Какое это огромное счастье любить и быть любимым.
/А. Чехов/
Появился повод Ольгу Александровну ненавидеть.
Покидая Челябинск, благоразумно перевелся в Университете марксизма-ленинизма с факультета выходного дня на заочный. В начале июня пришло приглашение на летнюю сессию. Я с бумагою к и о редактора.
Она отмахнулась:
— Хватает нам студентов необразованных — вам-то куда, с вашим дипломом? Или забыли? — учить ученого, только портить.
Не пустила. Я обиделся.
Как поступить? Сходить в райком пожаловаться?
Неприлично как-то мужчине на женщину стучать.
Проглотил обиду, смирился и стал ненавидеть.
Тешил себя — ладно, плакать не будем, но запомним, и Бог даст, сочтемся.
Ольга Александровна по какой-то причине не занимала кабинета редактора — собирала на оперативки творческий коллектив у себя. Каждый приходил со своим стулом, и рассаживались, кто как мог. Я прятался за спинами коллег и оттуда ненавидел начальство. А встречал вне редакции или в коридоре, опускал глаза и ненавидел. Дома вечером спать ложился и ненавидел.
Во что-то это должно было вылиться — как говорится, в воздухе пахло скандалом.
Однажды заходит и о редактора в сельхозотдел:
— Анатолий Егорович, после пяти задержитесь, пожалуйста.
Я в тот момент кофеек морщил на досуге — подскочил, кроссовками шмякнул (ну, офицер же я!), бестолковку склонил: бусде. А сам подумал — предстоят разборки.
После окончания рабочего дня позвонила:
— Зайдите.
В ее кабинете.
— У вас права есть?
Чего только у меня нет! И права есть! Когда Совет молодых специалистов «Станкомаша» направил в универ, решил: учиться, так учиться — и записался на курсы автолюбителей при обкоме ДОСААФ. Чего говорить — машины нет, а права есть. Впрочем, у отца «запорожец» есть, и когда вместе едем — я за рулем.
— Вы поможете мне машину пригнать с СТО?
Почему я? Есть в редакции профессиональный водитель.
Будто подслушав мысли мои:
— Мне неудобно Виктора Ивановича напрягать после работы.
Скажи денег жалко — мне-то ведь можно не платить.
И опять:
— Просто у Виктора Ивановича семья, а вы, знаю, никуда не спешите.
Я язык прикусил, хотя мысли рождались в бестолковке.
И снова летним ручейком зажурчала неторопливая речь Ольги Александровны.
— Сейчас Виктор Иванович отвезет нас на СТО. Вы посмотрите машину — какие-то замечания выскажите, а если нет, отгоните ее домой.
Нашла механика!
Машина — «копейка» белая — от мужа осталась, который ушел из жизни в этом году. Молодая вдова записалась на курсы автолюбителей, а «копейку» поставила в СТО по веской причине — на всякий случай. Облагороженную представлял ее сам начальник со странным именем — Африкан Африканыч.
— Мечта поэта!
Подал хозяйке ключи, она — мне. Сел, завел, прислушался — никакого определенного мнения. С одной стороны, мотор работает нормально, с другой — как там насчет ходовой? Включил скорость, сделал круг по территории СТО. Надо что-то говорить. И я сказал:
— Замечаний нет.
Заинтересованные стороны не ответили: им было не до меня; у них затеялся разговор серьезный — о форме расчета за техническое обслуживание и мелкий ремонт данной машины. Ольга Александровна предлагала деньги, а Африканыч отмахивался обеими руками и, облизывая маслеными глазками отлично скроенную фигурку нашего и о редактора, грациозностью и скрытой угрозой, напоминающую пантеру перед прыжком, соглашался лишь на «поляну накрытую». Стало понятным мое участие в этом процессе.
Ну, что ж…
Я слушал спорщиков с интересом — просто блеск, как защищалась Ольга Александровна, пытаясь всунуть Африкану деньги то в ладонь, то в карман, но мужское либидо непобедимо, а женская красота — куда ее спрячешь?
