Nikolai — Бобер

    Сидят Михайло Потапыч в Грановитой палате с министрами-капиталистами и заслуженными артистами кушать соизволят. И чего там только на столе нет! Нет только живой и мертвой воды! И всё на хрустале и золоте. А вокруг столов всякие бурундуки и белочки мельтешат с телекамерами. Будут потом недели две на всех каналах телевидения показывать, как Михайло Потапыч с гостями кушают и шутки разные шутят. Пусть хоть по телевизору звери сиволапые увидят, какие яства и напитки бывают да всякие названия заковыристые услышат. Сидят так себе целый вечер, горячительные напитки потребляют и за здоровье и мудрость Михайлы Потапыча тосты предлагают. И Михайло Потапыч время от времени лоб морщит и что-нибудь мудрое изрекает. Да не торопливо, чтобы шелкоперы записать успели. Перед ними же золотые голоса леса песни и романсы поют и ансамбль топа и тряски всякие номера откалывает. Топ, нога! Да топ друга!

    И всё было бы хорошо, да тут некоторым гостям — видишь ли!— жарковато стало и начали они батистовыми платочками тушки свои от пота протирать. Видит это Михайло Потапыч и повелел окна открыть. Открыли. Чего ж не открыть! Если в палатах топят как на убой. Стали свежей струей дышать и тут слышат, что со стороны Красной поляны вопли доносятся:

    — Протестую! Доколе наконец!

    Михайло Потапыч чуть фазаньей косточкой не подавился. Вздрогнул от крика, косточка и стала поперек горла. Хорошо, что тут же эскулап ее извлек из глотки.

    — Ну, блин, ваааще! Никогда культурно пожрать не дадут! Что там опять такое случилось?

    Начальник безопасности:

    — Сяс, вашество, выясним!

    Шмыг туда, шмыг назад.

    — Выяснили?

    — Так точно! Бобер бузотерит. Чтоб его…

    — Какого рожна ему надобно?

    — Да кричит, что лесному крестьянству никакого житья не стало. Кердык полный!

    — А он что еще и житья захотел? Ему мало того, что я со своими министрами-капиталистами и заслуженными артистами живу? Какого еще ему надо?

   — Наглы-с! Наглы-с! Доколе, кричит, цены на горюче-смазочные материалы будут расти, а цены на мою сельхозпродукцию снижаться? Это ж надо удумать такое вопить!

    — Послушай, Козел, ты вроде у нас министр сельского хозяйства?

    Козел подскочил и громко щелкнул по паркету копытами, после чего утвердительно махнул рогато-бородатой головой.

    — Рад служить!

    — Это правда, что мне доложили? Ну, на счет горючки?

    — Совершеннейшая правда-с! Мы по этим самым ГСМ вышли по ценам на мировой уровень, теперь начинаем его обгонять. И на этом не остановимся!

    Михайло Потапыч звучно почесал волосатое пузо.

    — Что-то я, Козел, не пойму! Это что же для иностранцев наша горючка выходит дешевле, чем для отечественного потребителя?

    — Да-с! Так оно и есть! Тут, вашество, в чем заковыка? Иностранец не у нас, так у другого или у третьего может горючку купить. Вот мы ему подешевле и продаем, чтобы у нас, подлец, покупал. А нашему-то куда деваться? Тут хоть какую цену заверни, всё равно будет покупать. Куда же ему деться? Хе-хе!

— Ловко это ты, Козел! Ну! Ловко! — посмеялся Михайло Потапыч. — Ну! И выжиги! Ну, и пройдохи! Ну, мать вашу этак! И где я вас только таких подлецов понасабирывал?

— Меня в капусте нашли!— прокричал-отрапортовал Козел и звонко щелкнул копытцами.

— Да помнится! Помнится! Потому-то и назначил тебя министром сельского хозяйства. И вижу, что не ошибся. Ну, ты этого-того… скажи ему, мол, то и сё, что мы это дело держим под контролем в нашем государственном долгом ящике. Ну и, что, если что, то мы можем и того-самого, ого-го! так сказать…За нами, мол, не заржавеет! Да постарайся внятно так объяснить, чтобы до его сермяжной башки дошло всё тютелька в тютельку.

— Да понятно всё! Разъясню!

Ушел Козел. А тут и десерт стали разносить. Да как говорится, на сто литров десерту всегда ложка дёгтю найдется. И где оно только находится, если окромя слова, никакого дегтя уже в помине не осталось.

— Ну, ничего он там еще вопит?

— Да кол ему в глотку!— отвечают Михайле Потапычу. — Внимания, кричит, требую от государства, как в западных лесах, чтобы оно повернулось к товаропроизводителю своим звериным лицом. Поддержки, кричит, хочу! Субсидий, валютных интервенций всяких!

— Ты смотри, блин, каких словечек понахватался! Меньше бы телевизор смотрел, а побольше бы работал на необъятных нивах нашего отечественного леса. Тогда и кричать ни времени, ни сил бы не было. Ты пойди, Козел, скажи ему, что будет внимание. Еще какое! Вот по телевизору в «Аншлаге» или «Кривом зеркале» что-нибудь про кролиководство покажут. Задорнов чего-нибудь сбрешет. Иди! Ступай! Не тряси тут своим хозяйством!

Ушел Козел, звонко стуча копытами. Пошумели еще какое-то время на Красной полянке, а потом вопли затихли. Наступила тишина. Допили в Грановитой палате десерт до последней капли и пошли, кто куда: кто в стриптиз-бар, кто в казино, кто к валютным проституткам, кто к выборам готовиться, кто ковать мани-мани, пока они горячи.

А Бобер пошел к себе, довольнюший-предовольнюший. А всё почему? А потому, что власть ведет диалог с народом. Попьет десерту и ведет диалог. А народу-то немного надо: чтобы его выслушали и пообещали. Ну, хотя бы пообещали, что чего-нибудь пообещают. К примеру, улучшить ему жизнь. Ему, лесному народу, этого вполне хватит. Даже за глаза будет! И сразу он вопить перестанет и возвратится к своим баранам.