Ночью лес предстает во всей своей мистической красе. Особенно осенью, когда тропинки покрыты изморозью, а реки замолкли — с горлом, передавленным льдом.
Особенно на Самайн.
Я шел по одной из таких тропинок, и иней хрустел под подошвами. Где-то вдали выли собаки: то ли в городе, то ли в лесу. Последний вариант не внушал оптимизма.
На Дикую охоту, если, конечно, кишка не тонка, можно отправиться в путешествие. Идти только по прямой, преодолевать все препятствия на пути… Во что бы то ни стало. Награда — одно желание; звучит справедливо, верно? Особенно если почитать истории о тех, кто не вовремя повернул…
Ночь опустилась рано, до двенадцати часов было еще далеко. Но я уже чувствовал на себе недобрые взгляды чего-то, что проснулось в этих лесах.
Или у меня, как у любого городского жителя, ночью в лесу неуемно разыгралась фантазия. Недаром неопытным походникам по ночам все время слышатся чьи-то шаги вокруг палаток и скрипящая галька…
Да и не лес это был, так, подлесок. Настоящий лес стоял передо мной плотной черной стеной, порталом в неизведанный мир. Сердце гулко ухало; его бой отдавался во всем теле. Я беспомощно оглянулся на обломок бетонного забора: последний оплот цивилизации перед этой крепостью древней, непостижимой магии. Рука моя сама собой оказалась на рукояти ножа, уже намокшей от пота.
Одно дело — читать о том, что все живое на пути надо безжалостно убивать. И совсем другое — в XXI веке замочить какого-нибудь невинного бомжа, выползшего в лес по какой-то нужде. Внутренний монолог выдавал привычные бравады, но нутром я чуял: не справлюсь. Поверну либо пройду мимо. Последнее, вероятно, и погубило бесчисленных неудачников, задумавших заигрывать с Дикой охотой…
Я глубоко вздохнул, нащупал под круткой бугорок-амулет и с трудом, через силу зашагал вперед.
Да, ночной лес разительно отличается от дневного. Свет города пока что вел меня между камней и коряг, отмечавших главную дорогу. Над головой висела фонарик-Луна, придававшая каждому дереву на пути призрачное свечение. Я знал эту тропинку как свои пять пальцев — недаром еще мальчишкой сбегал со дворов с друзьями поиграть и побегать в лесу… Но тот лес был другим — солнечным, щебечущим и знакомым. Этот же…
Дул легкий ветерок, шевелящий листву на кустах и деревьях. Та недобро шелестела, звуки эти будто бы складывались в непостижимый человеческому слуху паттерн…
У неглубокого оврага, отмечавшего русло перемерзшей уже реки, у меня из под ног выпорхнула черная куропатка. Молча, не издав даже гневного уханья — вот ты спокойно идешь по дороге, а вот у тебя перед лицом что-то мелькает, и лишь хлопанье крыльев разрывает ночную тишину — и твои ничего не подозревавшие барабанные перепонки заодно.
Отойдя от маленькой остановки сердца, я перебрался через овраг. Часть меня отчаянно сожалела, что я вообще вылез из дома в Самайн. Это ж надо…
Когда-то давно, в старой паропанковой фентезне я читал о якобы детской считалочке. Разумеется, наизусть я ее не запомнил, но суть была такова: если слышишь-де за спиной шаги, ни в коем случае не оглядывайся. Оглянешься — ничего не увидишь, но шаги станут ближе. Второй раз вообще будут под ухом. Ну а на третий раз ты умрешь.
Я вспоминал эту считалочку в самый неподходящий момент — например, идя в одиночестве по темной улице железнодорожного района.
Вот и сейчас мой напряженный мозг выковырял ее откуда-то из детских воспоминаний. А потом разумеется я услышал шаги… Или сначала услышал? Черт его разберет.
Так или иначе, приперло от этого похлеще, чем от куропатки.
На два моих шага по хрустящему инею я слышал еще один — за спиной. Раз-два-три, раз-два-три… Шел я в одном ритме, и сбиваться с него было страшно. Просто потому что так еще можно было списать что-то на слуховые галлюцинации.
Я с трудом сглотнул, положил руку на нож и резко остановился. Кто-то за спиной сделал еще несколько шагов по инерции и остановился тоже.
Оглядываться было нельзя: оглянулся — проиграл. Если честно, то и возвращаться домой пришлось бы спиной вперед, если следовать правилам совсем уж дотошно. Так что я стоял и потел и гадал, что делать, если моим преследователем окажется какой-нибудь патрульный, которому дюже интересно, что это парень с ножом делает ночью в лесу.
Так прошло несколько мучительный минут. Потом я (вроде бы) услышал удаляющиеся шаги. Через какое-то время и они стихли.
У подножья пологого холма я перевел дух. Идти оставалось всего ничего. Забраться наверх, а там… Там будет что-то.
Несмотря на тексты легенд, ночь была тихая, на небе — ни облачка. Тускло мерцали звезды, атмосфера была бы умиротворяющей, если бы не мое беспокойство. В самом деле, не шло ли все из моей головы?
Я постарался как можно искреннее рассмеяться — лучшее средство против страха смерти, если верить одному любителю мескалина. Вроде как полегчало. Я утер потный лоб и, следуя тропинке, обошел очередную березу…
Прямо на моем пути стоял человек. Обычного роста, в какой-то толстовке с капюшоном. Одет был, в принципе, по погоде. В этот момент от страха у меня почти отнялись ноги. Мысли начали мелькать в голове со скоростью белок на СПИДах. Ведерка нет, значит, не полоумный грибник… Я прикинул свои шансы. Хуже всего было бы столкнуться с таким же мамкиным эзотериком, как я — два человека на одной дороге в Самайн могли означать только одно. Или…
— Эй! — я негромко окликнул попутчика. Если обернется…
Тот и вправду обернулся. Чуть наклонился, будто пытаясь разглядеть мое лицо. И снял капюшон, обнажив слегка поблескивающую лысину.
