Sam — Avtor.Net.Ru n лет спустя

Ничего личного.

Просторная гостиная деревянного коттеджа, затерянного у подножия неизвестных гор, тонула в мягком свете свечей и прыгающего каминного огня. Обстановка, которую сами жители этого незатейливого домика называли “Абсолютно и Стопудово Домашней”, действительно дышала смиренным уютом и почти мертвой тишиной. Это и неудивительно, всем обитателям коттеджа было давно за “эн” лет, и они тихо и мирно доживали свои дни, упорно силясь таки внести свой вклад в мировую литературу, однако, ничего лучше краткого эссе “про сосок” никак не получалось.

Гостиная была заполнена равномерным не гармоническим гудением, в которое сливались тихие голоса и звуки. Сидя на полу перед камином, Никита, заросший ярко-рыжей густой бородой, лениво дергал струны гитары, Каунт сидел справа от него, накручивал на палец только что разорванную временем струну и что-то тихонько выл. Справа от Рыжего, на шкуре случайно пришибленного во время заготовки дров Неизвестного Графомана дрыхла, свернувшись калачиком, старушка Сэм.

Брюзжание гитары периодически перекрывало мини-взрывами — это неугомонная Колючка химичила за столом: они с Адой переживали внеочередной аццкий духовный кризис, поэтому Ежику нужно было посрочняк замутить из имевшихся спиртов литров 5 какого-нибудь удобоваримого или хотя бы сколь-нибудь перевариваемого месева. От каждого взрыва на своем кресле-качалке испуганно подпрыгивал Туник: он давно уже окончательно сбрендил, поэтому проводил большую часть своего времени, вдохновенно раскачиваясь в разные стороны, при этом безоговорочно веря в то, что его кресло — настоящий космический корабль, и он на нем более или менее успешно улепетывает от зеленых человечков (в зависимости от того, сколько волшебных колес в него с утра впихал Чародей — и космический корабль, и зеленые человечки — это была их с Йопарем злая шутка). При каждом шумном исходе химической реакции Туник совершал нечеловеческий прыжок, приземляясь то в капюшон, то прямо на макушку несчастной Кейси. Она шумно выдыхала воздух, материлась про себя в особо циничных выражениях, терпеливо (лазерный меч спиздила Сэм из зависти, ядерную боеголовку отобрали на таможне, а все до последнего патроны из двух маузеров расстреляли в свои мрачные виски готичные натуры, дырявые портреты которых теперь висели на стенах, Даемир, Аллира и Негелева, не вынесшие 84-ой серии “Приключений готишного Ежика Сью”. Поэтому терпение было единственным оружием Кейс) снимала с головы испуганного Туника, вслух лишь сетуя на энтропию и проклятого Йопаря, додумавшегося прилепить руль и звонок от старого велосипеда на спинку кресла.

Вжик, прибежавший на человеческую речь, уже увлеченно повествовал ей о том, как когда-то с ней, т.е. с энтропией, ходил на свиданку. Кейси ему не верила, как не верили в ее рассказы о вампирах, но принесенное пиво охотно пила и довольно улыбалась. Впрочем довольна она была вовсе не тем, что Вжик ходил на свиданку с энтропией, да и пиво было говенное, просто она краем глаза наблюдала, как бьется лбом об пол в религиозной горячке ослепший Ваня, взявший недавно себе псевдоним Набожный.

Рядом с ним упорно строчила очередную антирелигиозную поэму-пародию Адела. Это был уже третий рулон обоев, 718 глава поэмы и 2375123764912374673659123764 строчка. За все время Адела не повторилась в своих рифмах ни разу, чем была ужасно горда. И правильно делала, ибо из всех персонажей, валявшихся по углам и рассевшихся за непонятными ритмичными занятиями на диванах, она и Солия хотя бы знали алфавит. Все остальные лишь выпендривались, рисуя на бумажках красивые загогулины. Из-за этого и ударился в христианство несчастный Ваня: пытался наставить всех на путь истинный, а в итоге все равно навставляли ему.

Правда, проповеди не прошли даром: задумался Ярик. С тех пор и поныне он мерил шагами комнату, стуча по паркету массивной подошвой и звеня цепью на ремне: Ярик все эти “эн” лет строчил исповедальный роман-эпопею, исписывал ровными иероглифами несколько метров обоев, перечитывал, ругался, цитировал Летова и Дягелеву, сокрушался, сминал обои в комок и, недовольный, кидал в камин. Сэм и Ежик старательно выковыривали бумажные шарики из огня и ныкали в кладовку, куда втихаря по ночам бегали читать. Правда, обгорелые комочки быстро перемешались и восстановить цепочку событий было уже невозможно.

Ярик как раз сделал 7-ой шаг из 12 возможных в юго-восточном направлении, когда дверь, ведущая в окружающий мир внезапно распахнулась и на пороге застыли два силуэта. Яркий свет из-за спины людей, замерших на пару секунд в проеме, превратил их в величественные и таинственные черные фигурки. Когда дверь закрылась и фигурки приобрели прежний колорит и физиономии, присутствующие разочарованно выдохнули и вернулись к своим делам. Ламер стянул с макушки ушанку и плащ супермена и дал подзатыльник топтавшемуся рядом Йопарю:

-Говорил я тебе, надо было брать лебединый. А ты: “Супермен — это супер, супермен — это супер!”

Йопарь поник и изобразил на лице чувство вины за обломанный эпатаж. Ламер разочарованно вздохнул и поставил на стол две бутылки водки.

Колючка заметно встрепенулась: какой-то хитрогидроэтиложоповый спирт у нее закончился, а без него Аду не вставляет, но теперь, когда есть водяра, все проблемы решены. На радостях она вскочила из-за стола, опрокинув при этом ведро какой-то гадости на пол. Гадость растеклась по паркету, охватив всю комнаты. Никита грустно поднял глаза: его уже заранее тошнило. А может тошнило со вчерашнего или от жизни, или от собственной рыжей бороды, или пахабного звука гитары. Кейс за шкварник притащила Туника за стол, в надежде, что он быстро нажрется и, наконец, отрубится. Вжик затих и первым где-то надыбал рюмку: целую, с не обкусанными краями. Ярик остановился, хлюпая подошвой в гадости. Каунт забил табуретку.

На месте осталась лишь Адела и Дон Себес: первая по причине интеллигентной неприязни к градусу, второй предпочел досасывать ботл своего портвейна, капая мутной жидкостью на и без того грязную футболку, покачивая головой в такт играющей в голове музыке и в блаженстве прикрыв глаза, иногда пробегал пальцами по несуществующему басу. Сэм спала.

Ламер обернулся в Дону:

-Чувак, буди систу, а то беленькая остынет.

Дон Себес поднял на Лама опустевший с годами взгляд и слегка дернул верхней губой, к которой прилипла ополовиненная сигарета. Он неохотно приподнялся и потянулся к спящей вурдалачке. Окурок покачнулся на губе, оторвался и шмякнулся прямо в гадость.

Гадость фыркнула и загорелась.

У подножия неизвестных гор жахнуло как следует.

Пи.Эсс. Они жили долго и счастливо и умерли в один день.

Все.

Кроме Сэм.

Пи.Пи.Эсс. Сэм уже неделю, как откинулась.