Сошлись на «поляне». Поехали в магазин — я за рулем, начальник СТО рядом, хозяйка на заднем сиденье. Африканыч водку называл «живой водой» и объяснял свое пьянство так:
— Нельзя на Урале без живой воды — нуклиды выводит.
«Поляну» накрыли в кабинете заместителя редактора.
Начальство приказало мне «банковать».
— Ну, тогда с вас тосты, — поделился обязанностями с гостем редакции.
Хозяйка поставила три стакана — должно быть, машина проведет ночь во дворе. А как же гость будет добираться до Южноуральска? Впрочем, его проблемы — как говорится, любишь кататься….
Ольга конфузилась:
— Зато комаров нет. Туалет цивильный — не надо в кустики бегать. Хорошо посидим!
Она не капризничала: пила с нами наравне — по полстакана на тост. И не пьянела.
— Ах, какая женщина! — восторгался начальник СТО.
Я же старался свои полстакана разделить на множество мелких неторопливых глотков, чтобы сразу не окосеть.
— Ой, как это ты? — брезгливо морщился Африканыч на мои выкрутасы; нацедил себе полный стакан. — Смотри, как отцы наши пили!
И опорожнил несколькими глотками.
— Теперь такого не увидишь — только в кино.
— Ну, почему?! — меня забрало.
Ольга мягко коснулась моей руки:
— Не надо, Анатолий Егорович, мы вам верим.
До краев наполненный стакан зайчиком заиграл на солнце.
— Слабак, — сказал Африканыч, задумчиво глядя на него.
— А вы осилите два подряд?
— Долго ли мужику умеючи? Что, я хуже своего отца?
За окном, в голубых просветах, тихо покачивалась глянцевитая макушка тополя — шелестела, искристо вспыхивая. Я долго не мог понять, чей голос напоминает шепот ее листвы. И вдруг догадался — Ольги Александровны. Не всегда она строга и требовательна. Бывала весела и ласкова — особенно после выхода удачного номера. Тогда наш и о, говорили сотрудники, мягка как воск — проси чего хочешь. Вот бы сейчас ей подсунуть вызов на сессию в универ. Но, увы, время ушло — меня, должно быть отчислили за непосещаемость.
Тем временем выпивка на столе закончилась — немудрено такими-то темпами!
Африканыч взгрустнул:
— Эх, мало взяли. А теперь не взять — магазины закрыты.
— Для кого как! — улыбнулась Ольга. — Вы как, Анатолий Егорович, за руль?
— Как партия скажет!
— Тогда — по коням!
Так вот почему я, а не Виктор Иванович — снова подумал. — Вряд ли такие подвиги ему по силам. Все предвидела наша и о. И водку нашла после семи. Для этого заехали на квартиру к начальнице над всеми сельскими магазинами.
Люду я помню школьницей на год моложе меня. Потом подругой и женой моего одноклассника. Но что-то не пожилось им — расстались.
Ольга сходила за ней, и Люда садилась в машину уже во всю готовая принять участие в пикнике.
— В Песчанку! — подсказала маршрут.
И там — к дому продавщицы.
— Анна Захаровна, — тихонько постучала в окошко начальница всех сельмагов.
Африканыч, дурачась, закричал на всю улицу:
— Подъем Захаровна! Народный контроль!
Запасы водки у продавщицы дома.
Загрузившись спиртным, вернулись в Увелку — Ольга сходила домой за провизией и купальником. Солнце село за облаками, когда прикатили на озеро Пахомово. Люда тоже оказалась в купальнике. Что делать нам с Африканычем в труселях семейных?
Бегать по берегу и кричать? Развести костер да плясать?
— А давайте без всего, — предложил он.
— Не дошли до кондиции, — сказала Люда и с Ольгой отправились купаться.
Зашли в воду и расхохотались — от радости; от изумления. День был жарким, утомительным от забот и проблем нескончаемых — и вот он рай! смотри, как жизнь повернула, подруга!
— Шашлыков бы сюда, — сказала Люда.
— Готовиться надо, а мы с бухты-барахты….
Африканыч ко мне конфиденциально:
— Поделим баб? Какая твоя?
Пьянка да бабы — первые темы мужских разговоров.
А мне скулы воротят от тоски.
