mariami — Жизнь

Et c'est son charme...

(Mylène Farmer)

Пока светофор мерно отсчитывал секунды, она слегка наклонила зеркало заднего вида и принялась рассматривать свои новые солнцезащитные очки от Prada. Увы, от «Prada» в них было лишь пять золотистых букв на оправе, но они очень ей шли, и когда-нибудь она, конечно, сможет купить такие оригинальные.

В лучах палящего солнца Аризоны ее покрытые блеском губы сияли, подобно летнему небосводу, тысячью звезд. Казалось, еще мгновение и тяжелая сверкающая капля цвета фиалки сорвется с пухлой нижней губы и украсит собой кремовый подол.

— Эй, киска! — раздался прямо над ухом прокуренный голос.

Она окинула остановившегося возле нее потного байкера своим тонированным взглядом и, не дав ему продолжить, нажала на газ.

— Отвали.

3, 2, 1. Целых три секунды, и она спасена от неприятной беседы.

Ее звали Ева. Жизнь. И свою она любила больше всего на свете. Иначе и быть не могло.

Она остановилась в паре десятков метров от неказистого дома с облупившейся зеленой краской и полузаросшим садиком. Уже 4 года она не появлялась здесь, а ведь когда-то — ей казалось, совсем недавно, — они с Чарли счастливо жили в нем. Здесь девятнадцать лет назад появился на свет их первенец, здесь, проведя в чреве матери всего три месяца, погибла их девочка. Теперь сын уехал учиться на журналиста во Францию, а Чарли… Она так надеялась, что Чарли все еще обретается здесь.

Она вышла из машины и тут же оступилась. Лицо покрылось морщинками, она слегка застонала и зажмурилась. Ярко-розовые ногти впились в ладонь.

— Что за люди! Выдают сорок второй за сорок третий… — процедила она, шевеля пальцами в тесной туфле.

Новые туфли, платье, маникюр — не то, чтобы она хотела удивить Чарли, она и без того была уверена в своей сногсшибательности, хотя и не в самом положительном смысле, сейчас она была скорее экстравагантна, нежели ослепительна, хотя сияние ее губ сегодня, бесспорно, могло бы в ночное время осветить какую-нибудь небольшую улочку типа этой.

Переминаясь с ноги на ногу, она походкой пингвина медленно продвигалась в сторону зеленого дома. На улице не было ни души, но Еве чудилось, будто все они сидят в своих лощеных домиках и наблюдают за ней через свои темные окна. Ничего не поделаешь. Она часто ловила на себе заинтересованные, смущенные и даже злые взгляды. Но отступать было нельзя. Задержавшись на минуту возле калитки, Ева еще раз подумала, зачем она приехала сюда. Нет, не чтобы разворошить прошлое, а чтобы раз и навсегда освободиться от него.

Она прошла к крыльцу по заросшей тропинке, трава щекотала ее ноги, затянутые в колготки. Дверь была плотно закрыта, она резко дернула за ручку. Заперто.

— Чарли! — взволнованно позвала она, наклонив голову в сторону заднего дворика.

— Эй! — отозвался хриплый женский голос совсем с другой стороны.

Она обернулась. С соседнего участка на нее уставилась пожилая женщина в широких льняных штанах и такой же белой рубашке.

— Кто вы такая? — громко поинтересовалась она.

— Я… приехала к Чарли, — ответила Ева, спускаясь на тропинку по скрипучим деревянным ступенькам.

— Вы родственница?

— В некотором… смысле, — Ева заправила ярко-рыжий локон за ухо.

— Ну так у меня есть ключ, — бодро сказала старушка, направляясь к ней.

— Откуда у вас ключ от дома? — недоумевала Ева, пока эта юркая дамочка отпирала дверь.

— Отдали. На хранение.

— Чарли уже не живет здесь? — спросила Ева. Вполне логично, за 4 года всякое могло произойти. На что она надеялась? Переезд — обычное дело для американцев.

— Уже полгода как, — вздохнула старушка.

