себе места от тревог за нее. А потом, конечно же, успокоюсь, утопив упреки совести в треволнениях личного бытия.

С другой стороны….. Я переживал за купчиху, но мысль о том, что нам все равно придется расстаться, как-то сглаживала тревогу. В конце концов, она взрослый человек — вправе выбирать сама.

Неудовлетворенным оставалось любопытство — почему она на такое решилась? чем Барыс улестил ее? Бросить богатства и отправиться бродяжничать со старцем — в чем суть затеи? Но не в отместку же мне, в самом деле!

Если не найду ответы на эти вопросы, произойдет рождение легенды.

Оно мне надо к прочим проблемам?

— Позволишь, милая, разъяснить ситуацию, как я ее понимаю?

Власта молча кивнула мне.

— Есть два вида обаяния — врожденное и приобретенное. Врожденное — это обаяние, которым ты владеешь сам по себе. Приобретенное — которое получаешь в результате каких-то действий.

Взглянул на нее — она снова кивнула.

Видя, что она согласна, продолжил:

— Врожденное обаяние очевидно — это физическая красота, острота ума, сила духа. Если сравнить меня и Барыса, то прежний твой выбор был очевиден. Что-то произошло на плато, а точнее на горе Любви, и твои симпатии поменялись. Колдун, я смотрю, не похорошел, не помолодел — так же ворчит и попукивает при ходьбе. Значит, что-то случилось с тобой?

Власта медленно подняла взгляд.

— В ту ночь на горе Любви я постигла истину — любить в мужчине надо не тело, а дело, которому он себя посвятил. Ты не нашел себя на нашей земле — что ж, скатертью дорожка до самого дома! Барыс одержим идеей, убедить всех людей, что жизнь происходит от солнца, и ему следует поклоняться. Я хочу быть ему в этом помощницей. Что тебе не понятно?

Я поразмыслил.

— Хм…. Бывали в истории прецеденты — читал. Со мной, признаться, не приключалось.

— Будем надеяться, — сказал Велизарий (мой ответ ему явно понравился), — что найдется и в вашем мире женщина, которая полюбит твое дело. Ведь ты без дела не останешься?

Я задумался не более чем на секунду.

— Я просил гору Любви избавить меня от высоких чувств.

— Вот и добился, чего хотел! — мстительный огонек сверкнул в очах Власты.

— Интересно. Отчего же так? — спросил Велизарий.

— Потому что чувства мешают разуму.

— Ага! — Верховный жрец предостерегающе вскинул длинный палец. — Но ведь мы как-то сошлись на том, что чувства — великий катализатор дел.

— У вас есть любимая женщина?

Велизарий кивнул, признавая, что я отчасти прав.

— Скажем так — с поправкой на возраст.

Но я все равно не был согласен с ним — любовь к женщине есть ингибитор познания сути веществ, отбирая время и духовные силы. Верховный жрец, очевидно, понял это по моему лицу, потому что подался ко мне и принялся объяснять:

— Ну, предположим, рядом с вами женщина, к которой вы не питаете чувств. Она к вам тоже и даже изменяет. Вы следите за ходом мыслей моих?

Я кивнул.

— И что же вам делать? С каким настроением вы будете жить и работать?

— Да, но основные функции она выполняет — готовит, стирает и ублажает? Так кого еще рожна — где она? с кем она? и для чего? — не стоит голову забивать.

— И вам все равно, чьих детей она вам нарожает?

— Дети нужны для продолжения жизни. Моя задача — их поднять, воспитать, образовать, оставить в наследство то, что имею. И если это так, стоит ли разбираться в биологическом родстве? Кроме того, выяснив истину, что атомы с информацией обо мне и жизни моей не имут конца, задаешься вопросом — только ли в детях наше бессмертие?

Велизарий взглянул на меня, и глаза его насмешливо сверкнули.

— Если наследство стоит того, то ради него врагами становятся кровные родственники.

— Все это — общие фразы. В настоящее время у меня есть сын, и я еще числюсь женатым человеком.

Я выдержал короткую паузу, как если бы чрезвычайно гордился этим.

Потом подумал — тема дрянь, тема никуда не годится. И сменил ее.

— Скажите мне, как Верховный жрец, Барыс готов исполнять функции служителя бога Солнца?

И Велизарий выдал с присущей ему чистосердечностью:

— Барыс от природы щедро наделен невежественной самоуверенностью. Но самоуверенность — это верный признак цельной личности. Неколебимая убежденность, что он может все — дубить кожи, ковать лошадей, пахать землю… кабы только захотел! Теперь он решил стать проповедником.