— Обе мои.
Не забыл, автостоп? — есть еще одна тема пьяных базаров: драки, к примеру.
— Ну, тогда пусть они сами нас выбирают.
А вот это было бы интересно!
Уже совсем стемнело.
Мы отошли с Африканычем в сторону, разделись до сраму и поплыли к дамам.
— Сразу надо было сюда, — посетовал гость.
Люда предложила выпить, не выходя из воды:
— Бутылка, стакан, огурец — чего еще надо?
Побрел я к машине, смущая ночь темную голыми ягодицами.
— Пойди, пойди, — живо согласился Африканыч. — А мы обсудим вопрос. Предлагаю игру — «железные нервы». Все раздеваемся догола и делаем вид, что ничего не происходит.
— Легко! — Людмила вкруговую рукой по воде, окатив всех брызгами; настроение такое — проглочу и выплюну.
А когда я вернулся с бутылкой, стаканом и огурцом, на плечах ее висели лифчик и трусики. Оголенные прелести скрывала вода.
Стакан по кругу пошел. Следом огурец. Только водка в моих руках.
— Сколько вам лет? — Люда начала флиртовать с Африканычем.
— Семнадцать? Сказывай-сказывай! Так я тебе и поверила. Когда в армию-то?
— Через год вроде.
— Не хочешь, поди.
— Куда — в армию не хочу? Ну, ты скажешь — в армию не хочу! Да я там чуть не остался… на сверхсрочную.
— Я тебя буду ждать! — крикнула Люда и поплыла на глубину.
— А чего ждать? Я пока здесь! — Африканыч поплыл следом.
— Вы не пейте, — назидательно сказала мне Ольга Александровна. — Вам еще машину вести домой. А завтра с утра на работу.
Вобщем показала, что ситуация ей подконтрольна.
На остальных мой отказ не произвел решительно никакого впечатления.
Африканыч и одетыми продолжал бить клинья к Людмиле. А той серьезности не хватало — все шутила и сама смеялась. Отрывалась, словом.
— Сколько ты в месяц зарабатываешь?
— Я-то? — начальник СТО почесал мокрый затылок.
— Да.
— Сто пятьдесят….
— Ага? И чего ты хочешь от девушки?
— Дак ведь это только зарплата, — уточнил Африканыч. — Есть еще и калымы.
— Как сегодня? — допытывалась Людмила.
— Ну, сегодня — друзья хорошие, душа гуляет…. А мог бы деньгами взять.
— Так брал бы.
— Тогда бы тебя не увидел.
— А увидел, то что?
— Сердце прихватило разом.
Треп их становился неинтересным. Водка кончилась. Ольга предложила:
— По домам?
Африканыч вылез вместе с Людмилой.
— Ну, слава Богу, — сказала и о, пересев на переднее сиденье.
Во дворе ее дома.
— Мой гараж крайний, ключ на связке — поставьте машину, — и пошла в подъезд.
Поставил машину, закрыл гараж, смотрю — Африканыч колбасит.
— Ты чего здесь?
— Не пустила, шалава!
— А нашел как?
— Так днем приезжали.
Логично.
— И чего ты хочешь? Ехай до дома.
— А теперь-то как?
— И это слова директора СТО! Да зайди ты в ментуру — мать-перемать! отвезите домой, а то я вас…. У них там дежурная машина.
— А действительно! Вечно у нас ошиваются, — Африканыч почесал подсохший затылок, стрельнул взглядом по темным окнам двухэтажки и, качаясь, пошел прочь.
И я оглядел темные окна — куда позвонить (постучать?): квартиры-то я не знаю.
И заскребло, засосало на сердце.
Только тихо скрипнула дверь на балкон — силуэт:
— Слева крайняя дверь — заходи.
Быстро поднялся, толкнул незапертую.
— Я тебе на диван постелю — а то пока до дома дойдешь, ночь пройдет.
Диван разложен и застелен, хозяйка удалилась к себе в спальню.
