mariami — Venere Partire

Я уже была готова разразиться волной ругательств, когда меня оглушило карканье матрон, поспешивших на свои балкончики, в надежде увидеть, кажется, нечто более занятное, нежели чокнутую двадцатилетнюю русскую туристку с головы до ног перепачканную мыльной водой и пылью, на голове которой высилось нечто похожее на стог сена, чем на прическу. Я, конечно, не знала языка, поэтому мало что смогла разобрать в их визжании, разве что «stupido», что, наверное, было самым цензурным среди их выражений.

Как меня, собственно, занесло в этот лабиринт каменных домиков, судя по всему, ровесников самого Цезаря, и бесконечных бельевых веревок с развевающимися на них огромными ситцевыми трусищами?

Опьяненная рассказами о древней культуре Италии, роскошных пляжах и божественном ласковом море я купила путевку еще за месяц до свадьбы, как только мы с моим парнем подали заявление. Сказать по правде, ему не очень понравилось, когда я поставила его перед фактом о втихаря запланированной поездке, но не сдавать же путевку. Ему пришлось смириться, а я несколько дней подряд мучилась угрызениями совести, пока он сам не успокоил меня, мол идея хорошая, где еще отдыхать, как не в тихом курортном городке на берегу моря. На самом деле, море, солнце и песок — это, конечно, хорошие причины, но основополагающей была одна, другая. Эти незнакомые края, наверное, и манили меня именно этими мощеными улочками, запутанными и бесконечными, казалось, в их глубине скрывается нечто таинственное, что является целью моей поездки. Что это было, я сама не знала. Удивительные вещицы? Новые знакомства? Полное погружение в обыденную жизнь маленького итальянского городка с его праздностью, бодростью, перипетиями. Так мы поселились в небольшом отельчике, который держала милая пожилая пара. Это был обыкновенный с виду домик, трехэтажный, с множеством утопающих в цветах балкончиков, в котором на первом этаже располагалась кухонька и комната отдыха, на втором четыре номера для гостей, а на третьем жили в нескольких комнатах сами хозяева. Обстановка была пропитана настоящим итальянским духом, а на ужин хозяйка, госпожа Паола, несколько раз готовила изумительную пасту с морепродуктами. Лежа под зонтиком на пляже, я мечтала заглянуть под эту завесу радости и удовольствий, но реальность оказалась чуть более суровой, чем я представляла — пустынные улицы, недружелюбные матроны, грязь и нечистоты.

В этот день, который, к сожалению, был предпоследним днем нашего отдыха, я отправилась в городок за сувенирами и в поисках самых необычных подарков для родных и друзей забрела в эти жуткие трущобы. Судя по гугл-картам и рассказам некоторых туристов, с которыми мы познакомились на пляже, именно здесь обретался некий ювелир, создающий прекрасные украшения и продающий их за сущий бесценок особенно любознательным туристам, которым хватало сил и любопытства забраться в эти замусоленные кварталы. Мой новоиспеченный муж спал как младенец после утра, проведённого на пляже. Я решила не будить его и оставила на столе записку, которой он, полагаю, не обрадуется. Но сюрприз-то сделать хотелось! Вот и получила… Белые шорты теперь осталось только выбросить в ближайшую мусорку, на дорогих солнцезащитных очках зияла трещина, сумка открылась и все ее содержимое высыпалось на дорогу — помады, носовые платочки, лекарства, загранпаспорт, тампоны — чего там только не было.

Забыв о крякающих над моей головой доннах, я кинулась собирать свои вещички в сумку, стараясь как можно скорее упрятать в нее документы и деньги, которые у меня при себе были. Разодрав коленки о шершавые камни и напрочь испортив маникюр, я все-таки сгребла мелочёвку и документы и уже собралась уйти, как позади услышала быстро приближающиеся шаги и хрипловатый мужской голос:

— Senorita! Stai bene?!

«Черт!» — подумала я. Неужели меня увидел кто-то еще, к тому же ползающей кверху задом по земле?! Еще и итальянец! Мужчина! Замечательный день! Превосходный!

Не то чтобы я заигрывала с местными или имела привычку флиртовать с незнакомыми мужиками, попасться на глаза какому-нибудь горячему итальянцу в столь красноречивой позе было попросту опасно… и жутко интересно. На секунду я пришла в оцепенение, но потом, подумав о своем положении со стороны, вскочила как ошпаренная с коленей и поспешила пригладить мокрые от мыльной воды волосы прежде, чем обернуться и застыть еще на несколько мгновений, которые показались мне вечностью.