— Ну, разумеется, высокочтимый! — подал голос Барыс.    

— Колдуном он уже был, — вслух подумал я. — И за это его били. Может статься, что как жреца его сожгут на костре необращенные в веру. Не понимаю, за что она его любит.

— Тебя не спросила! — буркнула Власта.

Я просто ушам своим не поверил.

— Да он же будет бить тебя!

— Ничего подобного! Ты наговариваешь.

Я покачал головой. Власта взглянула на меня, опустила глаза, заморгала.

— Я тоже спуску не дам.

— Вот это будет пара! — я опустил голову и потряс ею, точно вол, досадующий на ярмо.

— Ну, что же поделаешь! Не все образованные, как ты, — сказала она.

— Да причем тут образование! — я почти кричал. — Я увлек тебя в поход с твоего подворья за моим выздоровлением, и теперь должен вернуть домой.

— Это ты должен…. а я тебе ничего не должна, — возразила Власта.

— Я верну тебя домой! — произнеся эти слова, ощутил лютый гнев, поднимающийся изнутри. Он не был жарок и яростен, как припадок бешенства. Это был иной гнев — ледяной и разгорающийся исподволь. И, едва ощутив его, осознал, что он уже давно живет во мне, кристаллизуясь, точно пруд, покрывающийся льдом зимой. — И что бы ты ни говорила, это ничего не изменит. Если колдун попытается мне помешать, я сверну ему голову.

Власта подняла на меня взгляд, и раздражение исчезло с ее лица. Взгляд, который она бросила на меня, был исполнен нежности и жалости. Так смотрят на щенка, который рычит, воображая себя ужасно грозным.    

Под этим взглядом я вспыхнул, устыдившись мелодраматической выходки.    

— Слушай, давай не будем спорить на эту тему, — попросила она. — Я сама сумею о себе позаботиться.

И я решил махнуть рукой на то, что она сидит рядом с Барысом. Ведь кошка не думает о том, как потянуться — она просто потягивается. Дерево просто раскачивается под ветром, не тратя на это усилий. Почему я должен думать о том, с кем сидит сейчас моя бывшая женщина? Давно известно: когда выключишь свет — все бабы одного роста ….

К чему это я? Ах да, я решил махнуть рукой на Власту и колдуна. Чтобы Барыса отшить и успешно начать вновь за Властой ухаживать, надо покинуть зону плато. Чувства будить — слишком тонкая работа, чтобы делать ее через силу или не от чистого сердца.

В конце концов, я же просил тебя, гора Любви! — где же ты?

Серпик луны у нас над головой был тонок, как вздох, и так бледен, что почти не затмевал света окружающих его звезд. На плато было удивительно тихо для такой теплой и славной ночи. Даже птицы перестали шушукаться в кустах. Интересно, куда они все подевались?

Между тем, беседа у прощального костра достигла своего апогея.

— Горы Арки Небес, — говорил Велизарий, — каждому дают право выбора. Вам самим придется решать, чего вы хотите. Ты хочешь вернуться домой? Перед тобой цена твоих потерь. Ты хочешь сама распоряжаться своей жизнью? Вот цена и твоих потерь. Хочешь быть жрецом-проповедником? Вот тебе цена твоего выбора. Цена есть у каждого желания. Остается решить — чего вам хочется больше всего? Чего вам хочется так сильно, что вы готовы уступить что угодно, лишь бы это заполучить?

Сказано будто для меня — так ли я сильно хочу домой, что готов уступить колдуну свою женщину? цивилизованной жизни тутошнее бессмертие?

Дым от костра был прозрачным, летучим и меня охватило ощущение простора и легкости, словно я сбросил с себя какую-то тяжесть, отказавшись от Власты ради возвращения домой, разменяв бессмертие на любовь сына. Чудеса плато, люди бронзового века — все это останутся здесь, а я душой устремился на родину. На мгновение вдруг задохнулся, точно от быстрого бега — если мне удастся вернуться домой, Господи! какую удивительную историю смогу рассказать людям двадцатого века!

Спасибо тебе, гора Любви!

Все предыдущие дни и недели вели к одной-единственной ночи — и она наступила! Последняя ночь на плато Арка Небес! Знал ли я три месяца назад, что окажусь в этой стране чудес? Да, Господи! откуда же? Жизнь — штука непредсказуемая и нескучная. Она слагается из длинной цепи маленьких побед и непредвиденных катастроф, и надо иметь к ней настоящий вкус или не жить вообще….

