Беглый

где не хоронят уже,

спит пьяный дед в замусоленном рубище —

вот и весь штат сторожей.

А под окном его будки провяленной,

точно как в хоррор кино,

холм безымянный с оградкой разваленной,

непосещаем давно,

вдруг забуробил и зашевелился;

труп встал из царства теней.

Если б не мёртвый, сказал бы — родился

под стоны рваных корней.

Полуистлевший. Лишь зубы, белея

светят. Недобрый оскал.

С виду "не айс" и смердит не "Нивея"...

К деду в окно постучал.

— Ночи спокойной и мир в эту хату.

Ладно, лежи, не вставай.

Слушай, мужик, одолжи мне лопату.

Очень нужна. Выручай.

Дед с пьяных глаз крякнул в бороду что-то,

ноги в ботинки спустил,

жахнул стакан, закусил жирной шпротой

и самокрутку скрутил.

— Значит — лопату? А есть ли докУмент,

спрос поясняющий твой?

Как мне доверить казённый инстрУмент,

коль ты не шибко живой?

— Что вы тут впрямь все с ума посходили?!

Плюнь хоть в кого — бюрократ!

Было ж всё в норме, когда хоронили

сорок два года назад.

Сплюнув махорину, дед засмеялся:

— Да, наплодили проблем...

Всё ж невдомёк мне — уж раз откопался,

ноне лопата зачем?

— В лес я уйду. Чтоб ни сёл, ни дороги,

где не дышал человек.

Вырою яму в сухом тихом логе

и схоронюсь в ней навек.

Там уж, как пить дать, меня не отыщут...

— Ты нездоров, вурдалак!

Чем же тебе неугодно кладбИще,

что тебе здесь-то не так?

— Всё складно в Мире, всё складно у Бога,

только в России хай-вай...

Сорок годков не платил я налоги.

Вот извещение. Читай.

Чую, что приставы утром нагрянут,

я не горю их встречать.

Будут копать, а меня не застанут.

Рожи бы их увидать.

Ладно. Расскажешь потом мне про рожи.

Всё! Лихом не поминай.

Даст бог, когда-то и свидимся может,

что вряд ли, скоро всем — край.

Нежить ушёл. Сторож мыслить стал рьяно

за тот порог, где черстветь

перестаёт душа — даром что пьяный —

за неизбежную смерть,

за Светлый путь и любовь Государства,

где даже мёртвым сна нет,

вечно разлитое Аннушки масло

в свете далёких планет...

_ _ _