Прижав сумку к груди, я резко обернулась, пытаясь изо всех сил создать иллюзию, будто я выглядела вовсе не так глупо, как это было на самом деле, но увидев неравнодушного, окончательно забыла и о грязных шортах, и о мокрых волосах, и о черных коленках.

Встреча была более чем неожиданная. Я дышала быстро-быстро, словно пробежала перед этим не меньше километра без остановок, мои глаза, наверное, стали похожи на блестящие блюдца, а загорелая кожа побледнела. Я вцепилась в сумочку, будто у меня уже порывались ее украсть, но парень в белой майке и синих купальных шортах до колен спокойно стоял напротив меня, стараясь не выказывать особого удивления. Или же он все-таки сдерживал смех?

— Ну и дела, — произнес он уже, конечно, по-русски. — Что ты здесь делаешь?! — наконец на его лице отразилась эмоция — удивление. — Не лучшее место для прогулки… — он окинул темно-карим взглядом улицу.

— А… А что ты здесь делаешь?! — воскликнула я, не найдя ничего лучше.

— Хм, живу, — без особого энтузиазма ответил он. — У знакомой.

— Ясно, — протянула я, все еще не веря своим глазам.

Последний раз мы переписывались лет сто назад, тогда я была безбашенной девицей со своими причудами, пыталась творить и создавать прекрасное, но быстро разочаровалась в этом деле, однако стоило мне снова увидеть его, на этот раз вживую, в двух шагах от меня, мир вокруг словно расширился, лопнули стены «жилого лабиринта», и я оказалась один на один с ним и вдохновением, пронзивших, казалось, нас обоих, как электрический заряд, проникающий в самое сердце. Цепь словно замкнулась и крошечные токи побежали по кругу, изредка искря. Мне хотелось оказаться в огромной комнате, где были бы только мы, листы бумаги, краски и хотя бы простой карандаш, чтобы то, что он отразит на холсте, я смогла бы облечь в словесную форму. Это похоже на то, как двое людей безмерно хотят друг друга, только сильнее. Страннее. И ярче. Каждый из нас жаждал лишь мыслей другого. Мыслей, движений лишь карандаша или кисти, прикосновений лишь только глаз. В этом крылась настоящая страсть. Между тем, как и любая женщина, я невольно залюбовалась его загорелой, почти что шоколадной кожей, блестевшей в вечернем солнце, пробивающемся сквозь жалкие щели между тесно прильнувшими друг к другу домиками. Крепкая шея, широкие плечи — ничто из этого не заставляло меня ахать и пищать от восторга, как какую-нибудь дурочку, на все эти мужские прелести я насмотрелась вдоволь — мой супруг обладал ими в избытке, как и приятной внешностью, и все же я ощутила легкое волнение то ли от влажной челки, то ли от массивной серебряной сережки в левом ухе, то ли от всепроникающего взгляда, который уже оценил каждую черточку тела, каждый изгиб и пятнышко и готов был послать сигнал воображению отразить самое лучшее и украсить еще больше тем, что он разглядел внутри. Эстетический интерес — одна из трех степеней нашего друг к другу интереса, маленькая шалость, небольшая теория, которую я придумала, а развили мы вместе. Она состояла в том, что никаких плотских желаний между нами возникать не может, любой посыл расценивается исключительно как творческое начало и должен в первую очередь служить искусству, а не собственным удовольствиям. Никаких ограничений, но только ради искусства. Никаких отношений. Никаких чувств. Ни уж тем более любви. Нас сблизило творчество, а не плотские желания.

Собравшись наконец с мыслями, я понемногу ослабила хватку на сумке и глубоко вздохнула, еще раз проводя рукой по спутанным волосам. Сейчас я выглядела как бомжиха, собирающая свои последние пожитки, но уж точно не как муза. И пахла соответствующе. Позорище.

— У тебя коленка содрана и кровь течет, — тут же заметил он, не обращая внимания на мой потекший макияж, изломанные ногти или еще того хуже — запах хозяйственного мыла.

— А, да, — подтвердила я, поглядев вниз и поморщившись.

— Надо бы протереть чем-нибудь, пойдем что ли, — он попытался взять меня за руку, но я так и не отпустила сумочку.

— Домой? К тебе?! — воскликнула я.

