magalnik — ПОЖИВЕМ.УВИДИМ

— Нормально воспринимаю тебя. На клавиши жми смелее, Шахор, ну, так, правильно представился, про тебя читал недавно. Просишь о себе рассказать, кто да что, просто для знакомства, говоришь? Как сюда попал, что толкнуло меня, спрашиваешь? Любопытный ты, а зачем это тебе? Нравлюсь, говоришь? Хитришь малость, Шахор. Поесть хочешь? Фруктами могу угостить. Яблоко помою, разрезать? Нет, так нет, ешь так. Попробую сформулировать, как сюда попал из Пензы. Был курсантом харьковского авиатехнического училища, когда с Верой познакомился, ей семнадцать было, мне девятнадцать. В театре это было, куда нас повели на идеологический спектакль, скучный и очень ужасный. После антракта на улицу вышел, присел на ступеньку, с краю, присматриваюсь, как люди вольно живут без строя и команд, завидно было, помню... Вдруг голосок девичий:

— Мороженое будешь, курсант? Две порции купила, угостить могу. Тебе тоже спектакль не понравился? Воздухом подышим. Молчишь чего, обидела подачкой что ли? Верой зовут, а тебя? Сеня значит.

Сроду, Шахор, таких прекрасных глаз не видел, а сама беленькая, русоволосая и улыбается обворожительно. Разговорился я почему-то с ней, старался красноречием блеснуть, на «ты» перешли. Даже жалко было, что спектакль закончился и меня в строй позвали, Вера мне ручкой еще помахала приветливо. Первое знакомство в памяти запечатлелось, понимаешь, на всю жизнь, поэтому подробно так рассказал об этом. Далее встречаться стали часто, любовь меж нами, должно быть, пошла. Но, увы, мои и ее родители были категорически против нашей женитьбы по национальным соображениям. И где? В стране советов! Чинимые препятствия нас более сблизили, подтолкнули нас. Вскорости поженились назло всем и поехали по распределению в Пензу уже мужем и женой. Как радовались, когда хату получили, помню, обустроились по меркам страны. Вера, неожиданно для нас, забеременела вдруг, тяжело носила Мишку, рвоты были, пятнистою стала. И роды сложно прошли, порвалась вся бедняжка, еле выходили. Поэтому решили судьбу более не испытывать, одним лишь ребенком ограничиться, а мечтали о трех. Верка работу хорошую нашла по специальности, экономистом на заводе устроилась. Жили, не тужили, сына вырастили стройного, белобрысого, весь в маму — красавец. В девятнадцать Мишку в армию призвали, в институт не попал. Не переживали — мир на земле, казалось, наступил надолго. Вера же отчего-то затосковала в опустевшем доме вдруг, ко мне придиралась по любому поводу. Наконец прорвало ее, и сообщила, что забеременела, и не случайно, решилась вот, назло природе своей. Дочь родилась нормально, Аллой назвали в честь Пугачевой знаменитой, знаешь ее? Молодец, Шахор. В доме опять радость воцарилась, песни зазвучали, смех, но недолго. Алка вскоре дышать тяжело стала, одышка появилась, и мы по врачам ринулись. Эмфиземой легких болезнь называется, сроду такого не слышал. Притом, болезнь прогрессировала постоянно, на сердечке девочки отразилось, на всем организме. Ночами мы с Верой не спали, судорожные вдохи дочки слушали. Верка моя в религию поддалась, дом иконами завалила, надеялась все на чудо. Странные женщины у постели дочери колдовали часто, молитвы во спасение души произносили, на меня косо исподтишка смотрели, что мужик не православный, видели. Наконец, моя выдала, что родителям дочери больной грех прощения у бога вымолить надо, ибо Алка не в силах более мучения выдержать. Короче, мне предложили креститься срочно до Пасхи, православным отцом стать, ей многие истинно верующие посоветовали это таинство совершить во имя дочери. Я деликатно пояснил Вере, что на это не готов и вряд ли мое крещение повлияет... Но мою понесло уже во всю, истерику закатила, скандал устроила, в конце выдала, что за жидовскую веру держусь, как все евреи, и плевать мне на дочь помирающую, жену несчастную и т.д. и т.п. Я что, спрашиваешь, ответил? Ничего, ушел из дому. Год назад это было, в Киев поехал, в родительский дом. Мама померла, вот так я и получил в наследство хату в Киеве. Слушай, Шахор, не отвлекай меня своими вопросами, а то вовек не закончу начатое. Помалкивай и слушай внимательно. В Израиль поехали из-за Алкиной болячки, гарантировали здесь восстановление легких после операции, притом довольно уверенно. Расценки, правда, баснословные оказались. Только подтверждение диагноза в их клинике стоит свыше четырех тысяч долларов, об операции и остальном молчу, понимаешь. Поэтому продал наследство свое, Вера разрешила письменно семнадцатилетней дочери с отцом уехать в Израиль на лечение, купили билеты и вот махнули. С женой не встречался с тех пор. Зачем? Я и не пытался. В прошлом месяце оперировали дочку, думал — богу душу отдам, переживал сильно. Адаптируется сейчас в клинике, полегчало ей. В мае обещают стволовые клетки пересадить, тогда уж, надеюсь, все Окей будет. Тают, конечно, денежки, как сосульки, лишнего ничего не позволяю. В гараже устроился на полставки по электронике на машинах, продержимся, думаю. Когда поправится, тогда и решим с возвращением домой ее... Жена, спрашиваешь, как? Повидаться к дочери приехала, завтра, кажется, улетает уже. На десять дней приезжала, у дочери сидит не нарадуется, Алла говорит. Не твое это дело, Шахор, незачем я жене, значит, коль не приходит. Стучат к нам, слышишь? Войдите! Здравствуй, Вера. Конечно можно, проходи. Почему слезы сразу в два ручья? Я поседел весь, говоришь, не узнала… Кто дура? Присядь туточки в тенечке... Сердце разрывается на меня глядя, говоришь. Ничего, завтра улетишь, забудется все, думаю. Последний раз, наверное, видимся, Вера, не будем о плохом, слезы утри и не плачь. Конечно, жаль, что так получилось, сами виноваты, сломались оба. Почему жить не хочешь более? Пустота, говоришь, кругом. А так долго к нам не ехала, потому что меня видеть не хотела? Что? На третий день, как мы улетели с Аллой, инсульт случился, в больницу угодила. Плохо еще рука левая, не слушается. Лицо нормальное у тебя, не искривлено. Молчала чего, муж же тебе? И я хорош — не звонил ни разу. Страшно одиноко было, богу молилась за дочь, сына и самого дорогого тебе человека, за меня, значит... Что тут скажешь: женщина она, моя Вера, была и будет. (набрал номер на телефоне) Алло, здравствуйте, Элеонора, Сеня беспокоит, Сейдер. Ко мне жена приехала, законная, документы имеются, покажу. Болела, раньше не могла приехать. Со мной проживать будет, в моем номере 1503, знаете. Утром непременно зайду оформиться, спасибо, пока.