Посетив туалет, я стоял перед трюмо и с недовольством рассматривал свои голубые бесшабашные глаза, припухлые ненасытные губы, широкие плечи и крепкие руки. После кружки холодного кваса, оставленного на столе заботливой рукой, нестерпимо захотелось пасть на диван, укрыться прохладным тонким одеялом, обнять подушку и…. Но подавил в себе этот соблазн. В соседней комнате не спит (я так думаю) женщина, которая мне нестерпимо нравится — время ли дрыхнуть?
Святош на свете и без меня хватает — пробрался к ней в спальню.
— Спишь? — тихо спросил.
Не услышав ответа, лег с нею рядом.
Потянулся к губам — в ответ объятия и поцелуи. И слова:
— Ну, если хочешь, спи рядом. Но не трави себя — ничего не будет; просто спи и все.
Утром она раньше встала, приготовила завтрак, оделась тщательно. По дороге расстались — она в райком, я в редакцию. День провел кое-как. Когда добрался до дома, пал на диван — не зови меня, мама, к столу на ужин.
А она с ковшом:
— Тяжело? Испей водицы колодезной. Такой воды, как у нас в огороде, на свете нет.
— А может квас есть?
— Лучше этой воды ничего нет.
Выпил, перевел дух — полцарства за подушку!
И тут звонок! Ольга Александровна:
— Что было в редакции?
— А ты не была?
— Весь день в райкоме — то да се, знаешь….
— И в редакции так же — то да се…
— Нет. Там интереснее — там все свои. Ты рано ушел?
— Как положено — после пяти.
Дальше вообще разговор ни о чем.
Часа через три отец подошел, покачал головой:
— Ты на уши свои посмотри.
Я и без зеркала знал — уши мои опухли от трубки. Жестом показал: ничего не поделаешь — начальство; самому, мол, не в радость, а говорю.
Не часто, ох не часто такое бывает — свободные взрослые люди, а любовь по телефону. Но я же, человек дела (и тела?), не любитель вздохов, не любитель ахов — воздушные замки мне ни к чему. Хотелось, очень хотелось построить настоящие отношения со своей великолепной начальницей, так похожей на пантеру. Было время, побегал за барышнями. Теперь хватит, баста! — все по взрослому. На танцы я теперь не хожу!
Через неделю Ольга еще раз попросила порулить ее машиной.
Был час утренней дойки, когда мы приехали в летний лагерь животноводов колхоза «имени Ленина». Все были заняты, а мы разряжены, будто для ресторана и сразу почувствовали к себе неприязнь — так и жгли, так и калили нас словом и взглядом со всех сторон. Но Ольга сняла солнцезащитные очки и повязала роскошные волосы косынкой. Мигом узнали — нашлись знакомые, завязался разговор. Одна бабина обниматься полезла — дескать, в дым, в доску люблю тебя Александровна. Но Ольга, держа дистанцию, достала блокнот.
Управившись с делами, доярки собрались в вагончике почаевничать. Позвали меня — Ольга уже там. На столе домашние постряпушки — так и пахнуло ягодным ароматом. А как они умеют угощать! — закормили начисто. А потом и сосватали, узнав, что один живу.
— Девушку мы тебе найдем, селяночку: задницу не обхватишь, сиськи у ней по ведру! — гоготали за столом.
В ответ, наверное, ждали подобной похабщины.
Ольга вела расспросы корреспондентские и исподволь посматривала на меня, готовая (я так думал) выцарапать всем глаза.
А меня уже приглашали работать в колхоз инженером. Почему нет?
Помню, парни на службу писали — ездим, мол, в Половинку на танцы; пацанов тутошних разок проучили — теперь ниже воды; а девки там — закачаешься!
Я представил себя в морской форме, танцующим в сельском клубе…. Не мечта — сказка!
Усмехнулся криво — как давно это было!
И сказал сдуру, выбрав самую молоденькую и хорошенькую:
— Бьюсь об заклад, что ты за меня не пойдешь. Не пойдешь ведь, да? Струсишь?
— А у тебя есть разрешение от жены? — сказала Ольга Александровна.
Спросила жестко, совсем без юмора. И за всю обратную дорогу не сказала ни слова. А когда подъехали к ее гаражу, она не вышла из машины. В гараже Ольга живо придвинулась, обвила мне руками шею и крепко поцеловала в губы.