— И… куда?.. — пробормотала Ева, заглядывая в открытую дверь. В широком солнечном луче, падавшем из окна на старый деревянный пол, роилась пыль.

— Да как же… — начала было старушка, но Ева ее не расслышала. Она шагнула в дом и тут же оказалась в вихре воспоминаний.

«Чарли...» — долгие поцелуи, любование светом звезд из окна их чердака.

«Папа!» — солнышко переливалось в светлых волосах Джоша, таких же тонких и золотистых, как у Чарли.

«Я тебя ненавижу!» — расписная китайская ваза падает к ногам Евы.

Этот звон она слышит до сих пор.

— Простите, так кем вы приходились покойной? — голос старушки на секунду вырвал Еву из потока мыслей.

— Что?.. — перепросила она, наклоняясь к женщине. Та отпрянула.

— Кем вы приходитесь покойной?

— Я…

Ответ остался лишь болью в сердце, что подхватила ее, словно волна, и понесла в бескрайний океан горя, океан слез. Сквозь его шум она слышала свои собственные вопли и ощущала слезы, бегущие черными, от туши, струйками по впалым щекам.

Она съехала вниз по пыльной стене и зашлась в рыданиях, обхватив голову руками. Как? Когда? Она не хотела этого знать. Чарли, ее Чарли больше нет.

— Ну, — старушка легонько дотронулась до ее плеча.

— Уходите, — сквозь слезы прошипела она. — Уйдите! Оставьте меня одну!

Ева вскочила на ноги, каблук хрустнул, и она ударилась затылком об стену.

— Уйдите, черт вас дери! — прокричала она, захлопывая дверь.

Солнце клонилось к закату. Ева молча бродила по дому, содрогаясь от плача, и водила кончиками пальцем по спинкам стульев, столам, тумбочкам. Над телефоном в дешевой пластиковой рамке висела фотография четырехлетней давности, сделанная незадолго до ухода. Она, их сын-подросток и Чарли.

Ева сняла фото со стены и вгляделась в синие, как море, глаза Чарли. Слезы подступили вновь. Как будто вчера все это и было. Или же наоборот, в какой-то другой жизни?

Она подошла к зеркалу, висящему там же, возле телефона. Чарли часто корчила смешные рожицы, болтая по телефону, а он стоял позади, обнимая ее за талию.

Он заглянул в зеркало, снял парик и стер рукавом остатки туши, но в этот раз увидел в нем только себя. Он так изменился. А Чарли не изменится уже никогда.

Где-то в глубине души даже зародилось слабое рокочущее чувство радости и облегчения, что Чарли не увидит его таким. Тогда он не сказал, зачем уезжает, но он уезжал, чтобы жить, не понимая, как быстро смерть сможет настигнуть его. Не забрать, но настигнуть.

На столе лежала кучка старых фотографий, которые он заметил не сразу. Видимо, незадолго до смерти Чарли пересматривала их. Сверху лежало несколько фотографий, изображавших Чарли. Чарли на выпускном балу, Чарли провожает в армию своего возлюбленного. Чарли беременна. С оборотов на него смотрели изящные буквы. «Шеррилин Тейтон». Выгоревшие волосы, загорелая кожа, ковбойские шляпы и мужские рубашки. Истинная дочь Аризоны. Могла ли она предположить, что он вернется к ней? Как долго она ждала его? Судя по фотографиям на столе ждала до последнего. Ждала и ушла, но с тяжелым ли сердцем? Не пришлось бы ей сейчас тяжелее и горше, чем тогда? И действительно ли она умерла, а он сейчас здесь, жив и здоров? В какой-то момент он понял, что все совсем наоборот.

Под этими трогательными листками лежало старое мятое фото. С него на Еву смотрел улыбающийся рыжеволосый парень в веснушках. На покрытом пятнами от кофе обороте значилось: «Адам Дэвидсон. 1989».

Она вернулась к зеркалу и вгляделась в свое отражение. От веснушек избавиться так и не удалось.