— Боря, ты, что ли? — позвал он меня по имени голосом пропитого мужичка лет сорока.
Я нервно кивнул и подошел поближе. Лицо собеседника расплывалось в белесом свете, но было несомненно знакомым…
Черт, это был мой дядька по отцу!
— Дядь Вить, здорово, — радостно улыбнулся я. — Вы-то что здесь забыли?
— Да вот, — он подошел чуть поближе. — Вышел воздухом подышать. Доктор прописал «вечерний моцион», — он дурашливо исковеркал последнюю фразу.
— А… Ну, я тоже решил воздухом подышать.
— Вот и хорошо. Где б еще встретились… Ну что, пошли по домам?
Я сконфузился. Говорить, что у меня «дела» ночью в лесу члену семьи — навлечь на себя безжалостный гнев родни. По легенде я вообще остался на ночевку у друга… Внутренний голос гадливо советовал наконец повернуть и послать всю затею с Самайном к черту.
Да и в самом деле, мне что, десять лет? Какая Дикая охота, о чем речь вообще? Здесь, в жопе мира? Если где и пытать счастья, то где-нибудь в скандинавских фьордах во время дикого шторма…
— Окей, пойдемте, — с легким сердцем сказал я.
И обернулся.
Свет фонарей и многоэтажек из города мгновенно меня ослепил. Проморгавшись, я тупо уставился на тропинку. Та была совсем не похожа на ту, по которой я пришел. Хотя, ночью в лесу…
Мне на плечо легла тяжелая ладонь дядьки. Точнее, я почувствовал какую-то тяжесть, но не человеческое прикосновение.
— Пойдем, чего встал? — дружелюбно спросил он.
Я помотал головой и сильно зажмурился. Неужели у меня уже крыша по этой теме поехала?
— Да, пойдемте, — ровно ответил я, старательно следя за голосом и интонациями.
Через какое-то время я «поплыл». Сначала я смотрел под ноги, но казалось, будто тропинка увиливает куда-то в сторону каждый раз, когда я отвожу от той взгляд. Я уставился в какую-то точку на горизонте, но это особо не помогло. Дорога петляла, и мы вместе с ней: город оказывался то по левую, то по правую руку… Редкие перекрестки искажались в перспективе, превращаясь в немыслимые эшеровские кубы. Дядька шел молча, не было его привычных сальных шуточек и приглашений пропустить у него как-нибудь по одной.
Я чуть-чуть повернул голову и бросил на него украдкой взгляд. Он шел чуть позади меня, руки в карманах, голову наклонил… Задумался дядька, с кем не бывает?
Каким-то образом мы выбрались на основную дорогу. Но почему вообще пришлось на нее выбираться? Я все это время шел по прямой…
И даже под фонарным светом, рядом с шиномонтажками, меня не покидало ощущение фальши происходящего. Мы будто бы шли по беговой дорожке, не проходя ни шага. Одна и та же вывеска вновь и вновь выплывала из-за поворота. Я непроизвольно ускорил шаг.
— Ну, ну, куда бежишь, малой? Ишь, загонял меня…
Я замедлился и бросил украдкой взгляд на дядьку. Да нет, все в порядке — глаза лукаво блестят, на губах — привычная усмешка, все те же усы щеточкой, за которые я постоянно дергал в детстве…
Дорога все тянулась и тянулась, — как жвачка, прилипшая к пальцам, — и вдруг взяла и кончилась. За спиной осталось все, что хоть как-то напоминало лес. И одновременно с этим время восстановило свой бег. Успокаивающе урчали машины, с нормальной скоростью мигал светофор… Я не выдержал и рассмеялся.
— Дядь Вить, — с улыбкой произнес я. — Вот зуб даю, хрен я еще поверю во всю эту чертовщину. «В окопах не бывает атеистов», ага, как же… Надо все-таки воспринимать мир как он есть. Да, дядь Вить?
Я обернулся, чтобы поймать его смеющийся взгляд — в третий и последний раз.
Сложно сформулировать, что смущает в последней паре-тройке миниатюр (дальше не заглядывал внимательно). Они явно похожи больше, чем метатемой и автором. Попробую высказать даже не столько мысли, сколько ощущения. Вдруг не зря.
Вот на примере Самайна. "Ночью в лесу" в не очень разной форме — 5 раз. "Бросил украдкой взгляд" — очень такое жирное выражение — в двух случаях из трех. Еще такие есть (я аж полез проверять из-за леса).
Добавим к этому слабую эмоциональную окраску. Или даже не слабую, но "занейтраленную": как будто герою или автору, ведущему повествование от первого лица, совершенно неинтересно, что произойдет с этим героем. Немного напоминает научный стиль текста — этакие записки в меру юного натуралиста. Тем странней на фоне изложения выглядят гораздо более живые диалоги, как будто написанные другим человеком.
Не появляется ощущение влюбленности автора в свое произведение, какое часто возникает даже в крайне неуклюжих стихах. Зато появляется ощущение неестественности, неверия в происходящее.
И еще мысль. Читатель сегодня неблагосклонен, лень ему гуглить каждый раз. Можно ли и нужно ли ему помочь? Ведь тем немногим, кто и так все знает, подозреваю, будет не так интересно читать. Ну да про это вы уже слышали, судя по портфолио. Или даже про все это слышали.