— Это за работу, — сказала со смехом.
Потом позвонила вечером и пригласила на вечеринку к друзьям. От ее дома шли закоулками куда-то на окраину поселка. И вот он — наличники новые, крыльцо новое с резными балясинами, с завитушками всякими; скворечня над крышей в два этажа, с петушком на макушке; короче, не дом — сказочный терем-теремок. Кто в нем живет?
Молодая хозяйка выбежала навстречу:
— Олечка, как я рада! А кто это с тобой?
Оксана, так ее звали, и меня поцеловала.
Народ уже сидел за столом, но нашлись два свободных стула. Слева Ольга, а справа — плечистый, рукастый, богатырского сложения мужик в белой рубашке и с холеными пальцами.
— Что ты так смотришь? — спросил он меня.
— Пытаюсь угадать вашу профессию.
— Шофер я, Ульянов — слышал фамилию?
— Кажется, да. Из сельхозтехники, верно? Ладони у вас совсем не шоферские — чистые, мягкие, без сбитых ногтей.
— Так мыть надо, паря!
Дома, дома разные….
Сколько их, этих избушек, по обеим сторонам улицы от околицы до Олиного дома? Может, сто, а может, двести, а может все триста — кто считал? И чуть ли не у каждого мы целовались. Чувствую — закрутила и приворожила меня насмерть великолепная Багира! Я всерьез подумывал — а не перебраться ли мне в ее квартиру? Но что было бы просто в городе, в районном центре воспринималось иначе. Жениться надо? Нельзя было забывать, что она — мой начальник и на семь лет старше. Ее веселило, забавляло это, а у меня голова кругом шла от неопределенности. А потом настало время — и я привык. Что это, в самом деле — о ЗАГСе задумываюсь? мое ли дело? кто из нас женщина — она или я?
Домики, избушки, лавочки…. На каждой я готов был овладеть ею. А она смеялась — потерпи до дома. Ей нравилась ночь и наша долгая прогулка под луной. Нравились мои муки. Может быть, она мечтала о красивой нездешней любви.
На вечеринке мы крепко выпили….
А сколько забав было!
Вот кто из вас пантомимой сможет изобразить русскую народную пословицу «Свекровка-бл.дь снохе не верит»? А я видел — виртуоз, однако эта Люба Ирхина.
Ольга Александровна познакомила меня со своими подругами. И сложилась автокомпания — мы на «копейке», Люба Ирхина с майором инжбата Зуевым на воинском «бобике» и Наташа с гаишником Громовым по кличке Шарнирный на служебной машине. Куда только не приводили нас пути-дороги — за июнь мы объездили полрайона.
Научился я пить за рулем в обществе инспектора ГАИ.
Посоветовал Любаше, как воспитывать майора Зуева:
— Напроказничает — опусти первую букву его фамилии вниз по алфавиту. Был Зуев, станет Куевым, и так далее. Черту можно подвести на буковке «Х».
— Пожалуй, — согласилась мадмуазель Ирхина.
— Это может отразиться на его карьере, — серьезно так заметил инспектор Громов.
У Наташи не хватило больше терпения — она так и прыснула со смеху.
А чего на самом-то деле? Сидят и судят о присутствующем человеке, как о постороннем.
— Не слушай, майор, их — служи и люби. Я твою фамилия до Буева поднимаю.
И вот тут-то все скобки раскрылись: майор гордо вздыбился и с яростью засверкал огромными светлыми глазищами.
В общем, понятно — не любит он, чтобы так с ним: голубая кровь! Не привык товарищ старший офицер, когда пылинки на его мундир, чтобы худые слова касались ушей.
Люба к нему со стаканом:
— Выпей, басенький — ну, их!
Прочь пересуды! — мы с Ольгой пошли купаться.
Шарнирный с Наташей залезли в машину целоваться — Наташа ведь замужем, и дорожат они каждой минутой.
А чего еще делать-то на природе?
Ольга любила меня потчевать и частенько приглашала продегустировать ее яства. И всегда по этому случаю лицо ее сияло.
