Олдж — Македонец

Пусть она коротка, как у злобного пса поводок.

Искра божья, зачем из тебя возгорается пламя,

Если, как результат, пепелище дымится у ног?

Бабье лето. Сентябрь. Я стою в середине фаланги.

На сариссе блестит заблудившийся солнечный луч.

А персидская конница бьёт Птолемея на фланге.

А еще — сыплют стрелами лучники с чёртовых круч.

Тут и спрос — не беда, и не каждая пытка — попытка.

Там, где лесом семь вёрст до небес киселя пригубить.

Там, где с миру собрав ни живую, ни мёртвую нитку,

Я плету по сюжету единую красную нить.

Надо их обойти и в атаку по правому краю.

Я в какой-то момент понимаю — почти обошли.

Но ударом копья с колесницы меня отправляют

В бесконечный колодец с мерцающим светом вдали.

Олимпийским богам, колесу ли сансары молиться?

Сильным мира сего, равнодушным владыкам того?

Говорят, если веришь, есть шанс в этот мир возвратиться,

Тем, во что пожелает тебя воплотить божество.

Обжигают не боги, горшки, что побьют доброхоты,

К скорой смерти во славу абстракций любовь ворожа.

А колодец душе как тюрьма из любви и заботы.

как бежать, если узники сами себе сторожа?

Не шумят города. Не волнуется жёлтая нива.

Все заставки и звуки свернул декоратор в рулон.

Ничего не боюсь словно феникс, восстав из архива.

Бабье лето. Сентябрь. Разрядился и умер смартфон.