— Вера, где ты? Постирать мои вещи собралась, нехорошо пахнут… Но может... Что? Все вещи с себя в машину бросить? Слушаюсь! Насчет проживания со мной, не возражаешь, или как?

Вера: — Сама же к тебе пришла, Сеня, принял, чего спрашиваешь. Наши родители были правы, препятствуя браку славянки и иудея, правда, рыжий? Трусы тоже чистые надень, ну, быстрее! Испугал сильно, оттого отвернулась. Засранец ты, Сеня, запустил чистоту. Пальцы задвигались, вот смотри, видишь! Майку дай грязную, нет, целовать только чистого буду… (зазвенел телефон) Алло, слушаю тебя, доченька. За мной приезжать не надо, у папы жить буду, вместе. Прощения выпросила, папа и предложил мне остаться. Не морочь голову, как поправишься, думать тогда будем. Кто? Повтори. Изар, значит, хочет познакомить нас с родителями своими, после пятничной молитвы заедете за нами? Он что, мусульманин? Твой лечащий врач! Отец знает? Издеваешься, дочка, мало нам еврея в семье, палестинца еще только не хватает. Сеня, слышал, наша дочь… уснул бедняжка, укрыть надобно его, худющий стал. Не тебе говорю, завтра позвонишь, отцу решать. Не соскучишься с тобой, Алка, не ожидала. Грех жаловаться, бог видит, что рыжего курсанта встретила когда-то, твоего отца, значит. И ты, говоришь, встретила своего? Не переживай это, дочка, родина для женщины там, где муж и дети. Слышь, дочка, гость ко мне на подоконник прилетел, розу в клюве держит, примета, верю, хорошая, хоть это и ворон. Изар твой тоже, говоришь, хороший? Поживем, Алла, увидим.