Однажды застал у нее Ирхину.
Только подсел к столу, потянул кусок пирога с противня на свою тарелку, Люба подскакивает — присела на стул рядышком, нога на ногу, да еще руку мне на плечо — чего-то надо.
— Не спеши без друзей жрать.
— Ты чего?
— А то — позвони моему ору.
— Куда звонить — в часть? домой?
— Дежурному я уже звонила — дома он.
Звоню — женский голос — ситуация!
— Майора Зуева пригласите.
— А кто спрашивает?
— Лейтенант Агарков.
— Я не знаю такого.
— Но это не лишает меня право быть.
Зуев трубку взял.
— У Ольги пирог — приезжай, если можешь.
— Не могу, — и трубку повесил.
— Ну и черт с ним! — Люба сказала гордо. На показ — так, мол, мне он и нужен. На какой дьявол нужны кавалеры эти? И вообще — ей кричать, выть хотелось, крушить все на свете…. Ушла. Плакать, наверное.
— Нам не съесть, — Ольга критически посмотрела на огромный рыбный пирог и позвонила другой подруге, Лиде. — Посидим, чайку с пирогом попьем. Анатолий сейчас за бутылочкой сбегает. Какое событие? День выходной — не повод?
Когда вернулся из магазина, застал у Ольги в гостях и сестру свою старшую с мужем — в соседстве они живут и с Лидой семьями дружат.
Их присутствие делало вечеринку похожей на нашу помолвку с Ольгой.
Зять вынул из кармана пятерку:
— Сгоняй в магазин.
Попробовал поартачиться — жениху, мол, не к лицу суетиться. Но тут и Лидин муж подступился с деньгами — гони, давай, не брыкайся. Я против них годами — мелковат.
Горло смочили, пирогом закусили — глаза засверкали, пошли разговоры.
Лидея-подруга — золотой все-таки характер у человека! — начала нас наставлять: такие, мол, пары и бывают счастливы, когда лидер в семье жена.
На мужа взглянула строго:
— Ты счастлив, мой дорогой?
Попробуй не рассмеяться, когда она на тебя свой угарный глаз навела.
— Мамочка! Ты бесподобна!
Хохот его спугнул голубей с перил балкона.
А что? По всему видать — счастлив человек!
Тут зять попытался с тостом встать, но покачнулся опасно; сестра нахмурилась — и началась перебранка.
— Ну что ты, Людмила, — увещевала Ольга. — Выпил человек — эка беда! — дом-то рядом.
— А все равно малохольный! — стояла на своем сестра. — Все выпили, а мужики трезвые, лишь мой уже на бровях.
— Да пошто ты самого-то родного человека топчешь? — и Лида встряла против нее.
— Самый родной человек у меня — брат, — неожиданно заявила сестра. — Родители у меня старые — ни сестер, ни братьев уже не подарят. А мужей можно каждый год менять.
Заспорили женщины. А я был согласен, но по другой причине: сестра действительно мне самый родной человек — на все сто процентов крови. И в отце, и в маме, и даже в Вите лишь половина моих лейкоцитов.
Мужчины отправились курить на балкон, посчитав женский спор несущественным. А дамы разошлись еще пуще. Перекурив, мы не спешили обратно — ну их, пусть натешат свои языки. Муж Лидин приоткрыл дверь только уже потом, когда певучий и сильный голос его жены заглушил все остальные звуки:
— Знаю, милый, знаю, что с тобой
Потерял себя ты, потерял…..
Странное дело — в нас начала расти и подниматься песенная радость.
Сына привез. Ольга узнала, зовет — приходите вместе, пирог испеку.
Сытый Витя играл на ковре, изображая осаду Трои героями Греции — или что-то такое. Мы наблюдали из кресел, завязывая жирок.
Ольга сказала, его увидев:
— На маму похож? Ну, точно не на тебя.
— На деда, наверное, который тесть.
В гостях — ничего не скажешь — отдохнули неплохо. На обратном пути дождь настиг — мелкий, нудный, некстати. Ждали автобус — на остановке спрятаться негде. Витек сел на корточки под прилавком киоска «Роспечать» и запел что-то очень грустное.