Я погрузился в думы свои, как сонное оцепенение. И когда разлепил тяжелые веки, багровый шар солнца поднимался меж гор в бледном утреннем свете.

Самого великого мудреца от круглого дурака отделяет сон — как-то сказал мне Велизарий. В редакции нашего времени это звучит точней — утро вечера мудреней.

От спящих у потухшего костра вернулся к реке, завязал дорожный мешок и отнес его в лодку.

Все — в путь-дорогу готов! ухожу по-английски.

Присловье деловых людей, что у них нет времени стоять и глазеть по сторонам, не для меня. Значительную часть своей жизни (чтобы не сказать — излишне значительную) трачу на то, чтобы просто стоять и глазеть по сторонам.

Так было и в прощальное утро. Предо мной открывался широкий вид на плато, по краям которого высились горы. Я стоял под открытым солнцем, а в двух десятках шагов от меня — непроницаемое море тумана, похожего на волнистый слой ваты, из которого там и сям темными островками поднимались макушки пальм. Воздух напоен густыми ароматами реки и леса.

В такие минуты я отстраняюсь от себя и беспристрастно оцениваю свои успехи. Так легко было перенестись назад, к тому дню, когда решился нырнуть под лед в пещере Титичных гор. Меня в пучину утянула совсем не жажда приключений, а безысходность жизни и желание найти клад Пугачева.

Дальше что?

Ну, нашел бы я сундук с сокровищами — дальше что? Вернулся домой, купил бы домик на южном берегу Крыма и жил в свое удовольствие — на природе, в кругу удовольствий от дум.

Перемена в моих взглядах произошла очень быстро — собственно говоря, почти сразу же после исцеления на плато. Не нужны стали и сокровища — я оставил сомнения в том, что дальнейший мой жизненный путь в осуществлении честолюбивых замыслов познания мироздания. А вчера вечером у прощального костра это желание стало законом жизни.

Может быть, свою роль сыграла невыразимая свежесть воздуха, которая ошеломляла каждое утро пребывания на чудесном плато. Или калейдоскопическая жизнь — то общение с потусторонними духами, то перемены в моих попутчиках, то лекции в тени пальм…. А может быть, удивительные постоянные ощущения абсолютного здоровья души и тела. Они давали глубокое удовлетворение.

Или же я просто не представлял себе, что существует такое место, как Арка Небес. Мне и в голову не приходило, что я могу проводить свои дни на плато, где чистый ветер несет запахи трав и воды, где даже под секущими грозовыми дождями можно пить большими глотками ароматы цветов и улавливать в их букете отдельные нюансы, не вспоминая о пище насущной и прелестях женщин.

Как бы то ни было, цели мои поменялись, и жизнь теперь посвящалась познанию сути вещей. А себя ощущал избранником Судьбы.

Вероятно, где-то в глубине души я — позер, потому и в подобных обстоятельствах остро ощущал нехватку оркестра с маршем «Прощание славянки». Но посмотрел еще раз на плато, и вдруг в душе заиграл орган, да не какой-нибудь консерваторский, а могучий инструмент, сверкающие трубы которого уходят в сумрак под сводами храма.

Сколько времени я ждал этой минуты! И намеревался насладиться ею сполна.

Уж не знаю, сколько времени я просидел в лодке, не решаясь отвязать причальный фал, но каждая секунда была радостью. Довольно долго пришлось свыкаться с мыслью, что происходит это не во сне, а наяву. Наконец, отвязал фал, оттолкнул лодку веслом от берега, и кафедральный орган загремел «Славянку» в полную мощь, и ликующие звуки отражались от гор плато.

Я был очень доволен собой, но беспристрастная оценка случившегося показывает одно: заслуг-то моих — хрен да маленько: с самого начала пребывания в бронзовом веке громоздил ошибки одну за другую. Теперь воспоминания о них заставляли задумчиво улыбаться.

Доволен был одиночному плаванию — присутствие Власты отвлекало бы. А так у меня было вдоволь времени, чтобы голый костяк личного опыта общения с людьми и чудесами плато мало-помалу одевался в теории, объясняющие, что к чему и почему. Причем объяснения зачастую возникали весьма глубоко — возможно, на уровне подсознания.

Плавание вниз по реке доставляло исключительно удовольствия.