— А чего ты удивляешься? Я же не знаю, где ты живешь, — раздраженно закатил глаза он. — А я здесь на соседней улице. Заодно и расскажешь, как тебя сюда занесло, пойдем, пойдем, — кажется, возражений он выслушивать не собирается. Да и мне почему-то никогда не хотелось возражать ему. Никогда и ни в чем. От него исходила такая мощная энергия, подавляющая все на своем пути, так что отпираться было бесполезно.

Он все-таки завладел моей рукой, грубо схватив меня за запястье, как дикарь, и потащив за собой. Я то и дело спотыкалась о раздолбанные камни, но он не обращал на это никакого внимания и, лишь добравшись до крыльца домика, остановился.

— Тебе ведь не больно? — ни с того ни с сего спросил он.

— У-у, — помотала головой я, шагая по разбитым ступеням.

— Вот, — пригласил он войти, распахнув передо мной дверь. — Не дворец, — он все равно вошел первым, — но в остальном — очень прилично, — ногой он отшвырнул прочь несколько пар туфель на немыслимых каблуках.

«Он же живет с девушкой!» — вспомнила я, отчего мне стало еще неуютнее. И действительно, вся вешалка в маленькой прихожей была завешана женскими пиджачками, плащиками, шарфами и шляпками. «Да она модница, — отметила про себя я. — И большая неряха».

— Присядь, — наконец вспомнил обо мне он, скидывая с кожаной кушетки гору обувных коробок. — Я пока принесу, чем обработать.

Я присела на краешек кушетки. Он исчез в коридоре, а я между тем стала изучать обстановку. Покрытые терракотовой краской стены, черно-белая плитка на полу, зеркало в роскошной раме, украшенной резьбой в виде танцующих нимф и фавнов, тумбочка с ретро-телефоном, несколько светильников в готическом стиле, в целом — мило, но слишком уж захламлено тряпками и прочими дамскими штучками. Прямо уходила наверх покрытая лаком лестница, возле нее — распахнутая дверь в туалет, отделанный белоснежным кафелем. Справа была арка, ведущая в кухню, сопряженную с маленькой гостиной.

Тут я увидела картину в простой темной раме, что висела прямо напротив меня. Морской закат акварелью. Красота. Чудное переплетение ярко-красного, синего, оранжевого и розового оттенков. Я будто наяву услышала шум волнующегося моря, ощутила на себе обжигающие лучи солнца, прошлась босиком по горячему песку, покрытому таинственными колышущимися тенями. Что это было за сказочное побережье? Явно не один из тех отельных пляжей, где эти молодые итальянки в сопровождении больше похожих на чурбанов мужчин то и дело носились по пещаной косе, догоняя уносимые волнами лифчики. Внизу стояла крошечная подпись, в которой я узнала его имя. Значит, он не бросил свое хобби. Интересно было увидеть другие работы, если они есть.

Он быстро вернулся, не дав моему воображению особо разгуляться. Я уже хотела забрать у него бинты и бутылочку с перекисью, но он отмахнулся и, поставив мою ногу на свое колено, стал бережно, почти что как если бы он выписывал что-то тончайшими мазками кисти, дотрагиваться комочком влажного бинта до небольшой ранки, которая на самом-то деле была сущим пустяком, и легонько дуть на нее. Я устало прикрыла глаза.

— Кайф? — усмехнулся он, поднимая глаза.

— Еще чего, — пробурчала я.

— Может, все-таки расскажешь, каким ветром тебя сюда занесло? — снова полюбопытствовал он.

— Сувениры искала, — коротко ответила я.

— А, у Педро? — осведомился он.

— У кого? — не поняла я.

— У дона Педро, побрякушки всякие, да? — на этот раз он почему-то глупо улыбнулся.

— Да, — с досадой вздохнула я. — Дурацкое имя, — я улыбнулась вслед за ним.

— И не говори, — бросил он, ставя пузырек на стол.

— Ты ничуть не изменился, — протянула я, отодвигая от себя гору обувных коробок, в которых было где по одной, а где и по три разномастные туфли. — Твоя подруга с ума сходит от тряпок? — кто меня за язык тянул?

— Наташа? — он вскинул брови. — Нет, она настоящая пацанка…

— Русская? — удивилась я.

— Ну да, а что такого?

— Я предполагала, что наши девицы настолько охочие до шмотья, но чтоб настолько…

— А, это Джины, — отмахнулся он. — Она до них просто больная.

— Ты живешь с двумя сразу?! — воскликнула я, для него это было слишком.

— Нет, — объяснил он. — Наташа — это хозяйка, она сдает квартиру, а Джина, Анджела, — итальянка, и это ее тряпки…

— И с которой из них ты спишь? — напрямик спросила я.