Какая-то тетка склонилась к нему:
— На, детка — скушай конфетку.
В автобусе:
— С тобой, Витек, с голода не умрешь.
Слезки застлали его бесхитростные глазки.
— На, папа, скушай конфету.
— А давай — пополам.
Мы были друзьями и скучали врозь.
Повез его в Розу — Ольга Александровна:
— Ты не останешься там?
— Кому-то я нужен кроме сына.
Выпытала телефон — и позвонила.
Меня действительно оставили ночевать — ждали Ляльку, которая хотела о чем-то со мной поговорить.
— Ты мне развод дашь? — спросила жена после ужина.
— Замуж выходишь?
И вот тут она брякнула:
— Куликов зовет и ребенка просит — говорит: чтобы родной был.
— А ты?
— А я говорю — будешь за мной горшки выносить? У меня, когда Витей ходила, вены на ногах взбухли….
И тут позвонила Ольга Александровна — длинный междугородний сигнал телефона.
— Увелка. Тебя, Анатолий, — позвала теща.
— Я так и знала, что ты там, — начала с упреков моя начальница. — Выбросил меня из головы?
И еще услышал за спиной голос Ирины Ивановны:
— Женщина….
Перед сном дочь и мать поспорили. Теща постелила мне на диване в гостиной, а Лялька сказала:
— Все втроем в моей комнате ляжем.
— Какая блоха тебя укусила? — негодовала Ирина Ивановна.
— Раньше спали, тебя это не возмущало.
— То раньше, а то теперь — вы не живете уже второй год. У него другая женщина… звонит, волнуется.
А на Ляльку будто нашло:
— Вот пусть он и отказывается — топает на диван или куда подальше.
Никуда я не пошел, а лег в одну кровать с женой и сыном. Витя сунул нам под головы свои ладошки и млел от счастья.
Сестра рассказала родителям о вечеринке. Те подступили с расспросами.
— Может, еще ребенка родите?
— Вряд ли — у Ольги двое детей; у меня — Витя.
— Общие дети семью укрепляют.
— Мой сын не смог.
— Ну, дак что?
— Как что? Можно так встречаться — к чему жениться, детей заводить?
— Вам в райкоме не разрешат — вы на виду.
Потом отец без мамы подступился еще раз.
— В последние дни ты сам не свой. Что опять натворил? Я не знаю, ты со своими выкрутасами, когда образумишься.
— Ох, батя-батя, — простонал. — Не спрашивай.
— Почему не спрашивай? Кто будет тебя спрашивать, если не я? Кто у тебя еще есть, кроме меня?
В ответ повернул к нему лицо, но взгляда не выдержал.
И тогда разом пали все запоры в батином сердце.
Потому что — кто корчится, терзается на его глазах? Разве не единственный сын, продолжатель рода? Кого треплет, рвет в клочья буря? Разве не живую ветку с древа Агарковых?
Он подсел ко мне, крепко обнял.
— Ну, не сходи с ума — выскажись, облегчи душу.
— Эх, батя-батя, за что меня бабы любят?
— Тебя? Да господь с тобой — радуйся, коли так. К тебе, кажись, когда еще в зыбке лежал, девки табуном ходили.
— Это все Люсины подруги. Я про другое.
И отец вдруг умолк, перестал возражать. И это его молчание стопудовым камнем придавило меня. Про другое — значит про Ляльку. Про Ляльку, которую до сих пор люблю, и которую так ненавидит мой отец. И самое ужасное было то, что оба мы в своих чувствах готовы идти до конца.
— Может, выпьем? — спросил отец, — лучше будет.
Махнул рукой — давай, если хочешь. Потом встал, хотел было пройти на кухню к столу и не дошел — пал на диван. Отец быстрехонько подсунул подушку и накрыл одеялом. А накрыл на придвинутом стуле — закуску, настойку. Разлил по стаканам.
— Нацелишься — пей.
И выпил сам. И стал нахваливать — сперва настойку, потом меня.
— Ты с детства радовал мое сердце — и в учебе, и в спорте…. На рыбалку-охоту ездили вместе… в дождь ли, слякоть, ты никогда не скулил….
