Msong — Пир Ашшурнацирапала

Выбор властителя остановился на древнем, но захолустном в ту пору местечке Кальху на полноводном Тигре. Говорят, его когда-то основал Нимрод, и город тот процветал. Ашшурнацирапал решил вернуть ему былую славу, и у него, создателя целой империи, было для этого все.

На месте древних руин был воздвигнут огромный дворец, испещренный искусными барельефами. В многочисленных храмах вновь воскурялись удушливые, дурманящие благовония. А над крышами прямоугольных домов вознесся в низкое пустынное небо невероятных размеров зиккурат.

К завершению строительства новой столицы в город направились тяжело груженые караваны с провизией. Погонщики, выбиваясь из сил, гнали тучные стада: редчайшие специи и цветы приходили с истощенными гонцами. Ашшурнацирапал, величайший из царей, готовил невиданный доселе пир, который должен был длиться не меньше десяти дней.

Услужливые, но грозные в своем тайном знании жрецы предупредили владыку, что Ашшур — бог войны и повелитель Урука — разгневается. Два десятилетия он был благосклонен к царю на поле брани, но отнять у него столицу — значило бросить вызов могущественному и мстительному божеству. Ашшурнацирапал был не только воином, но и дипломатом: в попытке умилостивить грозного небожителя он лично внес его первым на таблички с именами гостей. Расшитая чистым золотом бархатная подушка будет ждать его по правую руку от Ашшурнацирапала.

Чего только не было на том пиру! Столы ломились от яств — повара истекали потом и валились с ног от усталости, а сам владыка Ассирии возвышался над веселящимися гостями. В узорной броне, с золотыми солярными браслетами и неизменной пиалой в мускулистой руке — он излучал могущество и богатство. Его раскосые, со скифским прищуром глаза прятались в лукавых морщинках, но чувствовалось, что в любой миг он может схватить копье и встретить опасность лицом к лицу.

Никто и не заметил, как в пиршественный зал вошел неприметный человечек, чьи круглые, по-шумерски выпученные глаза, казалось, были нарисованы на сомкнутых веках. В руках он нес лук, на поясе болтался колчан, что само по себе было странно: куда смотрела царская стража? Свободная парчовая хламида мягко шевелилась в такт его шагам и была чиста, будто бы тот только переоделся. Набрав в грудь побольше воздуха, он крикнул:

— Приветствую тебя в твоем новом доме, верховный мой жрец!

От голоса, исходившего из его тщедушного тела, задрожал весь дворец. Он был подобен реву тысяч быков — и знатные гости с воплями ужаса зажимали кровоточащие уши. Один лишь Ашшурнацирапал выдержал этот могучий удар, но ноги его почти подкосились, а по щеке пробежала полоска крови, затерявшись в курчавой бороде.

— Приветствую и я тебя, Ашшур, владыка войны, — тихо, властно произнес он. — Мы ожидали тебя: главного, почетного гостя.

— Будь оно так, — громогласно ответил Ашшур, — ты бы построил дворец покрепче.

Он совершил неуловимое движение рукой — свистнула тетива, и в стену в каком-то локте от царя вонзилась каленая стрела. От нее побежали, змеясь и извиваясь, трещины, постепенно замедляя свой ход. Царь не шелохнулся.

— Отчего ты в таком дурном нраве, светлый Ашшур? — голос владыки был весел, но мускулы на руках вздулись, грозя расколоть браслеты. — Присядь же с нами, отведай хмельного пива, что твоя супруга, прекрасная Иштар подарила народам.

— Всех твоих стад, всей военной добычи и всего хмеля в твоем царстве не хватит, чтобы искупить обиду, нанесенную мне. Имя твое — Ашшур-храни-наследника — теперь не имеет смысла. Ведь ты бросил мне вызов!

От последнего возгласа небожителя гости вновь покатились по полу. С трудом преодолевая боль, Ашшурнацирапал резким взмахом руки выплеснул содержимое своей пиалы на пол. Возле подушки, предназначенной для небожителя, стоял небольшой, потемневший от времени пузырек. С величайшей осторожностью он откупорил его и заново наполнил свою пиалу. Выпученные глаза Ашшура следили за каждым его движением.

— Величайшую свою ценность отдаю тебе, лучник лучников, — размеренно произнес царь. — То не жизнь моих дочерей и не тучность моего скота. Это вино прислали из Греции, и таких бутылок на свете столько, сколько у прокаженного пальцев на руке. Испей его, и, если вкус его не наполнит тебя счастьем и радостью, я сравняю этот город с землей.

Широкими шагами Ашшур подошел к Ашшурнацирапалу. Тонкими пальцами приняв у него пиалу, он осушил ее одним глотком.

Причмокнув, он бросил на царя взгляд, полный возмущения и гнева:

— Что ты возомнил о себе, смертный?! Это — обычный уксус!

— О, нет, светлый Ашшур, — владыка едва стоял на ногах, но из последних сил рассмеялся. — Сейчас ты почувствуешь его вкус.

В то же мгновение Ашшур как будто стал более осязаем. Невесомые складки хламиды тяжело легли ему на плечи, и он чуть не выронил широкий костяной лук.

— Что… Что ты со мной сделал? — спросил он жалобно и пискляво.

— Знай же, Ашшур, что вино это не из Греции. Знай, что прибыло оно из Египта. Знай, что тамошние жрецы поклоняются не только Изиде и Ра. Знай, что грядут боги новые, но те, что старше вашей небесной братии. И знай же, что ты, вкусив их проклятой крови, стал смертным, как я.

Сказав это, Ашшурнацирапал протянул могучую руку и сжал в ней шею своего бывшего покровителя. Хрустнули позвонки, выкаченные глаза закатились — и смертное божество мешком упало на пол.

В наступившей мертвенной тишине гости медленно приходили в себя после обморока. Звучал робкий смех; кто-то уже вовсю славил царя, самостоятельно справившимся с самозваным богом… Ашшурнацирапал широко улыбнулся и возвестил, подняв к потолку ладони:

— Ешьте! Пейте! И веселитесь! Ибо грядут великие времена!

И многим послышался в его голосе неведомый ранее рев не тысячи, но сотни быков…