Солнце припекало спину. Сидя на баночке, правил лодку веслом на стремнину течения и вертел головой, любуюсь окрестностями. На переднем плане камышовые и песчаные берега, а дальше — мирные громады холмов, в безмятежном равнодушии поднимающихся к белым клочьям облаков.

Я положил весло на борта и пожалел, что не могу запечатлеть эту картину на фотографии: на берегу у самой воды возле костра пятеро аборигенов. По-видимому, отец, мать и три маленькие дочери. Они сидели неподвижно и смотрели на меня удивленными лицами сквозь клубы дыма, столбом поднимающиеся вверх. Белоснежные хлопья пепла, утратив подъемную силу, медленно кружили и опускались на черные спутанные волосы девочек. Ощущение нереальности приковало меня к баночке, и я глядел на эту картину дикого приволья первобытного мира зачаровано и с грустью, прощаясь, до тех пор, пока лодка, уносимая течением, не скрылась за поворотом реки. Но перед тем я помахал им. Они без улыбки смотрели вслед, пока долбленка моя не начала поворачивать, повинуясь изгибу реки, и тогда одна из девочек застенчиво помахала мне. Сестры последовали ее примеру, и последнее, что я видел, были три радостно машущие руки.

Это единственный момент, когда я пожелал, чтобы вода в реке перестала спешить.

Ведь великолепие подступающих к берегу холмов, медвяный запах клевера и нагретых солнцем трав, пьянящий сильнее любого вина — все это двигалось вслед за мной, обгоняло, встречало за каждым поворотом и с каждым порывом ветра — казалось, конца ему не будет, ни края. И еще мне казалось, что все, что было со мной — лишь прелюдия к этой минуте.

Не помню, сколько раз опускал весло, которым удерживал лодку на стремнине, чтобы забыться в думах и грезах, навеянных окружающим миром.

Или утрами (ночевал я в лодке, причаленной к берегу), когда восходящее солнце зажигало на пойменном лугу миллионы танцующих искр, замирал, любуясь и думая, что нигде больше в мире подобных чудес нет, и не может быть. Тогда я думал, как должно быть приятно жить в этой стране, никуда не стремясь. Однажды я даже сказал об этом своему отражению в реке, и оно взглянуло на меня с невеселой улыбкой.

Так-то оно так, да только видом одним сыт не будешь.    

Тебе доводилось чувствовать: вот как случилось, так и надо, и это к лучшему?

Да, приятель, и не один раз.

При других обстоятельствах меня смутила бы мысль, что кто-нибудь услышит, как я разговариваю со своим отражением в воде. И не подумайте, что сошел с ума. Главное-то — это была дорога домой. И этого было достаточно. Меня поддерживало удивительно приятное чувство — ощущение тихой и прочной радости. Я превозмог все, что мог и возвращаюсь домой с победой. Я гордился собой.

И тем не менее,… и тем не менее…. иногда накатывала меланхолия.

Предстояло еще плыть вверх по реке, а это требовало немалых усилий. Сидя на баночке с веслом в руках, чувствовал себя удивительно одиноким и заброшенным, хотя на берегах то справа, то слева видел людей или их строения. Но с веслом против течения приходилось рассчитывать только на себя и свою смекалку.

Вот зачем я стал инженером? Почему не выбрал дела полегче и повольготнее? Ну, пошел бы в рабочие — отработал смену, и гори оно все синим пламенем. А тут, не зная ни сна, ни отдыха, ломай голову — решай проблемы.

И еще мне не хватало сознания собственной важности. Вот здесь, например, все тяжкие усилия окупились мыслью, что я стоял у истоков земной цивилизации и вносил в нее лепту. Да что там! — исполнял главную роль зачинателя! Лепил, значит, облик грядущего.    

Негодование на несправедливость судьбы пробуждалось во мне с особой силой, когда вспоминал тех аборигенов у костра. Они поедят, они поспят — проснутся и отправятся дальше по своим делам. Ждет их в конце пути либо домашний уют, либо радушный прием у родственников. Только меня не ждет никто. Только мне нет покоя в пути и уюта в конце его. Только мой ум и мозги мои в постоянном напряжении: пытаются объяснить и понять — что происходит и чего еще следует ждать. Потому что я — инженер. И даже когда необъяснимое становилось понятным, не всегда от этого поднималось настроение.

А вот кружка бы пива вернула мне силы!

А. Агарков

                                                                                                                                            санаторий «Урал»

                                                                                                                                            август 2015 г