С малых лет я любил лесть — и теперь кивал головой….
Так и я раньше думал — ежели умный, значит счастливый. Это у Чацкого горе от ума, а у меня….
— Все будет хорошо, — вещал отец. — Поженитесь с Ольгой Александровной. Витю у Крюковых отсудим. Будете жить-поживать, добра наживать….
— Нет, батя, — вздохнул я, — чего ерунду говорить. Какой из меня муж для Ольги?
— Балда! Ты уже спишь с ней — не упусти своего счастья.
— В чем счастье? — квартира? машина?
— И жена — с которой можешь вернуть себе сына.
— Витя любит свою маму — зачем ему чужая тетя?
— Понятно, понятно — съездил на Розу, получил удар по мозгам. Знаешь что — больше я тебя туда не пущу.
— А как же внук? Ты не хочешь его видеть? Ведь он Агарков — единственный продолжатель нашего рода.
Отец встал, махнул рукой, дошел до двери, обернулся:
— А за Витюшку мы поборемся.
Сердито протопали его шаги по кухне, веранде и на крыльце; звякнула щеколда на калитке — Егор Кузьмич удалился в сад.
Какой все-таки нескончаемый день в селе!
В городе, когда на заводе крутишься, и не заметишь, как он промелькнет. А тут — с работы пришел, переоделся, поел, грядки полил, еще что поделал — и все солнце высоко. На стадион сходить — пузырь погонять? А вдруг Ольга позвонит? — сам я никогда не звонил. С ней всегда весело — она что-нибудь да придумает.
Занавески на окнах цвели алыми кустами Иван-чая; на рюмках, выстроившихся в серванте, играли солнечные зайчики.
Кот рыжий наш прыгнул ко мне на диван — спину выгнул, замурлыкал. О чем он поет-плачет? На что жалуется? А может, пытается на кошачьем языке попенять мне свои упреки — что вы за звери такие, люди? кого любите кроме себя?
Хорошо тебе, мурлыка, в селе живется — где сад и огород в твоей власти, где печь топится дровами, и мало машин. Хорошо, что и я сюда переехал. Да и вообще — все чаще и чаще задавался вопросом — что нашел хорошего в городе? Жуть все-таки, что это такое — мегаполис! Народу на одном вокзале раз в сто больше, чем увидишь на сельской улице в праздник.
Ради чего бросил отца с матерью, дом родной? Ради того, чтобы ругаться с пьяным быдлом на угарном заводе? Или, может быть, ради Ляльки? Она сказала, что ее родители переезжают в Челябинск — теща рада.
А я буду жить в сельской местности, у себя дома. По-новому. Совсем иначе, чем жил раньше. И уже, по существу, живу этой жизнью — бываю на фермах и в полях по заданию редакции, читаю новости по радио, ковыряюсь в огороде и саду, делаю что-нибудь по хозяйству. По служебной части у меня даже появились кое-какие честолюбивые помыслы. Жаль не получу журналистского образования.
В буйно разыгравшемся воображении сама собой сложилась и будущая семейная жизнь. И не такая как была. С простенькими родственниками, с преданной и покорной женой. Правда, из всех кандидаток ни Ольга Александровна, ни соседка Люба в этой роли не блазнились — тут хоть лопни, ничего не поделаешь. Да не стоит из-за этого горевать — жизнь продолжается!
Вдруг пришла на ум сногсшибательная идея — сделать женой ту молоденькую симпатичную доярку из колхоза имени Ленина. А что? Разве не пойдет за моряка-пограничника, лейтенанта запаса, инженера ракетных двигателей, перспективного журналиста?
Встал, хотел завести проигрыватель, потом забыл про него и вернулся на диван.
Ну что же, что же это такое? Куда девалась моя решимость? Разве я не сын своего отца? Терзался и ждал звонка — неудержимо тянуло к Ольге, ее друзьям, их бездумному веселью. А без них мне и заняться нечем?
Однако, все эти тревоги и переживания были сущими пустяками по сравнению с той бедой, которая разразилась в июле.
А. Агарков
январь 2016 г
http://anagarkov.890m.com