— Когда как, — пожал плечами он, как будто это было обычным делом — то с одной, то с другой. — Обычно ни с кем, когда работаю.

— А-а, — понимающе проблеяла я. — Помнится, ты говорил, что итальянки так себе.

— Да, и это действительно так, — подтвердил он. — Ты так и не рассказала, какими судьбами ты в Италии.

— А… — мне внезапно расхотелось рассказывать ему про свадебное путешествие. — Отдыхаю.

— На море? Тогда ты далеко забралась… Не могла купить сувениры на рынке?

— Эй! Я хотела сделать подарок маме, — надулась я.

— Мама это святое… — тут он заметил, что я все еще пялюсь на картину. — Нравится?

— Очень, — ответила я. — А еще есть?

— Конечно, в студии, — он махнул головой в сторону лестницы. Хочешь посмотреть? — лукаво спросил он.

— Еще бы!

Он, едва ли скрывая свое удовольствие, рукой указал мне на лестницу, я встала и пошла наверх, слегка покусывая язык, ведь царапина на ноге никуда не делась.

Меня охватил приятный трепет, когда он, гостеприимно распахивая передо мной дверь своей комнаты, «случайно» задышал мне в шею. Я незаметно поежилась и шагнула через порог, в ту же секунду оказавшись словно в другом мире. На первый взгляд, это была обыкновенная комната с выкрашенными в бежевый цвет стенами, огромной кроватью и окном, открывающим удивительный вид на море. Моему восторгу не было предела, когда я поняла, где находится «сказочное королевство» с морской акварели. Это происходило наяву. С моря шла тяжелая туча, которая, соединяясь с алым диском закатного солнца, оранжево-желтым небом и дымчатыми облаками, превращалась в поражавшую внимание громаду, готовую вот-вот обрушиться на нашу Землю небывалой бурей с громом и молнией, казалось, что все — и солнце, и небо, и облака — упадут в море с дождем. Я стояла, затаив дыхание, не замечая никого и ничего вокруг себя, пока из экстаза меня не вывело легкое прикосновение к моему плечу, но оно лишь стало преддверием другого наслаждения, к которому все неумолимо шло, но о котором я предпочла не задумываться ни в момент нашей встречи, ни пока он заботливо лечил мою ногу, ни сейчас, ни потом — никогда, ведь это не имело никакого значения по сравнению с миром красок, открывшимся мне в этой комнате как сакральное знание, священная тайна, святой Грааль, из которого я только что испила. Мне было больше ничего и не нужно — только этот небесный купол, бесконечная синева моря и он, как ни странно.

Я дернула плечом. Мой взгляд упал на стоящий перед окном мольберт. Наверное, я ожидала увидеть на холсте еще один невероятный захватывающий дух морской пейзаж, но увидела лишь набросок женской фигуры, задрапированной в длинные античные одеяния со множеством складок. Я почти застонала от разочарования. Надо быть настоящей богиней, чтобы завладеть его вниманием художника. «Кто эта смертница? — пронеслось у меня в голове. — Любовница? Натурщица?»

— Это на заказ, — объяснил он, видя мое замешательство, по крайней мере, со стороны это выглядело именно так, потому что внутри у меня уже бушевали Евры, Зефиры и Бореи*.

— Ты пишешь на заказ? — осведомилась я, зацепившись глазами на этот раз за раскинутую на постели причудливо сложенную простыню, с нее, кажется, он рисовал складки одежд женщины.

— Да, — пожал плечами мой Боттичелли*. — Задумка, в принципе, неплоха…

— А мне казалось, ты принципиально не пишешь портретов, — парировала я.

— Это не портрет.

— А что же? — хмыкнула я.

— Просто образ.

— Неужели нет никакой музы? — допытывалась я.

— Нет.

— Так-таки нет? — последний раз спросила я, прищурив глаза.

— Таки нет, — усмехнулся он, — ни одна местная натурщица не годится тебе и в подметки, — выпалил он, я сначала даже не поняла, о чем он говорит, но было поздно — он одним движением сорвал с постели белую простыню и набросил на мои обнаженные «подзагорелые» (другим словом их не опишешь, загар никогда не ложился нам меня ровно) плечи. В момент, когда я уже была обернута белым саваном, а он еще не опустил рук, мне показалось, что мы с ним находимся в каком-то коконе, мы вдвоем. На мгновение я пожалела о чем-то, сама не знаю, о чем, но наши судьбы избрали столь разные пути и такие далекие друг от друга, что быть вместе было бы просто не вообразимо. У нас даже не было времени развить какие-то большие чувства друг к другу. Может, это и правильно.

Не успела я оглянуться, как была сама задрапирована в этот балахон, как античная богиня. Он с пару секунд смотрел на меня и потом покачал головой:

— Не то. Может, разденешься?

— Ага, конечно! Может, еще и стриптиз станцевать? — съязвила я. Видит Бог, я не хотела даже сумку из рук выпускать, не то что раздеваться. За этим последовало бы логическое продолжение встречи, а меня это немного пугало.

— Я вообще-то не фанат, но можешь, — хрюкнул он.

— Да ну тебя!

— Ну правда! Можешь раздеться в ванной… например.

— Иди к черту, — проворчала я, но пошла.

Оставив сумку на краю раковины, я быстро сняла с себя майку, шорты и белье, побросала все это на пол и, кое-как завернувшись в белоснежную мантию, вышла обратно в комнату, то и дело спотыкаясь о волочившийся по полу край.

— Ты все неправильно замотала, — я так и знала, что он это скажет, паскуда.

— Эге-ге! — проблеяла я, отмахиваясь от его рук.

— Постой, я сделаю нормально! — возразил он повышенным голосом.

От волнения у меня засосало под ложечкой и заныл живот.

— Стой, стой, — бормотала я, сбивчиво дыша. — Я же голая! — в панике я обхватила себя руками, чтобы только эта сраная тряпка не упала на пол, выставив меня перед ним в чем мать родила. Я уже тридцать раз пожалела, что пришла сюда и так бесцеремонно вела себя последние минуты. Он подумал, что я легкодоступная. Хотя он бы так никогда не подумал, он же мой друг. Ага, конечно, «друг»…

— Я знаю, — усмехнулся он, выпутывая ткань из-под мои ослабших пальцев.

— Но… но… — заикалась я. — Я же женщина! — чуть не плача произнесла я.

— Я знаю, — гораздо спокойное ответил он, становясь за моей спиной и слегка приподнимая белую ткань прямо на уровне моих ягодиц.

— Ты же меня хочешь! — взвизгнула я, резко оборачиваясь.

— Да, знаю, — повторил он, крепко ухватив меня за запястья, когда я попыталась его оттолкнуть. Простыня уже лежала возле моих ног.

Внезапно его губы впились в мои, он отпустил руки, и я грудью впечаталась в его твердую широкую грудь. Его поцелуй был сильным и грубым, но лишь первые мгновение, через секунду он уже был нежен, словно я состояла из прозрачного хрусталя, а не из плоти и крови. Он поддерживал меня одной рукой за локоть, другой — за талию, так невинно и легко, будто это был первый поцелуй для каждого из нас. Я встала на цыпочки и обняла его за плечи. Я ощущала запах его тела, его кожи, сигарет и черного кофе, совсем иной и по-своему прекрасный. Его теплая ладонь прошлась по моей спине вверх, свернув у плеча, и снова поплыла вниз, застыв у моей груди. Объятие стало чуть крепче, а он уже целовал уголок моего рта, кончик носа и по щеке опустился к уху. Он начал садиться на постель, я зажмурилась и чуть не зарыдала от досады: если бы только это было сном, приятным, но все же только сном! Это выше моих сил…

А между тем ветер доносил в открытое окно легкий солоноватый аромат моря, горячего песка и желто-бордового заката, похожего на полотно, забрызганное вином или кровью. Все казалось таким мимолетным, словно жизнь состояла из одного мгновения, сейчас что-то произойдет и уже ничего этого не будет. Не будет ни меня, ни тебя, ни заката, ни неба. Будет только дух, летающий над пенящейся морской гладью, и в нем будем все мы: я, ты, мои чувства, которые уже ничего не значат, ведь нельзя будет ничего вернуть и изменить. Как бы мне хотелось этого! Раствориться, сознавая, что нет уже ни прошлого, ни будущего, есть лишь это море и комната, мольберт и женщина на нем, женщина, подносящая кувшин, а рядом — ее белый будто бы погребальный саван, белый, как морская пена, что едва выскользнувшая на берег тут же покидает его, как богиня любви и красоты Венера, ею порожденная, исчезает, растворяясь в воздухе, наполненном суетой, как песком. Богиня, постепенно оставляющая этот мир и этих людей. Венера Покидающая.

«Venere Partire», — и черный кончик кисти выписал свой последний пируэт.